Саня Дырочкин — человек общественный
Шрифт:
— Кажется, это я… я… всё перепутал… — снова произнёс Севка.
— Ты?! — не поверила Галина Ивановна. — Но зачем тебе столько чая?!
А кассирша вдруг закричала:
— Вот он, вот мой разоритель! Пускай он скажет, куда делись ещё девятьсот девяносто девять стаканов?
Галина Ивановна вежливо попросила:
— Успокойтесь, Екатерина Семёновна. Байкин — честный мальчик. Он объяснит всё сам. Говори, Сева.
— Вашему Севе нужно ведро берёзовой каши! — крикнула зло кассирша.
Мы
— Вы ушли, — пытался объяснить Севка, — а Федя Поликарпов захотел ещё стакан чая… Я положил в кассу три копейки… Все видели. И нажал кнопку. А чек сдал в раздаточное окошко… Я был ответственным за сегодняшний завтрак. Я старался.
— Но разве ты знал, на какую нажимать кнопку?! Ты что, учился на кассиршу?! — кричала кассирша.
— Нет, не учился, — тихонько пробормотал Севка. — Но я нажал всего один раз, а выбилась тыща…
Галина Ивановна сурово глядела на Байкина.
— Какое легкомыслие, Сева! — воскликнула она. — Нет, не легкомыслие даже, а больше!
Екатерина Семёновна подхватила:
— Вот-вот! Сегодня ты, мальчик, выбил тыщу стаканов чая, завтра выбьешь десять тысяч тарелок супа, а послезавтра — сто тысяч порций мяса! А деньги? А недостача?!
Я подумал: ну и денёк! Сначала владелец машины, потом ограбленная Севкой касса! Нужно быть осторожнее с полезными делами.
— Простите меня, Екатерина Семёновна! — извинялся Байкин. — Я больше никогда не буду кассиршей!
Но Екатерина Семёновна не собиралась прощать Севку. Она, уходя, так сильно хлопнула дверью, что на пол повалились все орфограммы.
После уроков я попросил звёздочку задержаться, обсудить Севкин поступок.
— Товарищи! — начал я грустно. — Сегодня Байкин едва не ограбил кассиршу на девятьсот девяносто девять стаканов чаю, что равняется в сумме двадцати девяти рублям девяносто семи копейкам.
Севка украдкой глотал слёзы.
— Но я же хотел как лучше! — воскликнул он. — Ты, Саня, знаешь!
— Знаю, — подтвердил я, очень жалея Севку. — Но что делать, если преступление всё-таки было.
— Было, — уныло кивнул Севка.
— Нужно придумать Севке исправительно-трудовые работы, — сказал Фешин. — Пусть делами доказывает, что он хороший.
Люська повела плечами:
— Мы для себя-то работу не можем придумать, а здесь — преступник.
— Что значит «не можем»?! А перевод стариков через дорогу?! — напомнила Майка.
— Ему недостаточно перевода, — усомнилась Люська. Ей явно хотелось усилить наказание Севке.
— Смотря как он будет стараться, — вступился я за друга.
— Что есть силы, Саня! — выкрикнул Севка.
Встречу назначили на четыре. Решили, что вся звёздочка, кроме Майки и Татки (они сегодня заняты переноской виолончели) выйдет к магазину «Юбилей».
Проголосовали единодушно, но Поликарпов почему-то так и не опустил руку.
— Что, Федя? — спросил я.
— Я не смогу сегодня, — сказал Поликарпов. — Мне нужно сходить за сестрёнкой в садик, потом ещё мама просила купить хлеба, картошки и мыла. — И Федя вынул из кармана рубль и показал ребятам.
Молчание было долгим.
— Что-то маловато денег на такую уйму товаров! — усомнился Фешин, хотя сам, как известно, никогда не ходил за картошкой.
— Столько и стоит! — сказал Федя.
Все поглядели на Люську: что-что, а цены-то она хорошо знала!
Люська кивнула.
— Если Федя не может, — явно обрадовался Севка, — то я готов за него поработать, буду переводить за двоих.
— Запросто! — поддержал я друга.
Было приятно, что Севка от пережитого горя стал много добрее.
Но Федя продолжал нам не верить… «Трудно ему живётся, — думал я, возвращаясь домой. — Пора бы с ним поговорить обо всём откровенно…»
К «Юбилею» я пришёл последним. И Люська, конечно же, упрекнула меня:
— Уже час здесь толкаюсь. Обошла магазин двадцать четыре раза, не знала, что и подумать…
Она вынула из кармана блокнот и показала запись: «Дефицит на сегодня».
— Выписала стоимость, размеры, импорт… Нужно чётко знать, что рекомендуешь пешеходам.
— А если пешеходу ничего не нужно? — спросил я.
Учительская строгость появилась на Люськином лице.
— Всем обязательно что-нибудь нужно, — сурово заметила она. — К примеру, я только что выяснила, что на прилавках вот-вот появятся вьетнамские будды, пятьдесят ре штука…
— Будды? — переспросил Севка, старательно записывая каждое Люськино слово. Можно было понять, отчего так старается Байкин.
— А с чем их едят, ты не скажешь? — осторожно спросил он.
Люська расхохоталась.
— Темнота! Будда — это же статуэтка, деревянный божок, для уюта прекрасная вещь. Были бы у меня деньги, я бы и сама не отказалась от будды.
— А что-нибудь подешевле? — робко выяснял Севка. — Возможно, не у каждой старушки имеются такие деньги.
— Тогда можешь посоветовать… заколки. — Люська перевернула страничку в своём блокноте. — Рубль пятьдесят штука. Их днём с огнём не сыщешь…
— Но зачем же старикам заколки? — поразился я.
Люська нас пожалела:
— А если старушке под сорок?! Она же моментально поскачет в отдел мелкой галантереи, произнести не успеешь.