Сапер
Шрифт:
— Что же нам, вот так всё бросить и уйти? — Иван, похоже, был зол на себя, что отдал командование мне и не додумался до таких простых вещей, которые ему как на блюдечке преподносит даже не танкист, а какой-то незнакомый лейтенант. А, может, это у него опять голова заболела, и от этого он побледнел.
— Будем ждать самолетов или зениток, что там первое появится, потом отходим. Танк, Ваня, страна еще сделает, а танкиста, чтобы в него посадить и бить врага дальше, Родина где возьмет, если ты тут сдуру погибнешь
— Что это они собрались делать? — Иван смотрел в сторону танка. Повернулся и я.
Оганесян, как оказалось, затею вытащить машину из реки не бросил. Бойцы притащили два не очень толстых, кривых бревна и сейчас кто-то из них пытался затолкнуть одно из них под гусеницу.
— Танк вытащить собрались, — подсказал я очевидное.
— Не выйдет, — вздохнул лейтенант. — Я вчера уже смотрел — правая сторона выше катков в ил провалилась, Без тягача никак, да и с ним тоже повозиться придется.
И тут кто-то из танкистов, стоявший на броне с биноклем и наблюдающий за окрестностями, замахал руками, призывая нас с лейтенантом подойти поближе.
— Там… немцы едут…, - сказал Нургалиев, когда мы вышли на берег. — На мотоцикле, с белым флагом!
— Ну что, лейтенант, пойдем послушаем, какие такие печенья с вареньями нам фашисты предложат, — позвал я Ивана и полез в воду. С этой беготней и высохнуть толком не получается. Хорошо, что сейчас тепло и белье быстро сохнет.
— Так может их того, из пулемета? — предложил Антонов.
— Молчи уже, стратег, — хмыкнул Ваня. — Иди за пулемет и смотри в оба. Это может быть ловушка.
— Есть продолжать наблюдение, — грустно сказал наблюдатель.
— Вы бы вместо бревен еще патронных ящиков из танка притащили, — проворчал я. — Всё больше пользы вышло бы.
— Так притащили, тащ лейтенант! — влез в разговор Копейкин. — Последние два ящика и принесли, там больше не осталось.
— Ну что, потребуем пару часов на размышления? — предложил я, пока мы шли к пригорку. — Один хрен, соглашаться на их предложения нельзя.
— Товарищ Сталин нас учит…, - Иван развернул целую лекцию на тему того, что немецкий пролетариат скоро восстанет и каждый день, который мы выторгуем у фашистов, приближает нас к Победе.
Знаем, слышали. Этот пролетариат — спит и видит поместья с черноземом на этой самой Украине, где мы сейчас воюем.
Немцы остановили мотоцикл в сотне метров, демонстративно поставив его кормой, к которой было прикреплено древко с наспех прикрепленным к нему белым полотнищем. Ну и пулемет они сняли перед поездкой, если он там был.
Водитель остался сидеть за рулем, а пассажиры вдвоем отправились к нам. Один из них, офицер, помахивал белым носовым платком, держа в вытянутой вверх руке.
— Боятся, сволочи, — тихо сказал Иван, наблюдая за ними.
— А ты бы не побоялся? — ответил я. — Они же всех
— А Вы, Петр Николаевич, часом не сидели? — вдруг спросил лейтенант. — А то словечки у вас такие, знаете, особенные, время от времени возникают.
— Сидеть не сидел, — ответил я как можно спокойнее, ругая себя при этом последними словами за то, что не слежу за языком, — а с сидельцами по работе часто приходилось общаться, вот и нахватался.
— Ладно, потом поговорим, подходят, — кивнул я на парламентеров — рядового с совсем не арийской, славянской рожей и обер-лейтенанта, высокого, прямого как палка, с неприятным на вид хрящеватым носом, у которого на погонах виднелось по одинокой четырехугольной звездочке. Обер-лейтенант шагал как на параде, взбивая пыль сапогами, а рядовой, не поспевая за ним, время от времени срывался на бег, догоняя своего спутника.
Мы перешли реку, сошли с пригорка и остановились в каких-то пяти шагах друг от друга. Так близко живых вражин в этот раз я видел впервые — убитый мной летчик был далеко, лицо его я не разглядел. Убил и убил. А этих разглядываю внимательно…
Первым заговорил обер-лейтенант. Он быстро шпрехал по-немецки — я его еле успевал понимать. Рядовой — же был при нем переводчиком — точно не немец, нос картошкой, скорее всего местный какой-то. По-русски он говорил с акцентом, только вот каким, и не поймешь даже.
Ну, поначалу он представил себя и спутника, я их собачьи фамилии и запоминать не стал, нечего лишним голову засорять. А потом запел про непобедимую германскую армию и трехразовое питание с теплым сортиром и соткой шнапса на ужин. “Бей жида-политрука…” — знаем, слышали.
Наконец, дело дошло до дела. Переговорщики запросили допустить на поле боя похоронную команду, чтобы, значится, забрать трупы камарадов.
— Что, фон Клейст за порученца своего с вас спросит? — поинтересовался я
Лицо переводчика сморщилось, обер-лейтенант тоже приуныл.
— Поймите, — начал вещать офицер. — Я ничего не имею против славян. Пусть каждый занимается тем, что ему свойственно. Если ваша нация умеет хорошо выращивать хлеб и петь грустные песни…
Ваня повернулся ко мне, посмотрел дикими глазами.
— Они это серьезно??
— Ага, послушай дальше.
—…то пусть, они этим занимаются, предоставим нам, немцам, решать судьбу Европы…
— Нахер.
— Что, простите? — переводчик вопросительно на меня посмотрел
— Идите нахер. С песней. Можете грустной, можете веселой.
Ваня засмеялся, рядовой начал долго переводить, пытаясь и смысл донести, и начальника не обидеть.
— Да что ты телишься, не знаешь как сказать? — решил я выручить горе-переводчика. — Fick Dich, Herr Oberleutnant! — и повторил для задумчивых: — Fick Dich!