Сапфировая скрижаль

Синуэ Жильбер

— Ну? Местный пейзаж не навел вас ни на какие мысли?

— На данный момент я не вижу ни Джабал-эль-Нур, ни детей человеческих, ожидающих Страшного Суда, ни павших ниц, не говоря уже о воре с воровкой. Да и удода я что-то тоже не наблюдаю. — Шейх тоже погрузил руки в воду фонтана.

— Предлагаю отправиться на поиски подсказки, — сказал Варгас.

— И куда же вы намерены идти? — поинтересовался раввин.

— Куда глаза глядят. Мы наверняка обнаружим какой-нибудь знак, который подскажет нам дорогу.

— Делайте что хотите. Лично я спекся. И подожду вас внутри. — Он указал на церковь. — Мне нужно охладиться.

Сарраг, умывавшийся в фонтане, изумленно выпрямился.

— Вы серьезно?

— Весьма.

— Вы?

В церкви?

— Я, в церкви, — повторил Эзра, — да еще и в субботу, день шаббат. Неужели дом вашего бога откажет спасающемуся от жары раввину в том, что дарует спасающимся от правосудия преступникам?

И Эзра широким шагом направился к церкви.

— Н-да, — заметил Сарраг специально для Варгаса, — этот еврей не устает вас подначивать.

Варгас огорченно вздохнул.

— Вы идете?

Араб кивнул и спросил Мануэлу:

— А вы, сеньора?

Но молодая женщина отклонила предложение.

— Я выдохлась и останусь здесь. Присмотрю за лошадьми.

— Как вам угодно, — произнес шейх и последовал за монахом.

Усевшись в тенечке у входа в церковь, Мануэла подтянула колени к груди и закрыла глаза. Она чувствовала себя опустошенной. На смену эйфории пришла физическая и моральная усталость. Мануэла, всю жизнь старавшаяся выглядеть безукоризненно, ощущала, что превращается в сущую замарашку. Из одежды у нее с собой было лишь три скромных наряда, мантилья и две пары ботинок.

Она ничего не понимала во всей этой истории. Ни один из этих мужчин не производил впечатления заговорщика, одержимого идеей уничтожить Испанию или христианство. Ни разу за все время она не слышала от них ни малейшего намека на это, ни какой-либо завуалированной угрозы. Но, быть может, это просто видимость?

Единственный намек, да и то весьма эфемерный, — упоминание Варгасом тогда на постоялом дворе какой-то скрижали… Его слова не ускользнули от внимания Мануэлы. Он сказал, изучая треугольник: «Этот предмет наверняка связан со скри…» Скри… Скрижаль? Что еще за скрижаль? Почему, едва эти слова соскользнули с его губ, он явственно смутился? Словно невольно выдал какие-то важные сведения. Ей просто необходимо разузнать побольше.

Внезапно ее внимание привлек стук копыт. Она открыла глаза. На площадь выехали вооруженные всадники. В первый момент Мануэла подумала, что это члены Святой Германдады разыскивают преступника. Кавалеристы спешились, о чем-то переговариваясь между собой, потом один из них быстро зашагал в церковь.

Заинтригованная Мануэла встала и, сама толком не понимая почему, вдруг встревожилась. Время шло. Всадники, не вынимая мечей из ножен, отошли на несколько шагов. На безопасном расстоянии от них начали собираться любопытные. Заржала лошадь. Раздался смех. Из церкви появился зашедший туда несколькими минутами ранее всадник. И не один. Рядом с ним шагал Эзра. Мануэла собралась кинуться к ним, но в последний момент внутренний голос подсказал ей не высовываться. К тому же раввин вовсе не казался слишком взволнованным. Он вполне спокойно беседовал с кавалеристом, и Мануэле даже показалось, что он улыбается. Но позже, когда всадники уведут его с собой, она поймет — то была не улыбка, а выражение удрученной покорности. Внезапно кто-то резко схватил раввина и скрутил ему руки. Всадники вскочили в седла, кроме трех, окруживших Эзру. К первым зрителям присоединилась целая толпа. Тут и там раздавались комментарии. Может, ей это показалось, или кто-то действительно выкрикнул: «Святотатцы! Марраны!»

Мануэла пришла в ужас. Эзру только что арестовали, и весьма вероятно, фамильяры Инквизиции. Но с чего вдруг Святая Инквизиция решила вмешаться? Или посланец Торквемады решил действовать по своему усмотрению? Но это просто немыслимо!

Самуэля схватили за руки и поволокли по улочкам.

Мануэла решила, что ей не остается ничего другого, как проследовать за ними в надежде повстречать Саррага или Варгаса.

Толпа рассосалась. За кавалькадой следовала одна лишь Мануэла. Улочки местами были такими узкими, что туда даже не проникали солнечные лучи. Мостовую, ведшую бог знает куда, пересекали лестницы. Они двигались мимо домов из серого камня, под испуганными или осуждающими взглядами обитателей. Появилась площадь. И дворец. Процессия его миновала. Проходя мимо массивных дубовых ворот, Мануэла мельком увидела вырезанную над ними надпись: «Здесь Гольфины ожидают Божьего суда». Преследуемая ею четверка свернула за угол. Там возвышалось огромное здание, подавляя своими размерами все окружающее. У решетки стояла стража, а за воротами виднелся маленький пустой дворик. Военные остановились, и Мануэла увидела, как один из них достал из кармана колпак. Эзра отшатнулся. Но колпак все равно напялили ему на голову и натянули до самой шеи. Если прежде у Мануэлы и имелись какие-то сомнения, это действие поставило окончательную точку: Эзру собирались посадить в тюрьму. Закрыв лицо раввина от посторонних глаз, стражники следовали одному из самый строгих правил Инквизиции: анонимность обвиняемого должна строго соблюдаться. Причем отнюдь не из гуманных соображений, а потому что нельзя было допустить, чтобы другие заключенные могли опознать вновь прибывшего, и наоборот. Секретность во всем — основное правило Святой Инквизиции.

Решетка отодвинулась, и фигура раввина исчезла за ней, растворившись во тьме.

Да что происходит?! Неужели Эзра, находясь в церкви, совершил какое-то святотатство? Нет. Только не он. Мануэле часто доводилось слышать, что обращенные евреи неподобающе ведут себя в церквах. Например, Хуан дель Рио, проповедовавший иудаизм у алтаря, или тот иеронимит, использовавший исповедальню в тех же целях. Или тот приор, Гарсия Сапата, во время мессы вместо Священного Писания произносивший богохульные слова. Но Самуэль Эзра на подобное не способен. В этом Мануэла была совершенно уверена.

Ее плеча коснулась чья-то рука.

— Донья Виверо…

Обернувшись, она узнала человека с птичьим лицом. Фамильяр прижал палец к губам и жестом пригласил ее следовать за ним. Свернув в первую же попавшуюся улочку, он скользнул в затененный уголок.

— Идите сюда, — прошептал он. — Не стойте на виду, нас могут заметить.

— Вы в курсе? — спросила Мануэла. — Раввина только что…

— Да, знаю. Мы все видели. Но мы тут ни при чем. Это инициатива властей округа Касерес.

— Но это невероятно! Арест средь бела дня? По какому обвинению?

— Я знаю не больше вашего. И также понятия не имею, заведено ли дело. Вам ведь наверняка известно, что мы очень тщательно готовим материалы следствия и никогда никого не арестовываем наобум. Всякому задержанию предшествует тщательное предварительное расследование. Иначе во что бы превратилось правосудие?

Гарсия Мендоса излагал как могильщик при виде заполненного могильного рва.

— Как бы то ни было, мы скоро все узнаем. У меня есть подписанная лично Великим Инквизитором бумага, которая позволит мне получить доступ к материалам дела. А пока разыщите ваших друзей. Я постараюсь держать вас в курсе дела.

— Не знаю, как вы собираетесь решать эту проблему, но учтите следующее: если хоть один из этих троих выпадет, весь план фра Торквемады полетит в тартарары.

Гарсия нервно закусил губу. В тоне женщины слышалось куда больше, чем простое предостережение. Речь шла о его, Гарсии, будущем в Святой Инквизиции. Однако он ограничился лишь словами:

— Расходимся. Здесь слишком опасно.

Увидев, как Мануэла выходит на площадь, Сарраг с Варгасом устремились к ней.

— Куда вы запропастились? — сердито вопросил монах. Не успела она ответить, как он сообщил: