Сапфировая скрижаль
Шрифт:
— Эзру схватила Инквизиция!
Сказано это было резким тоном, и Мануэла явственно расслышала подозрительные нотки.
— Я в курсе. Они недавно пришли за ним.
— В церковь?! Они посмели?
— Нет. Один из них сходил за ним. Думаю, он назвал какой-то достаточно веский предлог, чтобы Эзра спокойно вышел вместе с ним. А потом они связали ему руки и уволокли в тюрьму.
— Но почему? — спросил Сарраг. — Он что, сказал или сделал что-то некорректное?
— Мне такая мысль тоже приходила в голову. Но неужели вы серьезно думаете, что Эзра способен
Араб скорчил мину, подразумевавшую «а кто его знает?». Варгас пристально смотрел на молодую женщину.
— Сеньора, — медленно проговорил он, — вы точно не имеете к этому отношения?
— Вы подозреваете меня в том, что это я виновата в аресте Эзры?
— Ничего я не подозреваю, а просто задаюсь вопросом, вот и все!
— Задаетесь вопросом, фра Варгас? — Резкость тона задела ее за живое. — А почему, смею спросить? Что дает вам право думать, будто я способна на подобное?
— Ваше внезапное появление, множество вопросов, оставшихся без ответа. Правду знаете только вы, сеньора.
И тут Мануэла взорвалась:
— Не знаю, что у вас на душе, фра Рафаэль, но то, что там находится, должно быть, весьма горькое! С самого первого мгновения нашей с вами встречи вы стараетесь запятнать то, чем я являюсь! Нет, — она выбросила вперед руку, словно отодвигая нечто невидимое, — я не имею в виду то, что вынуждает нас держаться вместе. То, что вы стараетесь запачкать, — это моя женская сущность. Именно тот факт, что я женщина, выводит вас из себя, фра Варгас!
Он разразился смехом, и было непонятно, проявление ли это искреннего веселья или способ защиты.
Но Мануэла, не желая давать ему спуску, продолжала наступать:
— Это ваши прошлые страдания сделали вас таким недоверчивым по отношению к женщинам? Одна из них так сильно ранила ваше сердце и отравила ваши воспоминания?
Она попала в яблочко. От лица Рафаэля отхлынула кровь, и появилось выражение такого невыносимого страдания, что Мануэла тут же пожалела о своих словах.
Ничего не ответив, он молча отступил.
Сарраг решил положить конец их стычке.
— Человеку грозит смертельная опасность, — серьезно проговорил он. — А без него нашему путешествию конец.
— Бог не допустит, чтобы мы потерпели поражение! — Варгас, овладев собой, высказался с неожиданным жаром.
— Иншалла, — буркнул Сарраг. — Но что нам делать? Взять штурмом тюрьму? Пойти и попросить за Эзру? Но кого? Вам не хуже меня известно, что, как только человек попадает в застенки Инквизиции, занавес падает, и у него больше нет никакой связи с внешним миром. — И обреченно добавил: — Раввину придется подчиниться.
— Что вы хотите сказать? — вопросила Мануэла.
— Нужно, чтобы он передал нам недостающие Чертоги. Если он откажется, то это будет оскорблением памяти Абена Баруэля.
— Предположим, он согласится — в чем лично я сильно сомневаюсь, — и как мы их заберем? — заметил монах. — Вы же сами только что сказали: попав в застенок, обвиняемый оказывается в полной изоляции.
— Понятия не имею. Придется отыскать способ.
— Быть может, завтра утром я смогла бы выдать себя за дочь Эзры, и кто знает… — рискнула высказаться Мануэла.
— Даже не думайте, — отрезал Варгас. — Это все равно что пытаться руками срыть гору.
Шейх плюхнулся у фонтана.
— Какая потеря! Теперь мы никогда не узнаем… Тысячи лет человек ищет доказательство, неопровержимое свидетельство…
— Замолчите! — оборвал его Варгас.
Сарраг уставился на него, шокированный резкостью монаха.
— Да что это с вами? Я…
— Замолчите, я сказал! Сейчас не время и не место выкладывать душу! Невесть кто может нас услышать!
Мануэла шагнула к ним. На ее виске билась жилка.
— Этот самый «невесть кто» — это я, шейх Сарраг. Вам действительно лучше замолчать. Иначе я могу приказать вас арестовать, как приказала арестовать Самуэля Эзру.
Никакой реакции не последовало. Паривший над ними в небе орел развернулся и полетел к башне.
— Сеньора, — промолвил наконец Сарраг, — вы предложили выдать себя за дочь Эзры. Шанс, что вам позволят с ним увидеться, практически равен нулю, тем не менее, я считаю, что попытаться стоит. Если же, как я, увы, подозреваю, вам откажут, нам останется лишь бросить нашу затею и вернуться по домам.
Теперь, подумала Мануэла, наша дальнейшая участь в руках человека с птичьей головой…
ГЛАВА 17
«Отмщение! Смерть! — вскричал гигант Ростабат. — Нас сотня против одного! Прикончим нечестивца!»
Сидя на пахнущем пылью тюфяке, шейх потер глаза. Затем сложил листок, на котором начеркал ряд заметок, и положил рядом с собой. Справа от него Рафаэль, прислонившись к стене и заложив руки за голову, задумчиво уставился в потолок.
— У сеньоры есть шанс на успех? — спросил Сарраг. Монах скептически поморщился.
— По-моему, все будет зависеть от того, какого рода заключению подвергли раввина. У Инквизиции в одном и том же здании есть три вида застенков: так называемые фамильяров, где оказываются только за мелкие проступки, средняя тюрьма, менее суровая, чем третья, тайная, отведенная исключительно для еретиков. Если Эзра в тайной — а все указывает на то, что так оно и есть, — то ему запрещены всякие сношения с внешним миром.
— Вы думаете, его подвергнут пыткам?
— Тут тоже ничего конкретного сказать нельзя. Все зависит от того, в чем его обвиняют. Нам неизвестно, идет ли речь о подозрении или о доказанном факте. Но точно одно: если Эзра откажется признаться в своем проступке — в чем бы он ни заключался, — то его наверняка подвергнут допросу, поскольку Совет считает, что применение пытки в отношении упорствующего и закосневшего в своих грехах еретика дает оному последний шанс молить о милосердии.
— Но бедняге семьдесят лет! Ведь не станут же они подвергать такому испытанию старика?!