Сапожок Принцессы
Шрифт:
Так прошел еще час. Для вынужденного безделья в Дувре это было уже слишком. Маргарита с нетерпеливым вздохом поднялась из-за стола. Ей было жутко представить одинокую постель наверху в обществе тяжелых и беспокойных мыслей, а воющий в отдалении шторм еще более уменьшал шансы заснуть.
Она попробовала представить, где сейчас мог находиться Перси. «Полуденный сон» – крепкая, отлично приспособленная к морским путешествиям яхта. Сэр Эндрью предположил, что Перси, конечно же, пошел с подветренной стороны еще до начала шторма. А может быть, даже и не вышел в открытое море, а спокойненько расположился где-нибудь в Грейвзенде.
Бриггс был отличным шкипером, да и сам сэр Перси управлял шхуной, как настоящий моряк. Шторм для них не должен был представлять опасности.
Когда наконец Маргарита поднялась к себе, было уже далеко за полночь. Она не могла заснуть. Мысли в течение долгих, изматывающих часов, пока бушевал разделяющий ее и Перси шторм, были мрачными. Сердце ныло от непрерывного рокота волн. Маргарита была в том состоянии, когда море раздражает. Лишь будучи счастливыми, мы можем спокойно и весело смотреть на бесконечные набеги волн, подхватывающих нашу радость. Когда же мы грустим, каждый бегущий вал лишь увеличивает печаль, напоминая о скорби и бренности жизни.
ГЛАВА XXII
КАЛЕ
Мучительные ночи и тягостные дни рано или поздно кончаются.
Маргарита более пятнадцати часов провела в пытке раздумий и от мыслей своих едва не сошла с ума. Она рано встала после бессонной ночи, крайне возбужденная от желания как можно скорее продолжить путешествие, невзирая ни на какие препятствия, лежащие на пути, боясь упустить малейшую возможность отправиться в дорогу.
Спустившись вниз, она увидела сэра Эндрью уже сидящим в зале. Он поднялся на полчаса раньше и успел сходить на адмиралтейский мол только затем, чтобы выяснить, не выходил ли из Дувра какой-либо французский пакетбот или другое, частным образом зафрахтованное, судно. Шторм продолжал бушевать, и отлив был в самом разгаре. Если ветер в ближайшее время не изменится или не уляжется, то им придется ждать еще часов десять-двенадцать, пока вернется прилив. Но шторм все не утихал, ветер не унимался, а отлив продолжался. Маргарита почувствовала тоску и отчаяние, услышав эти печальные новости. Только непоколебимая решительность удерживала ее от того, чтобы не сломаться совсем, а все возрастающая озабоченность молодого спутника лишь усиливала ее беспокойство.
Хотя он и пытался скрыть это, Маргарита видела, что сэр Эндрью не меньше нее жаждет как можно скорей оказаться рядом с товарищем. Это вынужденное бездействие было ужасным для обоих; и как они провели этот мучительный день в Дувре, Маргарита впоследствии даже не помнила. Она боялась выходить из харчевни, опасаясь наткнуться на шовеленовских шпиков, и потому и она, и сэр Эндрью часами сидели в отдельной комнате: подолгу молчали, пытались говорить, ели что-то принесенное Салли.
Им не оставалось ничего более, как только думать, предполагать или надеяться на случай.
Шторм улегся слишком поздно. До прилива было еще далеко, и никакое судно не могло выйти в море. Но ветер уже переменился на северо-западный бриз, настоящий подарок для скорейшего перехода во Францию.
Два человека с нетерпением ожидали того часа, когда смогут наконец отправиться. За весь долгий изматывающий день был всего лишь один счастливый момент, когда сэр Эндрью, в очередной раз вернувшись с мола, сообщил, что зафрахтовал самую быстроходную шхуну, шкипер которой готов выйти в море, как только начнется прилив.
После этого часы стали казаться менее томительными, в ожидании появилось больше надежды. Наконец в пять часов вечера Маргарита под густой вуалью и сэр Эндрью в качестве ее лакея после столь длительного ожидания спустились к молу.
Порывистый морской ветер сразу их оживил. Бриз был достаточно сильным, чтобы туго натянуть паруса «Пенного гребня», и шхуна весело вырвалась в открытое море.
Закат после шторма был великолепен, и Маргарита, глядя на постепенно исчезающие из вида дуврские скалы, почувствовала себя умиротворенной и полной надежд.
Сэр Эндрью был преисполнен учтивости, и она еще раз порадовалась тому, что в этом отчаянном путешествии он будет с ней рядом.
Вскоре в сгущающемся вечернем тумане начал слабо вырисовываться серый берег Франции. Уже можно было разглядеть мерцающие вдоль побережья огоньки и окутанные дымкой шпили церквей.
Еще через полчаса Маргарита ступила на французскую землю. Она вновь прибыла в страну, в которой вот уже многие месяцы одни люди убивали других, посылая на плаху невинных детей и женщин.
Каждая мелочь в этой стране и в ее народе, даже в таком отдаленном приморском городке, свидетельствовала о бурлящей революции, властвующей за три сотни миль отсюда, в прекрасном Париже, где ныне царил ужас, текла кровь благородных сынов Франции, лились слезы вдов и оставшихся без отцов детей.
На всех мужчинах были красные колпаки, грязные или чистые, но все с трехцветной кокардой с левой стороны. Маргарита, внутренне содрогнувшись, отметила, что вместо привычных веселых манер ее соотечественников теперь во взглядах людей преобладало чувство подозрительности.
Каждый в те дни шпионил за своим же товарищем. Самую невинную шутку могли расценить как проявление симпатии к аристократам и назвать преступлением против народа. Даже у встречных женщин в глазах читалось выражение страха и ненависти. Поглядывая на сошедшую с корабля в сопровождении сэра Эндрью Маргариту, они, проходя мимо, ворчали: «Sacres aristos!», [19] а то и: «Sacres Anglais». [20] Хорошо еще, что далее коротких комментариев дело не шло.
19
Проклятые аристократы (фр.).
20
Проклятые англичане (фр.).
Кале даже в те дни поддерживал постоянные торговые связи с Англией, и на французском берегу часто можно было встретить английских купцов. Все прекрасно знали, что, несмотря на строжайшие запреты английских властей, регулярно и быстро, а чаще всего контрабандой доставлялись в Англию французские вина и зерно. Французских буржуа это вполне устраивало; хотя они ненавидели английского короля и английское правительство, но не имели ничего против получения с них контрабандной прибыли. Потому-то английские контрабандисты были всегда желанными гостями в дешевых тавернах Кале и Булони.