Сармат. Кофе на крови
Шрифт:
Солнце в зените. Оно вовсю поливает непереносимо ярким светом снежно-белый перевал и отбрасывает короткие угольно-черные тени от двух бредущих по перевалу фигур. Дойдя до седловины, стиснутой с обеих сторон отвесными скалами, идущие, не сговариваясь, оглядываются в сторону ледника и ущелья Шайтана, затем переводят взгляд на величественные снежные хребты, расстилающиеся за перевалом, на севере.
— Ну, что, пора шуметь, капитан! — Шальнов показывает на снеговые козырьки над стиснувшими перевал скалами. — Эти сугробы нам очень даже на руку...
— Да, да, пора! —
Шальнов качает головой и лезет в рюкзак.
— Подожди, капитан — сначала мое соло, — говорит он, раскладывая на снегу четыре противотанковые мины в пластиковых оболочках. Чуть позже к ним прибавились взрыватели, мотки бикфордова шнура и две упаковки пластицидной взрывчатки.
— Жди меня вон за той горкой! — показывает Шальнов на выступающий из-под снега небольшой утес за перевалом. — Пока я это горло закупоривать буду.
— Думаешь, получится? — с сомнением в голосе спрашивает Савелов, опасливо косясь на снежные козырьки.
— Я не Сашка Громыхала, но попробую, — пожимает плечами Шальнов и вновь кивает за перевал. — Дуй, говорю, до горы, капитан!
Неуклюже топая по насту и часто оглядываясь, Савелов спускается к утесу. Шальнов тем временем устанавливает мины в расщелинах скал по обе стороны седловины. Вкрутив в мины взрыватели, он кладет на них по упаковке пластицидной взрывчатки и тянет под перевал две жилы бикфордова шнура.
Убедившись, что огонь от покрытой парафином спички побежал по шнурам, он схватил рюкзак и, кувыркаясь, скатился по перевалу вниз. Несколько ударов, слившихся в один мощный взрыв, застали его на полпути между утесом и седловиной перевала.
Огромной силы взрывная волна, накатившаяся вперемешку со снежным вихрем, скрывает Шальнова от наблюдающего за происходящим из-за утеса Савелова. Вслед за взрывами на седловину с двух сторон с пушечным грохотом обрушиваются снежные лавины с сорванными с утесов многотонными каменными глыбами и, как пробкой, закупоривают перевал.
— На лошадях Абдулло здесь теперь не прорвется, а на своих двоих им за нами не угнаться, да и не любят они соваться на ледники, — говорит появившийся перед Савеловым, как черт из табакерки, Шальнов. — Так что ноги в руки, капитан, и бегом вперед!
Проваливаясь через тонкий наст и оскальзываясь на многочисленных буграх, они, не оглядываясь, направляются на север. Туда, где сверкают алмазными гранями снежные вершины Памира...
Река то широко растекается по отмелям, то шумно бурлит между тесно сомкнувшимися скалами ущелья. Большой плот на удивление маневренно обходит торчащие тут и там из пенной воды каменные глыбы. Временами он ровно плывет по стрежню реки, иногда уходит к берегам под тень буйной растительности. Ловко орудуя вытесанным из бревна рулевым веслом, старик переходит с одной стороны плота на другую, направляя его по только ему известному фарватеру. Время от времени старик покрикивает на курдючных овец, сбивающихся на одной стороне плота и нарушающих этим его равновесие. Десятка два овец стараются держаться подальше от копен сочной зеленой травы у дощатого ограждения плота, под которыми укрыты люди...
Ненавязчивую красоту прибрежной природы вдруг нарушают остовы нескольких торчащих из воды грузовиков, бронетранспортеров и даже опрокинутый танк с разорванными гусеницами. Сарматов, лежащий под копной рядом с прикованным к нему американцем и наблюдающий за рекой сквозь щели в досках ограждения, говорит:
— В восемьдесят втором здесь были жестокие бои с Хекматиаром.
Американец кивает. По всему видно, что он тоже об этом знает.
— Ты участвовал в них? — спрашивает он Сарматова.
— Участвовал, да только не здесь...
Американец бросает на него косой взгляд.
— Понимаю! — с ухмылкой произносит он. — В Анголе — лейтенант кубинец Санчес, в Мозамбике — капитан Кригс, в Никарагуа — капитан сандинистов Алварес, в Афганистане — майор Степовой, Вологдин, Платонов... теперь Сарматов! Надо же, в моем департаменте почему-то никому не приходило в голову, что это один и тот же человек!..
— Так я и сам в этом не уверен! — усмехается Сарматов и, в свою очередь, насмешливо перечисляет послужной список американца: — В Анголе — Смит, в Мозамбике — Браун, в Никарагуа — пастор-миссионер Френсис Корнел, эсквайр... Как говорят казаки, мы с тобой тухлые яйца из одной корзины, полковник!..
— По крайней мере, меня несколько утешает, что мою карьеру оборвал суперпрофи типа тебя, а не какой-нибудь солдат, которому просто повезло!
— Да, насчет карьеры ты верно подметил, — саркастически замечает Сарматов. — Засвеченный разведчик — уже не разведчик!..
— Угу, — бурчит полковник. — Ты мне лучше скажи, майор... Дело, скажем так, прошлое... Ведь это ты запалил жаровню тогда, в Никарагуа?
— О чем же это ты говоришь, полковник?.. — изумляется Сарматов. — Никак в толк не возьму...
— Да ладно, майор! Все ты прекрасно понимаешь! Я говорю о той жуткой ночи, когда нежданно-негаданно взлетели на воздух емкости с бензином и пламя сожрало казармы вместе с нашими парнями...
— Признаться, мы с нашего берега видели тогда зарево над сельвой, — задумчиво отвечает Сарматов. — Думали, что это молния ударила.
— Молния могла ударить в емкость! — усмехнувшись, соглашается американец. — Но она не могла поднять в воздух вертолет со взрывчаткой и бросить его на склад боеприпасов. К тому же гроза началась на несколько минут позже... Впрочем, в докладе для ЦРУ я обвинил молнию, так как доказательств русского или кубинского следов у нас не было.
— А если бы были?.. — заинтересовывается Сарматов.
— Тогда у меня возникли бы серьезные осложнения, — отвечает американец.
Сарматов фыркает и продолжает наблюдать сквозь траву за стариком, неторопливо управляющим плотом.
Старик, взглянув на поднявшееся в зенит солнце, решительно направляет ковчег к берегу и притыкает его к камням под высокой, нависшей над рекой скалой. Прихватив небольшой коврик, он сходит на берег и, расстелив его, творит полуденный намаз.
Внезапно начинается камнепад. Аксакал вздрагивает, но молиться не перестает.