Сармат. Смерть поправший
Шрифт:
Закончив телефонный разговор, генерал поднял на Савелова хмурый взгляд.
— Крути не крути, а придется свертывать операцию «Рухлядь», — скрипнул он зубами. — Клосс, как и следовало ожидать, матерый цэрэушник. Пакостил нам под журналистской крышей в ГДР и Польше, а теперь вот и у нас объявился. Контрразведка давно на хвосте у него сидит, да схватить с поличным за этот хвост никак не может. Боятся...
— С каких пор они пугливыми стали?
— Этот техасский сучонок во все наши верхи вхож...
— Больше им нечего бояться, Сергей Иванович...
Генерал удивленно вскинул брови.
— Каким бы матерым техасским волком не был тот Клосс — со дна реки ему не выплыть...
— Какой реки?
— Названия, к сожалению, не запомнил. Его «Нива» улетела с моста как раз над ее серединой...
— Выплыл?
— Выплыл, — кивнул Савелов. — А вот доплыть до берега пришлось ему помешать. Сожалею, но выбора просто не было...
— Хм-м, это меняет дело! — оживился генерал. — Где, где, говоришь, это произошло?
— Километров сто до Воронежа оставалось...
— Свидетели были?
— Свидетелей не наблюдалось... Мокрое шоссе... После ночного дождя, густой туман...
— Я-то, думаю, чего это так скрутило тебя, а оно вон в чем дело! Переживаешь, стал быть?
— У техасских ковбоев кровь того же цвета, что и у нас с вами...
— Не лезь в бутылку! — отмахнулся генерал и прошелся по комнате. — Худо, понимаешь, то, что смежники через день-другой тебя вычислят.
— Не сомневаюсь.
— Хм-м, для них прекрасный случай на законных основаниях пошарить у соседа за пазухой.
— Вы имеете в виду шантаже целью выяснения деталей операции?
— Угу-у. Языки развязывать они умеют.
— А американцы, конечно, визг поднимут.
— Запрос в МИД направят, но визга особого не будет — рыло у них в пуху. Их человек без спроса сунулся туда, куда соваться ему было не положено.
— Но еще остается фотограф...
— Этого-то паренька нашим, скажем так, оппонентам раскрутить раз плюнуть. Щенок мокрогубый, жить бы ему и жить...
— Как жить бы и жить? — невольно вырвалось у Савелова. — Совсем же пацан...
— Пацан, понимаешь, а петлю сам себе намылил, — отрезал генерал, но, взглянув на Савелова, смягчил тон. — Я, понимаешь, не говорю, что ему жить противопоказано... Но, как ты говоришь, тут как раз тот случай, когда выбор у нас лишь между гильотиной и Бастилией...
— Это так, — вынужден был согласиться Савелов. — Сергей Иванович, вы, кажется, как-то назвали майора Сарматова любовником войны?..
— Было. Сармат с этой б.., как говорится, на «ты» был. Она его из самых немыслимых передряг почему-то живым отпускала...
— Просто он знал, что на любой войне нужно оставаться человеком.
— Нельзя в нашем поганом деле остаться в полном смысле человеком, Вадим.
Лично, я не знаю, кому это удалось... Мутации происходят с мозгами, с психикой, но главное: понижается порог восприятия чужой боли.
— Если есть хоть малая возможность не убивать — не убивай, — будто не слыша генерала, тусклым голосом продолжал Савелов. — И не только чужую жизнь тем спасешь, а свою душу, сказал мне однажды майор Сарматов.
— Сарматов, Сарматов!.. Смотрю, Вадим, он в тебе как заноза сидит.
— А в вас? — посмотрел на генерала Савелов.
— Ну, не до такой же степени, — нехотя кивнул тот и бросил на Вадима встревоженный взгляд.
— Нет, нет, психика у меня в норме! — по-своему истолковал его Савелов. — Просто с Сарматовым из жизни ушло что-то такое... И дело не в том, что так переплелись наши судьбы... Дело в другом, более важном, чего я никак не могу сформулировать.
— Я, кажется, смог, — поднял на него сумрачный взгляд генерал. — Понимаешь, с Сарматовым, будь он неладен, от меня ушло понимание правоты и необходимости дела, которому я всю жизнь служил.
— И как же вы теперь? — спросил Савелов, не ожидавший от генерала подобного признания. — Как без такого понимания, Сергей Иванович?
И тот не ожидал от подполковника такого вопроса.
— Теперь личные судьбы не в счет, — помедлив, уронил генерал. — Наша с тобой страна смертельно больна, Вадим. Свернуть сейчас операцию «Рухлядь» — все равно что умирающей матери перед ее последним вздохом не подать стакана воды.
Савелов согласно кивнул и перевел разговор в другое русло:
— Корабли будут ждать эшелоны из Саратова, как определено планом операции, в Новороссийске? — спросил он.
— Коллеги по цеху, черт бы их побрал, будут их ждать там же, — вздохнул генерал.
— Думаете, операция ими раскрыта?
— Если информация об операции есть у редактора коммунистической газеты, значит, она есть и у них. Но деталей операции они, судя по всему, пока не знают, а это для нас — шанс...
— Не понимаю?..
— Береженого бог бережет, — подмигнул генерал. — Слушай сюда, Вадим, — шепотом сказал он в ухо Савелову. — Пару эшелонов мы на днях погрузим на корабли в Архангельске, пару — в Мурманске, еще пару с «рухлядью» Второй мировой погрузим на корабли в Новороссийске. Дальше Севастополя они не уйдут... Там смежники, понимаешь, кооператоров за руку крепко схватят, а журналисты всего мира такой шум поднимут, хоть святых выноси... Но то дело — не твое... Твое — пока шум да гам, в славном городе Феодосии швырять танки в трюмы кораблей, синхронно подваливающих к пирсу. Прямо с колес саратовских эшелонов швырять.
— А турки? — так же шепотом спросил Савелов. — Где гарантии, что после шума и гама на весь мир они пропустят наш груз через Босфор и Дарданеллы?..
— Турки есть турки, — усмехнулся генерал. — За хороший бакшиш они мать родную с ночного горшка собьют. А за очень хороший — ослепнут и оглохнут, но то тоже не твое дело, а заказчика.
— Разрешите отбыть в Феодосию, товарищ генерал? — с некоторым облегчением спросил Савелов.
Генерал кинул на него хмурый взгляд.
— После погрузки тебе нельзя появляться в Москве, Вадим, — произнес он. — В Феодосии получишь ключи от зарегистрированного в Германии «Мерседеса». Гони на нем под видом путешествующего бюргера, гони, не задерживаясь, прямо в Мюнхен. Наши люди обеспечат тебя документами и всем остальным. Они же прикроют до польской границы, а там до Германии рукой подать. Яволь?..