Сашенька. Последний год. Записки отца
Шрифт:
Замечательна была его реакция. Переговоры с ним велись через нашего друга – В. Н., блестяще знающего английский язык. Так вот, когда В. Н. позвонил и сообщил наше решение, доктор Сигел сказал, что вполне понимает его, что, возможно, и сам бы так думал на нашем месте, что к родителям таких больных надо относиться бережно, поскольку они сами находятся как бы в болезни, в неврозе, и многие из них отказываются от дальнейшего лечения после первого приступа. Однако, когда наступает второй приступ, вновь прибегают к «противной» медицине, но тогда уже бывает трудно помочь. Поэтому, если родители передумают, он к их услугам. Все это произошло в ноябре. Отказавшись, мы не жалели о содеянном, – Сашуня чувствовала тогда себя с каждым днем все лучше и лучше, и нам казалось, что внутреннее чувство, приведшее нас к решению, не обмануло нас.
Где-то вскоре, в конце ноября – начале декабря, откликнулся коллега из Германии, из города Бохума – Вольфхард Матеус. Он, а также профессор Христиан
3
Помню, как позвонил Матеус и сказал, что в «Катариненхёге» готовы принять, правда, ставят при этом одно условие. Я привычно внутренне съежился и был готов узнать о новом условии, новом очередном препятствии в борьбе за Сашу. «Они просят, – сказал Матеус, – чтобы была вся семья, все ее члены, ибо вся семья является пораженной, нарушенной, требующей помощи и социально-психологической реабилитации». Я ожидал всего, чего угодно, только не этого «требования», ибо в советской медицине, советской действительности такой подход просто невероятен. Никто не думает о душевном состоянии больного ребенка, не то что его родителей или близких. Врач, медсестра, медперсонал не стесняются вести тяжбу, войну с родителями пациентов, словно они докучные соседи по квартире, а не поверженные судьбой люди. И меня, с этими укорененными во мне установками, глубоко удивила и тронула забота немцев. В дальнейшем пришлось еще не раз встречаться с тем, что было противоположно всей нашей бесчеловечной системе.
Но время надежд длилось недолго. Сашенька иногда вела дневничок, и вот в начале февраля она сделала такую запись: «У меня чувствуется слабость, заболела нога, больно ходить, чувствую себя неважно, кажется, что температура». Причем она сначала скрывала это от нас, старалась не показать вида, преодолевала боль в ногах. Но 10 февраля она уже слегла в постель – появились сильные боли в разных частях тела. Высокая температура. Травница, фитотерапевт, которая вела Сашу, растерялась, прекратила назначение лекарств, сникли и все мы – налицо был новый приступ болезни. Мы дали об этом знать в Германию, и оттуда ответили, что в таком состоянии реабилитационная клиника принять нас не может.
Что делать? Документы на выезд с большим трудом и усилием были оформлены, билеты куплены. Мы стали спрашивать, не может ли нас принять в Германии другая клиника, поскольку есть уже начальный благотворительный фонд («юридические» деньги, собранные Ассоциацией коммерческого арбитража, я надеялся также на финансовую помощь моих зарубежных коллег). Но Германия отказывала. Вольфхард Матеус говорил по телефону из Бохума, что нам надо возвращаться в советскую больницу, лечиться там, а потом уже приехать в Германию, в реабилитационную клинику «Катариненхёге», которая согласна нас принять позже, когда ребенок будет в стойкой ремиссии. Как не хотелось идти в советскую клинику! Но мы стали искать каналы, подготавливать Сашу. Но она и слышать об этом не желала. 18 февраля она пишет в своем дневничке: «Мама мне сообщает, что нужно ложиться на обследование. Я решительно против. Мне уже достаточно, что я уже в Институте онкологии пережила с капельницами, и здесь еще мне предлагают снова пережить. Я лично уверена, что если я лягу, мы не поедем в Германию, куда я очень хочу поехать».
Ее желанию поехать способствовало еще одно необыкновенное обстоятельство. Мы узнали, что епископом Русской Православной Церкви в Германии является владыка Лонгин – иерарх, носящий то самое имя, что было названо в Сашенькином сне, о котором я писал выше. Это еще более подкрепляло уверенность, что ей там помогут. Узнали телефон владыки в Дюссельдорфе, позвонили ему, он поддержал добрым пастырским словом, сказал, чтобы не теряли надежды и не сдавали до самого последнего дня билеты в Германию. К нам домой к больной Сашеньке приходили знакомые священники – отцы Артемий, Иоанн, Валентин, Валерий, Борис. Они причащали Сашеньку, разговаривали с ней. В тот период она стала сама сочинять религиозные псалмы, пела их и, несмотря на тяжесть своего состояния, надеялась и верила.
Германия же продолжала присылать отказы. Вот телеграмма от 26 февраля: «Профессор Эберхард Шмидт и директор Гюбель из Дюссельдорфской клиники информировали сегодня, что нет абсолютно никакой возможности для лечения вашего ребенка Саши. Я не имею, к сожалению, никаких других новостей для вас. Христиан Саппог». Надежд на поездку фактически не оставалось.
В субботу 2 марта мы готовились сдавать наконец авиабилеты (они были на утро 3 марта) и в понедельник (4 марта) возвращаться в Онкоцентр. И вот в пятницу 1 марта вечером пришла телеграмма: «Зарезервировано лечебное место в Антропософской клинике Хердеке для Саши и одного взрослого. Матеус будет встречать вас в Дюссельдорфском аэропорту. Христиан Саппог». Таня даже заплакала. Нам оставалось немногим более суток до вылета. Владыка Лонгин был прав, говоря, что не надо сдавать билеты. Что такое Хердеке, что такое антропософская клиника, мы не знали, но верили, надеялись, что там нам помогут [4] .
4
Много позже заведующий детской клиникой в Хердеке доктор Христоф Таутц рассказывал, что ему позвонили и спросили – может ли он предоставить место для больного ребенка из Москвы с таким тяжелым диагнозом? И он, сам не зная почему, сказал «да». Рациональных объяснений тому не было никаких.
В спешке начали собирать вещи. Ехали втроем – Таня, Сашенька и я. Все вокруг – друзья, родственники – радовались и надеялись; хотя Сашуня лежала в постели и стонала от боли, мы верили в помощь.
Но прежде чем перейти к описанию нашей жизни уже на немецкой земле, следует сказать еще о последнем перед отъездом месяце психологической работы, которая шла на занятиях с А. Г. В середине января был сделан рентген грудной клетки, и он показал, что опухоль осталась на месте. Это был, конечно, удар, ибо мы надеялись, что от нашего сложного травяного лечения, психологической помощи, а главное – от горячей веры, надежды, молитвы [5] Сашенька исцелится, да и ее состояние в то время – практически полное внешне здоровье и бодрость – укрепляло нас в этой надежде. Было это ударом, думаю, и для А. Г. И вот на занятиях второй половины января он начал спрашивать у Саши – может ли ее внутренняя энергия убрать эту «штуку», которую показал рентген? Ответ был положительный. Саша рассказывала потом, выйдя из сонного состояния, что энергия была белого цвета, она направлялась к этой «штуке» и эта «штука» стала слабеть, «как дерево, которое не поливают, и корни его слабеют». Всей же работой должен был руководить «центр», который Саша еще называла «волшебный ларец». «Центр» обозначил восемь шагов, этапов: 1 – наметить место для палатки, 2 – расставить все на месте, 3 – облить «штуку» веществом, которое будет всасываться, 4 – наблюдать, как рассасывается эта «штука», 5 – собрать остатки, 6 – выносить их из тела, 7 – что еще останется – сжечь, 8 – все совсем убрать (занятие 19 января). На всю подготовительную работу понадобится, как ответил «центр», 11 дней (занятие 24 января).
5
Молились о здравии и исцелении Саши не только одни мы, грешные, но монахи в монастырях (Даниловском, Донском, Троице-Сергиевом, Псково-Печерском), священники в храмах Москвы, Петербурга, Кимр, Конакова, ходил в церковь и молился о Саше наш польский друг Анджей Голомб в Варшаве, ставил свечи за Сашу в православных храмах Иерусалима Исаак Розовский, священник из США прислал специально для Саши ватку с миром, чудесно источавшимся из иконы Богородицы, находящейся в Америке. Немолчный хор молитвенников просил Господа и Пречистую за нашего ребенка.
Началась работа. Энергия действовала на эту «штуку» или, как ее теперь называла Саша, «шишку». Саша рассказывала также, что приходил на помощь и ангел, при встрече с ним возникло ощущение внутренней радости. Разговор с ним не помнила, но поняла, что «он будет приходить и что он помнит о ней» (занятие 29 января).
В начале февраля, как я уже говорил, началось ухудшение. Это было примерно через 11 дней, о которых «волшебный ларец» сказал как о нужных для окончания подготовки к лечению. Началось с повышения температуры и боли в ноге. А. Г. попросил Сашу узнать у «волшебного ларца» («центра»), нужна ли эта боль и температура. Проснувшись после занятия, Саша так ответила на этот вопрос: «Боль в ноге для того, чтобы болезнь подумала, что там есть еще (одна) болезнь и она (выйдет и) пойдет туда и ее там окружат, она будет вся окружена нашими». Под «нашими» подразумевалась «сила», «покой», «воля», «энергия» – все, что борется с болезнью. О температуре сказала, что она тоже помогает, она для фона и чтобы собрать, локализовать болезнь в одном месте. Сколько же надо времени, чтобы все закончилось? Саша ответила, что «волшебный ларец» постарается, чтобы операция закончилась в течение трех дней. «Они („наши“) болезнь раскачивают, но корень внутри находится. Они тоже будут его вынимать, но когда, не сказали» (занятие 2 февраля).
Конец ознакомительного фрагмента.