Сашенька
Шрифт:
Днем она ему только докучала, но под утро приходила к нему — от нее пахло давно выпитым шампанским, только что выпитым коньяком, вчерашними духами, душистым шампунем, сигарами других мужчин; она нашептывала ему о своих приключениях, о царившей вокруг ужасающей распущенности. Она говорила на смеси простонародного польского и ломаного еврейского — на языке, на котором они оба говорили, когда познакомились во дворе дома ее отца, раввина Туробина (еврейского местечка недалеко от Люблина).
Что только она ему не рассказывала, какие восхитительные картины рисовала! Какие желания и непристойности — невероятные для
Однажды ночью какой-то любовник возил ее в Летний сад — место, где живут собаки и проститутки… она не упустила ни единой детали. До предела возбужденный, прямо до дрожи, он продемонстрировал эротические подвиги, достойные настоящего спортсмена — он, крайне сдержанный человек, который считал страсть весьма опасной штукой. Наутро он проснулся, ощущая себя грязным и преисполненным раскаяния, как будто провел ночь у проститутки в убогой комнате и выставил себя дураком! И это его собственная жена!
— Неужели я больше не красива? — вопрошала она; от нее исходил запах тубероз и миндаля. — Как ты можешь отказываться от этого? Займись со мной любовью. Ну же, иди ко мне! Я знаю, ты хочешь. Но ты так холоден! Неудивительно, что я так несчастна. Ты пошутил о разводе? Самуил? — Она засмеялась, сначала потихоньку, затем откинула голову и хрипло расхохоталась. Он чувствовал, как от ее кожи, словно от печи, исходит тепло, ощущал, как от нее веет пороком. Она взяла его руку и зажала между своими бедрами, потом кивнула на зеркало. — Посмотри на нас! Посмотри на нас, Самойло! Какая красивая пара! Совсем как в то время, когда мы познакомились. Помнишь? Ты сказал тогда, что еще не встречал такой девушки, как я. Как ты говорил? «Ты словно дикая кобылица».
Самуил все видел иначе, даже сейчас он дивился, неужели она настолько непредсказуема — слишком непредсказуема для жены.
Барон не без труда поднялся, поправил одежду.
— Ариадна, мы стали посмешищем.
Слуги совещались: Пантелеймон советовался с Леонидом, который заметно беспокоился, как сказать хозяину о том, что Сашенька волокла свою мать, пьяную, по улице. Лакей отослал его к Шифре, старой няне самого барона, чтобы та сообщила Цейтлину неприятные новости. Барон никак не отреагировал, вежливо поблагодарил Шифру, поцеловал ее руку с распухшими венами и указал на дверь. Он размышлял над тем, что историки хотят найти одно единственное объяснение происходящему, хотя на самом деле существует несколько причин.
Прикурив сигару «Монте-Кристо», он размышлял над Сашенькиным арестом, над заверениями миссис Льюис, что он совсем не знает свою дочь, над нежелательным появлением в его жизни Распутина — это было похлеще всех любовников Ариадны. Да еще его неугомонный братец Гидеон продолжал прожигать жизнь, говоря: «Я могу умереть в любую минуту и попаду прямо в ад». Сам Цейтлин был уверен, что залогом длинной жизни служат сдержанность и дисциплина.
Вчера ночью Цейтлину снились кошмары: поезда сходят с рельсов, гремят выстрелы, врезаются друг в друга автомобили, дом охвачен огнем, переворачиваются сани, происходит революция, снег залит кровью, а он сам лежит на смертном одре, погибая от туберкулеза и грудной жабы… Сашенька сидит рядом и плачет. И у самых райских врат он вдруг понял, что на нем ничего нет. Он был наг, жизнь рассыпалась прахом.
На рассвете он пошел к Шифре в ее чулан, но старуха, похожая в своем кресле на паучиху, уже знала его сон.
— Тебе в жизни нужна любовь, — сказала она. — Не нужно жить завтрашним днем — он может и не наступить. Кто знает, что написано о тебе в Книге Судеб?
Цейтлин ненавидел перемены — он так боялся, что его уютный мирок рухнет. Но что-то в цепи бытия сместилось, и он не смог сдержаться. И он пошел в комнату Ариадны вопреки всем своим правилам, словно в трансе — вероятно, подумал он, это перст Судьбы.
Сейчас он смотрел вниз на жену, которая так и осталась лежать на полу.
— У тебя кто-то есть? — настаивала она. — Ты влюбился в какую-нибудь кокотку из балета? В бесстыжую цыганку из «Медведя»? Если так, мне плевать. Понимаешь, самовлюбленный холодный дурак, мне наплевать! Я буду паинькой, как монашка. Старец указал мне усыпанный розами путь к искуплению. Он дает мне аудиенцию на следующей неделе, шестнадцатого декабря. Только Распутин и я. «Я научу тебя, Пчелка, — сказал он. — Ты так много грешила, от тебя исходит чернь сатанинская. Я научу тебя любви и искуплению». Вот что он сказал своей Пчелке. Он так добр ко мне. Он слушал меня целыми часами, даже когда в его приемной толпились просители, генералы и княгини…
Цейтлин защелкнул запонки на манишке и заново повязал галстук.
— Я просто хочу вести нормальную жизнь, — спокойно произнес он. — Я уже не так молод, могу умереть в любой момент. Неужели это тебя так удивляет? Флек уладит все формальности.
С чувством безысходной тоски, страшась будущего, он притворил за собою дверь.
22
На широком мерцающем экране синематографа «Пиккадилли» на Невском сегодня на дневном сеансе давали «Сердце-игрушку». Сашенька опоздала, поэтому начало пропустила, но, подняв лицо к освещенному экрану и закурив сигарету, она вскоре догадалась, что главный герой — общепризнанный щеголеватый красавец (который на самом деле был похож на набитый витринный манекен) — во фраке и белом галстуке гулял по пляжу, а дама в темно-красном бальном платье (та, что с сердцем-игрушкой) не сводила взгляда с синих волн.
В темноте полупустого зала было душно от электричества и серебристого папиросного дыма, который клубился в свете прожектора. Солдат, пришедший на сеанс с невестой, громко комментировал: «Смотри, она в воду заходит! В море залезла!» Парочка в последнем ряду страстно целовалась: оба наверняка имеют свои семьи, но слишком бедны, чтобы снять номер в гостинице. Храпел какой-то пьяный. Но большинство не отрываясь, в немом восхищении смотрело на экран. Сашенька только что передала Сатинову записку от Менделя, и у нее оставался еще час до встречи с товарищем Ваней на Выборгской стороне. Потом домой, ужинать.
«Конец» — возвестили витиеватые литеры на черном фоне, а затем появилось название следующей фильмы: «Ее шеи и плеч ослепительный блеск».
Сашенька громко вздохнула.
— Вам это все кажется ужасной глупостью? — послышался голос у нее за спиной. — Где же ваше романтическое чувство?
— Романтическое чувство? Вы насмешник и циник, — ответила она Сагану. — Вы отдаете себе отчет в том, что с помощью кино мы завоюем Россию? Этот серебристый экран окрасит мир багрянцем. А я-то думала, вы днем спите…