Сашенька
Шрифт:
Тамара, впрочем, оглядев такую фифу, неодобрительно покачала головой.
Мы попрощались с Марией и тронулись в обратный путь. Может быть мне, конечно, показалось, но на улице пахло весной. Праздник жизни продолжался.
Кинофильм сразил меня окончательно.
Сюжет был таков: некая дамочка пристрелила своего любовника, который гнусно обманул её в плане помощи в сценической карьере, и попала в тюрьму. Вот там-то она и встретила тех, с кем, при обычных обстоятельствах, ей бы не в жизнь не столкнуться – популярную «джазовую киску», которая накануне также порешила двоих родственников, и душку-адвоката. Адвокат за немалые баксы вызволил обеих дамочек,
Вот так, стартануть можно отовсюду – хватило бы сил занять свою орбиту.
Когда станет теплее, я распрощаюсь с товарищами по несчастью (а, скорее всего, и прощаться не буду – уйду по-английски) и поеду на нашу с бабушкой дачу. И под каждым мне кустом будет готов и стол и дом. До тепла осталось не так уж и много. Месяца два.
15.
Свет бьёт по глазам, боль бьёт по телу. Спасение – чёрная бархатная тишина, смыкающая свои створки, когда и то и другое становится невыносимым. Голый первобытный червяк, мечтающий поскорее окаменеть неясной загогулиной.
Свет.
Боль.
Мягкая, затягивающая чернота, похожая на небо без звёзд.
Свет и боль, но уже в пределах, позволяющих различить скудную казённую обстановку и шугающуюся в странном танце без музыки неопределенную фигуру. Чуть позже включаются звуки – человеческое сопение и влажное шорканье рядом, шаги и голоса за стеной, машины – на улице, самолёт – в небе. И запахи. Лекарств и пищи, приготовленной в котлах.
Безмолвно танцующий персонаж определяется грузной тёткой, осуществляющей влажную уборку помещения. Надо мной наклоняется её лицо с бесцеремонными глазами.
– Очнулась, бродяжка?
Я не бродяжка, корова. Я заколдованная принцесса. Пытаюсь отвернуться к стене, но получается плохо. И очень больно.
– Лежи спокойно, капельницу сорвешь! Одних лекарствиев на тебя изведено скоко!
В разгар тёткиного злобного бульканья в проеме двери появляется весь в белом – ангел.
И вежливо, но твёрдо интересуется, закончена ли уборка. Тётка, обиженно доборматывая под нос свои обличения, с вёдрами и тряпками растворяется в пространствах.
– Как дела? – говорит ангел сквозь марлевую повязку. Мне видны только глаза и, из-под шапочки, аккуратно причёсанные светлые волосы. Хочется произвести на тётю-ангела приятное впечатление, и я говорю «хорошо». И сама себя не слышу. Но она угадывает по губам и смотрит на меня прозрачными весёлыми глазами.
– Это радует.
Дальше не помню, наверное, обнаружив, что ещё кого-то волнует факт моего существования, я с облегчением отключилась.
16.
Здесь хорошо – можно спать сколько хочешь, не боясь, что крысы отъедят от тебя кусок или навалится пьяный бомж в поисках денег. Пятнистый больничный матрас прикрыт какой-никакой, а простынкой. Три раза в день бабушки из соседней палаты приносят мне еду – я сама пока не могу добраться до другого конца коридора, а иногда и чего-нибудь вкусного из домашних передач. В общем, рай на земле. Название, правда, у рая довольно экзотическое – «второе гнойное отделение».
От того места, где слева кончаются ребра, до середины спины у меня на всю жизнь
теперь останется шрам. Доктор Юлия Евгеньевна – «Юлигеньевна» сказала, что мне ещё повезло повернуться к ножу левой стороной и, задумчиво рассматривая мой бок, добавила «я тебя аккуратно шила, старалась». Юлигеньевна красивая. У нее осторожные тёплые пальцы.
Комната, где я лежу, два
За окном уже окончательная весна с ручьями, птицами и кошачьим ором по ночам. Когда я не могу заснуть и уговариваю бок не болеть, смотрю, как по потолку перемещается свет от проезжающих машин и слушаю ночную жизнь больницы. Поскольку я делаю сразу несколько дел, мне и особенно жалеть-то себя некогда. Время остается только на то, чтобы немного помечтать.
В больнице меня побрили. Голова моя напоминает теперь бедного Йорика с отрастающей щетинкой, приятной на ощупь. Волос мне не жалко – новые вырастут. Только немного не по себе, когда из зеркала смотрит незнакомый пацан с глазами, как у стрекозы.
Я надеюсь, что выпишут меня не скоро, торопиться мне некуда – не в приют же, там я уже побывала на экскурсии, больше не хочу. После того, как бабушку увезли-таки в психушку по сигналу доброжелательных соседей, и я, вернувшись из школы, обнаружила поджидавшую меня инспекторшу с оловянными глазами вкупе с участковым, состоялось торжественное водворение сироты в школу-интернат №2.
В казённом доме инспекторша дала промашку – посадила меня, как овцу, ожидать решения своей судьбы на скамеечку, возле спокойно вяжущей вахтёрши. Не ожидала, видно, от пришибленного обстоятельствами ребёнка никакого сопротивления. Улучив момент, когда неловкая вязальщица полезла под стол за ускакавшим от нее клубком, я тихо выскользнула обратно на свободу. За пять минут ожидания я поняла, что НИКТО и НИКОГДА не заставит меня здесь жить и дышать воздухом этих коридоров. Его я с отвращением выфыркнула в зимние сумерки. Школьный рюкзачок с пятёрками был при мне. Ещё там лежали: мамина фотография, свидетельство о рождении и тоненькая стопочка баксов.
17.
Юлигеньевна по утрам делает обход всех больных и увечных, поправляющихся и наоборот. Мой бокс – последний в этой печальной очереди. К её приходу я уже умыта, уколота, и со свежей марлевой нашлёпкой на боку. Покончив с формальностями в виде прослушивания-простукивания, щупанья пульса и лимфатических узлов, Юлигеньевна приоткрывает пошире узкую створку окна и смешно повесив повязку, обычно закрывающую нижнюю часть лица, на одно ухо, закуривает. Курит она длинные коричневые сигаретки, совершенно не вонючие, красиво поднося их к губам. В первый раз она прокомментировала этот процесс словами «вообще-то это вредно, тебе категорически не советую», и больше мы к теме курения не возвращались.
Зато обсудили много других – кем я, например, хочу стать, когда вырасту. Не знаю, ожидала ли Юлигеньевна, что я начну выкрикивать «Доктором! Доктором!», мечась по больничной койке, но на мой ответ, про международную авантюристку, отреагировала достаточно спокойно. Слегка приподняв одну бровь, сказала «тогда ты на правильном пути».
А сегодня приходила какая-то неприятная тётка – «да ди-и-вочка, да есть ли у тебя документы, а страховой поли-и-с…». Я сказала, что у меня есть деньги. Хотела добавить, что в банке, под дохлой крысой, но сдержалась. – «Ну, лежи-и пока».