Сашенька
Шрифт:
Я не только лежу, я вовсю перемещаюсь в пространстве. Правда, преимущественно по стеночке, правым плечом вперед. «Видела тебя в коридоре. Кра-асиво шла!».
… Мы с Владиком возвращаемся из очередного рейда по электричкам, я смотрю в тёмное окошко на зимние пейзажи, но вижу в основном своё отражение да Владика, то ли дремлющего, то ли пребывающего в своем обычном состоянии глубокого самопогружения. Накидали нам сегодня больше, чем достаточно, и в основном бумажками – нести легко. Вся выручка сложена в сумку типа кондукторской и висит у меня на шее под курткой. С тех пор, как произошло моё чудесное превращение в девочку-ромашку в голубом пуховичке, подавать
Я даже не удержалась и съездила на другой конец города к своей бывшей школе, подкараулила Машку после уроков. Моих денег хватило на четыре мороженых, две банки пепси и десять минут игры в автоматы на пятачки. Потом мы немножко попрыгали в сугробы, а на прощание она сунула мне в карман сложенный листок бумаги.
СЛЕПОЙ СТАРИК И ПАНДА
СЛЕПОЙ СТАРИК ШЕЛ ПО УЛИЦЕ С ПАНДОЙ. А НА ПАНДИНОЙ ГОЛОВЕ БЫЛА НАДЕТА ДОКТОРСКАЯ ШАПКА. ВСЕ ТАК И ДУМАЛИ – МЯГКИЙ ДОКТОР НА ПОВОДКЕ ИДЕТ. ПРОХОДЯЩАЯ МИМО ЖЕНЩИНА СКАЗАЛА ПОДРУЖКЕ:
«ЭТОТ ДОКТОР ХОДИТ КАК УТКА И, НАВЕРНОЕ, ОН ДАВНО НЕ БРИТЫЙ». ПОДРУГА ГОВОРИТ: «Я БЫ ТОЖЕ ХОТЕЛА СЕБЕ ТАКОГО СУПРУГА». ПАНДА УСЛЫШАЛА, ЧТО ПРО НЕЁ ГОВОРЯТ И ПОБЕЖАЛА ОЧЕНЬ БЫСТРО. ТАК БЫСТРО, ЧТО СТАРИК УПАЛ И ТАЩИЛСЯ ЗА НЕЙ ПО ЗЕМЛЕ НА ПОВОДКЕ. ЛЮДИ ЗАКРИЧАЛИ: «ДОКТОР ВЗБЕСИЛСЯ! ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ НЕСТИ БОЛЬНОГО НА НОСИЛКАХ, ТАЩИТ ЕГО ПО ЗЕМЛЕ!» И ДЕД КРИЧАЛ: «Я-Я-Я ТА-А-АЩУ- У- УСЬ!».
…На конечной станции мы не торопимся выходить – дожидаемся, пока из вагона не выкатится последний озабоченный мешочник. В тамбуре нас тормозит неприятная троица – мутные парни в облаке анаши. Меня отпихивают к закрытой двери, а Владику заламывают руки и начинают орать, чтобы «давал бабки», тем временем механический голос оповещает присутствующих, что поезд следует в парк. Электричка с шипением закрывает двери и плавно трогается. От ужаса я вцепляюсь в красную ручку стоп-крана и дёргаю её изо всей силы. Пока участники разборки падают друг на друга, я на ватных ногах бесконечно долго пробираюсь и пробираюсь, пробираюсь к снова открывающейся двери с одной-единственной мыслью – если не выскочу, мне – конец. За моей спиной раздается страшный мат и сильно обжигает левый бок. Я выпадаю на утоптанный снег перрона…
18.
Завтра меня выписывают. Это мне сообщила Юлигеньевна, в очередной раз обстучав и обслушав и, не дав сердцу времени ухнуть вниз, без перерыва спросила «пожить у меня хочешь?». Я только и сумела глупо промямлить «а можно?». Уже из дверей она «сделала мне большие глаза» – «все можно, если осторожно».
Юлигеньевна приносила мне шоколадки и тетрадки для рисования. И плеер, чтобы убаюкивать мой заживающий бок. И никогда не сюсюкала со мной, как с мелкой. Однажды я безобразно расквасилась, а она быстро привела меня в чувство, употребив некое выражение из лексикона Тамары Рыжей, отчего сквозь подвывания у меня вырвался какой-то поросячий хрюк, и мы обе рассмеялись. Я даже не представляю, как буду жить без нее.
Конечно, весь день я не находила себе места – мне не читалось, не рисовалось, не елось и не пилось. Не хотелось лежать на подоконнике, где вполне уже можно было загорать. Я не слушала музыку, чтобы не пропустить шаги в коридоре. Собирать и подавно было нечего – не байковый же больничный халат до пола и казённую рубаху с клеймом на плече. Потом мне стало казаться, что никто за мной и не придёт – я начала потихонечку плакать. Плакала-плакала, устала и уснула.
Кто-то тихонько тряс меня за плечо. Я открыла
– Саша, пять минут тебе на сборы, только не делай резких движений, – на спинке кровати висели светлые брючки и майка. Я свесила голову вниз – там стояли не менее модные сандалеты. Юлигеньевна и сама была новая, без халата и без маски, с сумочкой на плече, в руке, в прозрачном пакете, болтался какой-то темный ком. Она приподняла пакет и покачала им.
– Твоё приданое.
Там лежала кондукторская сумка, которая так и не досталась тогда обкуренной шпане. Видно, на лице у меня что-то такое отразилось…
– Всё-всё-всё. Не грустить!
Юлигеньевна помогла мне небольно продеть левую руку в рукав и натянуть бриджики.
Я полулежу на заднем сидении машины, укрытая джинсовой курткой с лёгким запахом нагретой солнцем хвои. Мне кажется, что я попала в сказку и кажется, что я всегда знала, что в неё попаду. Конец апреля, но почему-то тепло, как летом. Из окошка я вижу, как нежно зеленеют деревья в начинающихся сумерках и мне хочется плакать.
Дальнейшие события помню смутно – Юлигеньевна накупала меня в тёплой зелёной воде с облаками пены, завернула в рубашку и принесла в чистую койку, на которой с умным видом сидел большой белый кот. Она сказала ему «ну-ка подвинься» и дала мне попить из чашки чего-то густого и вкусного. Тут меня стало непреодолимо клонить в сон, и я осторожно повалилась на здоровый бок.
19.
Кто-то мягко трогал меня за нос и губы… Кот! Вальяжно раскинулся рядом со мной на подушке и зырил с человеческим интересом. Занавески плотно задёрнуты, но за ними угадывается разгар солнечного дня. На полу около дивана – записка. «Саша, буду часа в четыре. Завтрак на кухне. Осваивайся». И улыбающаяся рожица вместо подписи. Я потихонечку слезла с постели и пошла осваиваться. Впереди смешно потрусил кот, держа хвост, как флаг.
Квартирка маленькая, но очень миленькая. Дорогая аппаратура, рядом с телевизором две стопки разноцветных коробочек – поменьше и побольше. Ну да – музыка и киношки.
Я устраиваюсь сладостно их разбирать и рассматривать. Чего тут только нет! А, вот – ужастиков нет. Ну и не очень-то и хотелось. Определив основные пристрастия Юлигеньевны в плане музыки и зрелищ, аккуратно укладываю всё назад. Я вообще порядок люблю.
Внимательно рассмотрела всю имеющуюся в квартире технику. Впечатляет. Богато у нас врачи живут. Это занятие меня так увлекло что, когда опомнилась, еле успела до туалета дохромать. И котофей тут как тут – примостился рядом в свой лоток с белыми камушками. Коллективист какой. Далее мы проследовали на кухню, помыли лапы и позавтракали, чем бог послал. Кот тоже сел на табуреточку, и я клала ему кушанья на край стола перед умильным усатым лицом. Облизавшись после еды, он вскочил на раковину и выразительно на меня посмотрел. Я открыла кран, а он начал ловить тоненькую струйку воды сначала лапкой, а потом длинным розовым языком. И даже ухом не повёл, когда я рассмеялась.
Книг у Юлигеьевны много – не столько, конечно, сколько было в шкафах моего дедушки, но тоже вполне прилично. В основном по медицине – я их не стала рассматривать, побоялась, что стошнит, но и детективы есть, и романы, и прочая классика. Из одной стопки я вытащила маленькую белую книжку с рисунками и крупными буквами, как для детей. Прибрала разворошенную постель и села читать. Опомнилась только когда в комнату легко вошла Юлигеньевна. Она посмотрела на обложку.
– «Алхимика» читаешь? Хороший выбор. Как дела?