Сашка
Шрифт:
– Понимаю, – улыбнулся дружески капитан.
9
Вечерело; террикон осветили лампы. Вот вдоль них покатилась, похожая издали на чёрного жука, вагонетка; наверху опрокинулась, ссыпая породу, и побежала вниз. За рощею послышалось пенье девушек. Юность щедра на песни!
На крыльцо села Ксения: «И мне бы к девушкам… Рано обабилась. Эх, вертеть бы молодым головы. Неужели промчалась жизнь? Пойте, девчата, пойте!» – прошептала.
– С кем разговариваешь? – спросила, высунув голову в окно, Анна.
– Ни
Анна усмехнулась:
– Сама знаешь – на танцы.
У Ксении проползла тень по лицу. Приметив это, Анна предложила:
– Пойдём со мной?
– Смеёшься…
Пахнул ветерок, ему подобно, мелькнула Анна мимо Ксении. О, Ксения красавица! Ветерок шевельнул волосы ей. Вдруг чья-то ладонь легла на её плечо.
– Что за шутки! – отстранилась Ксения.
– Привет, – шепнул элегантно одетый парень.
– Саша! – ахнула Ксения. – Тихо подобрался… Отойдём, а то увидят…
Они вышли за калитку, вступили в тень; не спеша, направились в сторону от домов. Парень обнял её.
– Зачем явился, не хватает девок? – спросила она раздражённо.
– К тебе тянет.
– А к Нестеровой? Парни в очереди к ней, и ты… – Обида в голосе.
– Слушай сплетни… – прижал её к себе. – По тебе скучал, правда. И ты, я уверен, скучала…
– А мне некогда скучать: дети дома, муж пишет. Он осуждать меня вправе, – вздохнула Ксения. – Эх, мужики… Не понимаете, почему женщины изменяют вам, красавцам.
– Зря себя мучаешь, – ответил парень, – со мной ты законно изменяешь, ведь я первая твоя любовь…
Заглянул в глаза ей. Она отвернула голову:
– Ко мне тянет? А что у нас? Похоть, и только. С Нестеровой не так? Она, по-моему, моложе меня.
– Опять ты… Понимаю, злишься, что к тебе долго не приходил. Так ведь замечать стали. Обратно пойдём?
– Ой, Саша, опостылело всё. Не хочу я обратно, не хочу. Трудно жить без мужика… Хоть бы ты изредка приходил, жеребчик первый мой… – она потрепала парня по щеке.
– Люблю, когда ты так! – загорелся парень. – Кстати, а второго зачем родила?
– Не время об этом…– задохнулась она, повернувшись к парню. Парочка стояла в роще у старой копны.
Он легонько подтолкнул её к сену. Она, хихикнув, легла…
10
Извилистая тропа от вокзала потянулась к избам, по ходу обогнула бугор, на котором возвышалась бело-стенная школа. Светало.
Виктор шёл по тропе, сапогом касаясь осоки, растущей у обочины и осыпанной росой; смоченный влагой, сапог перестал поскрипывать. Взглянув на школу, Виктор ощутил тепло в груди: вспомнил годы, которые наградили его любовью. «Милая, сейчас с сынками спишь и не догадываешься, что я близко». Она вдруг вспомнилась ему девочкой-школьницей в фартуке белом. У этой школы он избил, помнится, Васильева, который лип к ней.
Он подошёл к берёзовой роще. Солнце покинуло горизонт и, словно росой ополоснувшись, заблестело. «Красота! Прежде не замечал…», – подумал Виктор. Подала голосок пичуга, за ней – другая, и вот зашумела вся роща. Виктор шёл, глубоко вдыхая сладкий аромат трав,
Впереди показался дымок. У березы, стоящей на краю поляны, покосилась копна. Дым плыл рядом. «Ночью палили костёр», – подумал Виктор. Минуя берёзу, он, словно током поражённый, замер, лицо его покрыла мертвенная бледность, пальцы руки вдавились в ствол дерева: под копной спали Ксения и Васильев. Ослепительно белыми показались ему бёдра её. Потрясённый, он присел на корточки. Полоска огня змеёй ползла к Сашкиной рубахе. Сашка вскочил и зашлёпал по огоньку ладонью. Услышала шум Ксения, потянулась, открыла глаза, и – увидела супруга… Сашка взглянул на неё. «Что с тобой?» – спросил и охнул, проследив её взгляд.
Уходя, Виктор ощущал спиной испуганные взгляды. «Убить обоих, свернуть шею Васильеву…». Свернул бы, но удержала мысль о сынах. Они-то ждут…
Пройдя картофельное поле, он тяжело, как дед, забрался на крыльцо. Лишь тут вспомнил о чемодане, оставленном у копны. Агафья Кирилловна в кухне надевала носок на ногу мальчика. Виктор окликнул старуху. Она вскочила, метнулась к Виктору.
– Сынок! Приехал, соколик наш. Как же во время ты: Ксюшка совсем от рук отбилась… Саша, – позвала, – глянь, кто приехал!
Виктор обнял сына. Выбежал из комнаты старший сын, Вовка. Виктор обоих завертел, смеясь и плача. И не увидел, как появилась Ксения. Поставив чемодан у порога, она тихо, будто ползла, подошла к мужу и прошептала:
– Витя, прости…
Он, вздрогнув, обернулся:
– Никогда!
– Прости, Витя… – заплакала Ксения. – Ждала, но тоска замучила. Видать, от одиночества… Сподличала, конечно, но ты постарайся простить… А я клянусь, никогда такого больше не допущу, скорей умру… – Голос надрывный, вроде искренний.
Он присел на кровать. Она тут же. Невольно повернувшись к ней, он наткнулся губами на ловко подставленные губы, солённые от слёз.
11
Виктор часто играл с детьми, а ещё чаще был около неё. В действительности же, он с трудом отмахивался от картины, увиденной недавно у копны, и невольно стал думать, что страсть безумная по ночам – результат не столько любви, как стресса. В голове его плыли смутные думы, кричащие: «Очнись! Не верь!»
Подошёл день отъезда. У Рязанцевых в доме толпились гости. Отсутствовал лишь приболевший Рязанцев. В комнате два стола рядом, но всё равно лишней тарелки некуда было ткнуть: так постарались стряпухи. Василиса вертелась в кухне: то доставала из шкафа бутылки, то прятала их. Ефим сидел напротив сына, помалкивал, теребил бородёнку и косился через открытую дверь на Василису.
– Нечаво, – наконец махнул ей рукой, – подавай жидкость.
– Полины нет, – прошептала Агафья Кирилловна.
– Правда… – буркнул Ефим. – Погоди! – повернулся к жене.
Та вернула бутылки в шкаф, предварительно осушив полстакана водки.
– Вот и я! – вошла в дом, улыбаясь, Полина, с нею Зина, дочь.
Полина у Агафьи Кирилловны старшая, ей уже тридцать пять лет. Но оставалась, как в юности, смешливой. Картофельный нос, искорки в глазах – всё указывало на лёгкий характер. Разглядывая гостей, она воскликнула: