Сашка
Шрифт:
– У меня бронь! – выкрикнула шляпа.
– Броня, говоришь? А у него, глянь, орден и медали, а ты его подлецом! Кто таков? – не отступал усатый, которого звали просто Евсеич.
Шляпа затерялась в толпе. Охали женщины. Евсеич стоял, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что делать.
– Встречались…– наконец сказал, скомкав фуражку. – Правильный был человек, безоговорочно кружку водки отдал.
– Вы, вдобавок, знакомы? – спросил человек в пенсне.
– Знакомы, и без всяких добавок, – не глядя ни на кого, изрёк
Возвратившись к вагону, он поставил фонарь на ступеньку и направился к вокзалу. Проводнику знакомому буркнул:
– Помяну.
Подошёл к вагону другой проводник.
– Куда он? Опоздает.
– Это его знакомого зарезало, помянуть хочет.
– Точно опоздает… Помню, бабка корзину с яйцами грохнула, когда лезла в вагон к нему, так он напился с досады и опоздал.
Стоявший близко железнодорожник кивнул:
– Помню, битый час провозились с горемычным, пока не впихнули в скорый.
– Несут! – послышался голос. – Зарезанного несут!
– И этот горемычный. Горемычных бог и прибирает, – подытожил местный железнодорожник.
17
Ветер кружил над землёй жёлтые листья, а по небу двигал тучи. Начались дожди. По дорогам потекла муть, в низинах образовывая лужи. Горожане с головой погрузились в трудовые будни, став работающими автоматами, живя одной мыслью: нужно помочь Красной армии.
На предприятии, где трудилась Анна, норма поднималась баснословно; рабочие отказывались понимать, что это они столько выпустили продукции. Проводимые прежде утром и вечером пятиминутки, были ограничены утренней пятиминуткой, выходных не было.
Как-то в полдень передали по заводскому радио: «Всем на собрание!». Из цехов и подсобок по заводскому двору потянулись в главный корпус рабочие. Анна шла в толпе, где лица казались не то задумчивыми, не то печальными. С ней шла её подруга, Неля.
– Ох, Неля, мне даже говорить трудно.
– Не заболела?
– Устала… А ещё столько стоять у станка…
– Выдержим.
– Выдержим. Мы, комсомолки, и поэтому должны беспартийным пример показывать. Если мы не выдержим, то и Бурыгина Люська не выдержит.
– Много работаем, большая помощь от нас фронту. Правда, Аня?
– Правда, только чтобы фашистов прогнать, надо бы ещё больше деталей делать, только сил не осталось, две нормы и так выполняем, даже Люська за полторы отчиталась. Придумать бы аппарат, чтоб усталость снимал.
Перешёптываясь, подруги вступили в главный корпус. На широкой площадке мостового крана сгрудилось правление завода: директор – пожилой заводчик, Захарыч, рядом главный инженер, тётя Ирина – седая женщина, и старший мастер, дядя Паша. Внизу гудела толпа. Захарыч стянул с головы помятую фуражку. Наступила тишина.
– Ребятки с батей. Приболел он. А мама у Поли, – прошептала Анна.
– Товарищи! –
Сказанное родило рукоплескание и крики ура! А директор добавил:
– Товарищи! По случаю поздравительной телеграммы поступило предложение – сегодняшнюю смену укоротить на два часа.
Послышались аплодисменты.
– Товарищи! – аплодисменты прервал звонкий голос Анны, стоящей впереди. – Как это укоротить? Про что сводки говорят? Фашисты у столицы. Поймите, товарищи, из-за нехватки нашей продукции на фронте погибнет много наших бойцов … – голос её сорвался.
– Правильно говорит… – послышался голос из толпы.
– Что ж, другого я от коллектива и не ждал… – смахнув ненужную слезу, закончил выступление директор.
Народ повалил из корпуса. И лишь рабочие покинули собрание, как краны и станки заработали, запыхтел паровозик, толкая к погрузке вагоны.
Подруги шли после работы домой, устало вытаскивая ноги в сапогах из грязи.
– Неля, идти на танцы? – спросила Анна.
– Надо бы, – сонно ответила Неля.
– Заходи за мной, я только гляну как батя.
В натопленной избе Анну встретил отец.
– Здорово, тятя!
– Здорово.
– Вкусно пахнет! Пацаны как?
– Накормлены, дрыхнут.
– Немного полегчало? – Анна с благодарностью глянула на отца.
– Нет, дочка, – сморщился Семён. – Но под нож ложиться боюсь: зарежут. А ты поешь и отдыхай.
Перекусив, Анна стала гладить платье. Пришла подруга. Белый, мокрый локон, кокетливые ямочки на щеках, голубые глаза, грудь высокими волнами – всё подчёркивало ослепительную девичью красоту.
– Красавица! – изумилась Анна. – В спецодежде не заметно… Отбоя не будет от молокососов.
– Хватит, Анюта… – покраснела Неля. – Красота – это пустяки.
– Пустяки? Но из них жизнь складывается, – по-взрослому возразила Анна. И детским голоском: – Тятя, побежала!
– Не стану закрываться, но долго не гуляй.
Непрерывно сыпал дождь. В Доме шахтёров, слышно было, играл оркестр.
– Неля, я туфли забыла…– спохватилась Анна.
– С тобой всегда что-нибудь… – огорчилась Неля.
– Я сама схожу за туфлями, а ты потанцуй, – предложила Анна.
– Аннушка, ведь хорошо знаешь, что не останусь без тебя.