Сашка

Зюкин Владимир

– А я столько сыграл, сколько Виктор на самолёте не летал, ха-ха-ха, – потешался Евсеич.

– К примеру, я не летала на самолёте, – призналась Римма.

– Понял, не летали, – сказал Евсеич и показал шестёрку. – Как-то с парочкой играл, так, представьте, его супруга, когда проиграла, колоду выкинула в окно. Купил новую.

– Товарищ, не правильно кроете, – Виктор улыбнулся женщине.

– Этак не лезет, – подтвердил Евсеич и подкинул козыря.

– Осталась, так и знала…– сказала, сжав губы, Римма.

– Сдавайте, – протянул карты ей

Евсеич.

– Пойду, покурю, – сказал Виктор, в груди почувствовав беспокойство.

Он вышел в тамбур. Беспокойство жгло ему грудь, но мыслей не было. Забыв о куреве, он и сам, как ему показалось, превратился в полумрак и в стук колёс.

13

В кухню, где дремала на лавке Агафья Кирилловна, вбежала Еремеиха:

– Поднимайся, сватья! – позвала. – Война! По радио сказали… С немцами!

Агафья Кирилловна, заморгала часто-часто.

– Как жить будем, сватья? – простонала Василиса.

– Тяжело будет… – Агафья Кирилловна подала голос. – Но врагу не спихнуть нас с родной земли, больно глубоко врылись мы в неё, тут всё наше – и пот и кровь.

– Так города отдают! – вскрикнула Василиса.

– Вернут! – сыны драться пойдут – Васька, Витька и другие. Разве отдадут они врагу матерей и детей?

Запищал Сашка. «Неужели что-то понял?» – мелькнула в голове у бабки нелепая мысль. Взглянула – бог мой! – голова малого в поддувале, и он тянет её, попискивая. Бабка сама с трудом освободила голову внука.

– От немцев спрятался? – достало у бабки сил пошутить.

Пришла Анна. Василиса уже ушла, причитая.

– Мама! – решительно сказала Анна. – Агафья Кирилловна повернулась к дочке. – Я поеду на фронт!

– На фронт? – переспросила мать.

– Комсомольцы записываются добровольцами.

– А здесь фронту нельзя помочь? – подступила к ней старуха. – На Ксюшку надежды нет, Семён болеет. И куда мне тогда с внуками деваться?

– Комсомол направит, поеду, – Анна пожалела мать и сказала это спокойней.

– Вот когда направит, тогда и будем думать, – примирительно сказала Агафья Кирилловна. – Пойми, Анюта, и тут фронт, кто поможет солдатам, если заводы разбегутся?

– Говорят, мины выпускать будем.

– Мины не помощь?

– Помощь, мама, помощь, – смирилась Анна.

На Запад потоками шли эшелоны с добровольцами и мобилизованными. Грозная война и в тылу создала напряжённую обстановку. На привычную жизнь, как метель на луг, накатилось что-то страшное. «Война, война» – слышалось в городе. В это слово упирались, как в бетон, улыбки и мысли. Тень легла на души горожан. Мечты, планы – всё на потом, а на сегодня осталось одно – помочь Красной армии. Полуголодные, отбросив всё личное на потом, трудились горожане на шахтах, заводах и порой по две смены подряд.

Анна упала на постель.

– Болеет… – показал на неё Вовка.

– Все нынче, Вова, болеют, – глубоко вздохнула Агафья Кирилловна. – Кончится война, все и поправятся, и отец выздоровеет. – Улыбнулась.

Тяжёлые потянулись

дни. Гитлеровцы приближались к столице. В шахтёрском городе замелькали треугольные письма. Одно из них принесло горе в соседний с Агафьей Кирилловной дом. Соседка кричала громко, запершись дома. Слыша её крик, плакала Агафья Кирилловна, шмыгали носами ребятишки. Наведалась к соседке Василиса, но та не открыла дверь, а только кричала: «Ой, убили Женю, ой, сынка…» Анне не спалось. Придя с работы, она металась, как одержимая.

– Аня, не заболела? – спросила мать.

– Нет, жалко Женю, ведь росли вместе…– всхлипывая, ответила Анна. И, опустив голову, задрожала.

14

За неровными рядами «колючки» окопался полк, в котором нёс службу Виктор Ерёмин. Землянка пропахла хвоёй. Виктору это напомнило ночёвки в тайге. Сунув ладонь под голову, он лежал на еловых ветках. После ночных ползаний по тылам фашистов приятно было расслабиться. Устал он за последнее время, которое на фронте отмеряет не календарь, а понимание, что судьба отмерила солдату ещё один отрезок жизни. «Влетит, однако…» – подумал, припомнив недавнее событие.

Группе разведчиков долго не удавалось добыть «языка», но, когда сумели утащить зазевавшегося фашиста, Виктор рассекретил группу. Не сдержался, когда разведчики наткнулись в темноте на немецкую землянку, куда ныряли офицерские фуражки. Приказав бойцам уводить немца, Виктор ужом вполз на травянистый бугор, откуда кинул гранату в гадючье логово. «Фрицев»-то накрыл, но могли потерять «языка», да и сами погибнуть. Хорошо, что обошлось, это несколько успокаивало. «Зато стольких гадов уложил», – подумал Виктор, проваливаясь в сон.

Разбудил его грохот; вскочив, он кинулся к выходу. Но отбежать от землянки не удалось: раздался новый взрыв. Виктор свалило воздушной волной. Глянул – на месте землянки воронка. Ещё раз бабахнуло; Виктора снова кинуло в сторону. И засыпало землёй. Виктор с трудом выполз. И почувствовал тишину. Только ноги ощущали дрожанье земли. Коршунами вверху кружили фашистские самолёты. Сгибаясь, Виктор побрёл по траншее и вскоре наткнулся на группу красноармейцев, спасавшихся от бомбёжки. Подсев к бойцам, он свернул дрожащими пальцами цигарку. Молодой солдат что-то сказал ему, поднося горящую спичку. «Как рыба, молча, открывает рот», – подумал Виктор, и догадался, что оглох.

По траншее, сгибаясь, шёл офицер. Подойдя к Виктору, сказал что-то. Виктор не расслышал. Офицер глянул на него недоумённо. Понял, когда Виктор показал ему на уши. Тогда офицер махнул рукой, чтобы Виктор шёл за ним.

У карты, в блиндаже, освещённом керосинкой, беседовали командиры. Виктор стал у порога.

– Ерёмин, подойди, – приказал полковник.

– Извиняюсь, ничего не слышу, – откозыряв, доложил Виктор.

– Что со слухом? – крикнул полковник.

– Оглушило. Взрыв был… – обрадовавшись, что расслышал командира, ответил Виктор. Его качнуло.