Саттри
Шрифт:
Ты сам как, Джон?
О, не жалуюсь. Ну то есть.
Саттри его рассматривал. Выглядел так, словно скроен для роли постарше, волосы исполосованы мелом, лицо – глиняная маска, треснувшая от лакейской ухмылки.
Хорошо выглядишь, сказал Саттри. Уголок его рта дергался от тика.
Ну, спасибо, спасибо. Стараюсь, знаешь, формы не терять. Старая печенка не в лучшем виде. Он приложил ладонь куда-то к животу, взглянул вверх на подволок, выглянул в окно, где к ночи уже вытянулись тени. Еще зимой операцию вот перенес. Ты, наверно,
Нет.
Сейчас, конечно, оправляюсь.
Саттри чуял его в жаре каютки, затхлый дух от одежды с толикой слабой вони виски. По кромке сладкий душок смерти. За ним на западной переборке подсвеченные свили пылали ярко-красным и светились сами собой, словно зенки бдительных извергов.
У меня нечего выпить, иначе б я тебе предложил.
Дядя поднял ладонь. Нет-нет, ответил он. Мне не надо, спасибо.
Глядя на Саттри, приспустил бровь. Видел твою мать, сказал он.
Саттри не ответил. Дядя вытаскивал сигареты. Протянул ему пачку. Сигаретку? спросил он.
Нет, спасибо.
Он тряхнул пачкой. Валяй.
Не курю. А ты раньше курил.
Бросил.
Дядя закурил и выдул к окну дым тонким голубым дыханьем гадюки. Тот свернулся кольцами и рассеялся в желтом свете. Он улыбнулся. Вот бы мне получать по доллару каждый раз, что я бросал, сказал он. Как бы то ни было, у них все прекрасно. Собирался тебе передать.
Я и не думал, что ты с ними увидишься.
Мать твою в верхнем городе встретил.
Ты говорил.
Ну вот. Часто я там не бываю, конечно. Поехал на Рождество. Сам понимаешь. Мне они словцо в «Орлах» оставили, чтоб заглядывал как-нибудь и ну не знаю. Приходи как-нибудь на ужин. Сам понимаешь. Мне туда идти совсем не хотелось.
Я тебя за это не упрекаю.
Дядя чуть поерзал на стуле. Ну, дело ж тут не в том, что я с ними как-то не лажу, на самом деле. Я просто…
Ты их просто терпеть не можешь, как и они тебя.
По дядиному лицу скользнула чудная улыбочка. Ну, произнес он. Вряд ли я бы стал заходить так далеко, чтоб это утверждать. Но разумеется, и мне они никаких одолжений не делали.
А то я не знаю, сухо вымолвил Саттри.
Наверное, всё так, сказал дядя, кивая. Глубоко затянулся, размышляя. Наверно, у нас с тобой тут есть кое-что общее, э, парнишка?
Он так считает.
Знал бы ты моего отца. Прекрасный был человек. Дядя неуверенно смотрел вниз на свои руки. Да, сказал он. Прекрасный человек.
Я его помню.
Он умер, когда ты еще в пеленках был.
Знаю.
Дядя сменил галс. Надо б тебе как-нибудь вечерком в «Орлов» заглянуть, сказал он. Могу тебя провести. По субботам у них вечером танцы. Туда и хорошенькие женщины ходят. Ты удивишься.
Удивлюсь, наверное.
Саттри откинулся на переборку из неструганых досок. Каютку затапливали синие сумерки. Он смотрел в окно, за которым уже вылетели козодои, а стрижи метались, чирикая над рекой.
Чудной ты парень, Кореш. Даже вообразить себе не могу никого, настолько не похожего на твоего брата.
На которого?
Что?
Я спрашиваю, на которого.
Которого кого?
Которого брата.
Дядя тягостно хмыкнул. Чего это, сказал он, у тебя только один и есть. Карл.
А другому что, имя не смогли придумать?
Какому другому? Ты это вообще, к черту, о чем?
О том, который мертвеньким родился.
Тебе это кто наболтал?
Я это помнил.
Кто тебе сказал?
Ты и говорил.
Да ни за что. Когда это?
Много лет назад. Ты пьяный был.
Никогда я такого не говорил.
Ладно. Не говорил так не говорил.
Какая вообще разница?
Не знаю. Мне просто интересно стало, чего ради это надо держать в тайне. От чего он умер?
Он родился мертвым.
Это я знаю.
Не знаю, от чего. Так вышло. Ты родился до срока. Клянешься, что это я тебе говорил?
Не важно.
Ты ж ничего не скажешь, правда?
Не скажу. Мне насчет этого было просто интересно. Что говорит врач, например. В смысле, их же обоих надо забирать домой, вот только одного берешь в сумке или коробке. Наверное, там есть такие люди, кто всем этим занимается.
Только ничего не говори.
Саттри подавался вперед, глядя на свои дешевые и гниющие башмаки вповалку на полу. Господи, Джон, не волнуйся так. Не буду.
Ладно.
Не говори им, что меня видел.
Ладно. Резонно. По рукам.
Я все равно с ними не вижусь.
Ты уже сказал.
Дядя поерзал на стуле и длинным желтым указательным пальцем оттянул себе воротник. Он мог бы мне помочь, знаешь. Я у него никогда ни о чем не просил. Ей-богу никогда. Он бы мог мне помочь.
Ну, сказал Саттри, не помог же.
Дядя кивнул, вперившись в пол. Знаешь, сказал он, у нас с тобой много общего.
Это вряд ли.
В каких-то смыслах.
Нет, ответил Саттри. Мы не похожи.
Ну, я в смысле… Дядя махнул рукой.
Это его тезис. Но я не как ты.
Ну, ты меня понял.
Я понимаю, о чем ты. Но я не как ты. Я не как он. Я не как Карл. Я как я. Не надо мне говорить, на кого я похож.
Ну послушай, Кореш, вовсе не нужно…
Думаю, нужно. И не желаю я тебя тут видеть. Я знаю, что им ты не нравишься, ему не нравишься. Ты тут ни при чем. Ты не виноват. Я ничего не могу поделать.
Дядя сощурился на Саттри. Вот только не надо тут со мной на белого коня влезать, сказал он. Я хотя бы в чертовом исправдоме не был никогда.
Саттри улыбнулся. В работном доме, Джон. Это немножко другое. Но я – то, что я. Я ж не хожу и не рассказываю всем, что был в туберкулезном санатории.
И что? Я ж не утверждаю, что я трезвенник, если ты на это намекаешь.
А ты алкоголик?
Нет. Чего улыбаешься? Никакой я не алкоголик, к черту.
Он тебя всегда пьянью называл. Наверно, это не так скверно.