Саттри
Шрифт:
Он лежал на земле, ноги запутались в комбинезоне, и орал: О господи, О господи. Мужчина, все еще держа дымившееся ружье, стоял над ним, будто встопорщенная птица. Кровь, сочившаяся из той нежной напученной кожи в сером лунном свете, его доконала. Жопа, сказал он. Ой жопа. Он встал на колени, откинув ружье прочь. Второй подобрал его и остался стоять рядом. Тише ты, сказал он. Черт бы драл. Тише.
Свет из дома раскрасил их и всю их жалкую живую картину. Мальчишка катается по густой мокрой земле, оря, а мужчина твердит ему: Тише, – стоя на коленях, не касаясь его.
Выбираясь, помощник придержал дверцу машины, и они вошли в здание из сплошного бетона. Первый помощник вручил бумаги Хэррогейта человеку в окошечке. Тот проглядел их и подписал. Хэррогейт стоял в коридоре.
Хэррогейт, произнес человек.
Так точно, сэр.
Он его оглядел. Черт бы драл тебя, ну ты и недотыка, сказал он. Иди вон к той двери.
Хэррогейт прошел по коридору к двери из железных прутьев. Из боковой дверцы возник другой помощник с чашкой кофе. Большой палец у него был заткнут за ремень, он дул на кофе и сербал его. На Хэррогейта не взглянул.
Немного погодя по коридору прошел дядька с большим латунным кольцом ключей. Открыл калитку и показал Хэррогейту, чтобы входил. Калитку за ними он закрыл и запер, повернулся и прошел вверх по маршу бетонной лестницы. Там сидели двое в полосатых штанах и фуфайках, курили. Скакнули к стенам, чтоб дядька прошел. Хэррогейт двинулся было по лестнице, но тут один заговорил:
Ты б лучше не ходил туда, если он тебе не велел.
Он спустился обратно.
Когда дядька возник опять, с ним был молодой черный. На черном тоже было полосатое. Дядька открыл дверь в большую камеру, и они вошли. Черный посмотрел на Хэррогейта и покачал головой, а сам двинулся дальше за дверь в глубине. В стене было маленькое окошко, и Хэррогейт видел, как он там копается в стопках одежды на полках.
Скидавай эту одежку и влазь вон там под душ, сказал дядька.
Хэррогейт огляделся. Посередке камеры располагалось фаянсовое корыто, все в пятнах, а с трубы свисали в ряд каплющие краны. В каждом углу в передней части камеры было по бетонной стенке высотой с самого Хэррогейта. За одной стенкой было три параши, а за другой – два душа. Пока он смотрел на души, в затылок ему ударило сухое полотенце и упало на пол.
Шевелился бы хоть как-то, промолвил дядька. Хэррогейт подобрал полотенце и повесил себе на шею, расстегнул рубашку и стащил ее, положил на лавку у стены. Потом расстегнул штаны и переступил через них, положил поперек рубашки. Походил он на ощипанного цыпленка, кожа пучилась от попаданий дроби, еще красных и на вид свежих. По очереди он поднял ноги и стащил ботинки, не развязывая шнурки. Бетонный пол был холоден. Он перешел к душам и осмотрел их – и краны, и лейки.
Больше повторять тебе не буду, сказал дядька.
Я не умею, сказал Хэррогейт.
Черный парнишка в окне отвернулся.
Дядька взглянул на это известие, похоже, с подлинным интересом. Чего не умеешь? спросил он.
Душ включать.
Остряк, блядь, выискался?
Никак нет, сэр.
Хочешь мне сказать, что никогда душ не принимал?
Никогда такой не видел.
Дядька повернулся и глянул вдоль коридора. Эй, Джордж?
Ну.
Подойди-ка сюда на минутку.
Заглянул второй. Че такое? спросил он.
Скажи ему то, что мне только что сказал.
Я никогда такой не видел? проговорил Хэррогейт.
Чего не видел?
Душ. Он не знает, как душ принимать.
Второй оглядел его. А он знает, где срал в последний раз? спросил он.
Сомневаюсь.
В окружной тюрьме, ответил Хэррогейт.
По-моему, тебе остряк достался.
По-моему, мне достался тупняк, вот что. Видишь вон те рукоятки?
Вот эти вот?
Вон те там. Поворачиваешь их, и из вон той трубы течет вода.
Хэррогейт шагнул в душ и повернул краны. Из ниши в стене взял обмылок, и намылился, и подкрутил краны, и встал под душ осторожно, чтобы не намочить волосы. Домывшись, выключил душ и снял полотенце оттуда, куда повесил его на перегородку, и вытерся, и дошел до того места, где оставил одежду. Одну ногу уже засунул в штанину, когда с ним заговорил черный.
Не спеши, дружочек.
Он замер на одной ноге.
Тащи-ка их сюда.
Хэррогейт собрал одежду в охапку и поднес к окошку. Черный взял ее и двумя пальцами брезгливо развесил на плечики. У него за спиной возился дядька.
Вон там на гвоздике висит, сказал черный.
Хэррогейт сидел голый на лавке. Дядька вышел с распылителем на длинной ручке. Он встал.
Руки подыми.
Поднял. Дядька покачал распылитель и опрыскал ему подмышку.
Фу, сказал Хэррогейт. Это зачем?
От букашек, ответил охранник. Повернись.
Нету у меня никаких букашек.
Это сейчас нету, сказал дядька. Побрызгал в другую подмышку, а потом хорошенько оросил редкие лобковые волосы Хэррогейта. Мурашам в мотне тоже достанется, сказал он. Закончив, отступил назад. Хэррогейт стоял, не опуская рук, как жертва гоп-стопа.
Перышек на тебе, к черту, совсем чуть, сказал дядька. Лет тебе сколько?
Восемнадцать, ответил Хэррогейт.
Восемнадцать.
Так точно, сэр.
И за проволоку ты только что, верно?
Кажись, да.
А это у тебя что?
Сюда меня подстрелили.
Дядька снова перевел взгляд с его щуплого тела на лицо. Подстрелили, э? уточнил он. Распылитель он передал в окно черному, и тот повесил его на стену за собой, а в окно толкнул Хэррогейту комплект полосок.
Хэррогейт развернул наряд и посмотрел на него. Рубашку придерживал зубами, пока встряхивал штаны и засовывал в них ноги.
А исподнего у тебя что, нету? спросил дядька.
Нету.
Дядька покачал головой. Хэррогейт стоял на одной ноге. Чуть попрыгал, чтоб не потерять равновесия.
Давай-давай, сказал дядька. Нет так нет.
Он оделся и теперь стоял босиком. Штаны спускались ему на стопы и на пол, а из рукавов фуфайки торчали только пальцы. Он взглянул на черного в окне.
Чего уставился, сказал черный. Их меньше не бывает.
Подверни рукава и штанины. Сойдет.
Хэррогейт закатал рукава на два оборота. Одежда была чистая и грубо шершавая на коже. А башмаки свои носить? спросил он.