Саван алой розы
Шрифт:
– Так я теперь могу идти? – хмыкнула Соболева.
– Да, конечно. Лишь позвольте посоветовать со всей искренностью: вам и вашим детям лучше некоторое время пожить вне этого дома. Вам есть где остановиться?
– Это необходимо? – нахмурилась Соболева. – Неужто вы вздумали арестовать моего мужа?
– Нет-нет! Денис Васильевич может не сомневаться в моей поддержке, но не я один занимаюсь расследованием убийства вашей свекрови. Сейчас, когда похищенные ценности из ее дома обнаружились в пруду на вашей даче… боюсь, садовника Нурминена полиция отпустит
Та вдумчиво кивнула, согласилась.
– Да, мне есть, где остановиться.
– Вот и славно. И еще вопрос: вам говорит о чем-то дата семнадцатое апреля? Быть может, день рождения, именины кого-то из родственников?
Юлия, будто в самом деле размышляя, покачала головой:
– Пожалуй, что нет. Не припомню. А что за дата?
– Это я и пытаюсь выяснить, – вздохнул Кошкин. – А имя Александр о чем-то говорит?
– Так Александра – золовка моя, – нахмурилась Юлия.
– Нет-нет, мужское имя. Впрочем, я вас понял…
– А, так постойте, – перебила Юлия, – семнадцатое апреля – день мученика Александра Свирского! Стало быть, это именины вашего Александра и есть!
– Стало быть… – согласился Кошкин, размышляя. – Но родственника с таким именем у вас нет? Может быть, Дениса Васильевича родственники? Или друзья семьи? Соседи?
Юлия Михайловна снова покачала головой и сослалась на мужа:
– Это вам лучше у Дениса Васильевича спросить – про его родственников.
Кошкин так и не понял, знакомо ей это имя, или нет… Но настаивать не стал.
– Как скажете, Юлия Михайловна. А что до ваших родственников? Ваш батюшка, если не ошибаюсь, трактирам владеет?
– Ошибаетесь! – высокомерно заявила Соболева. – Батюшка мой владеет мелочными лавками. Четыре штуки по столице. «Кривошеев и сыновья». Слыхали?
– Как же не слыхать… прекрасные лавки…
– Мясо с рыбой у них там, сладости, крупы, галантерея мелкая. А к трактирным да винным делам Кривошеевы сроду отношения не имели. Это уж вам, скорее, к Бернштейнам, родственничкам нашим. Они у нас виноделы. А где винодельня, там и трактиры, это всякий знает.
Кошкин вынужден был согласиться. Если Соболева не лжет насчет мелочной лавки, то ладная версия о ее тайных встречах с Николашей Соболевым только что рассыпалась прахом…
Но Кошкин не показал отчаяния. Пружинисто поднялся с места и, пройдя до кресла в углу, взял накинутую на него шубу.
– Вот еще что – это ваше, Юлия Михайловна?
Та в самом деле удивилась. Даже поднялась на ноги и подошла ближе, дотронулась рукой. Нахмурилась.
– Ну да, моя шуба, года два назад носила. Мы тогда на дачу в Терийоках весной еще по снегу ехали – я в шубе была. А осенью уезжать стали, я ее и оставила – велика она мне сделалась.
– А отчего же не велели по фигуре ушить? – поинтересовался Кошкин. – Хорошая ведь шуба – мех, опушка, как новые.
– Шуба, может, и хорошая,
Но Кошкин в этот раз не заметил. Допытывался:
– И ведь этой зимой вы на дачу в Терийоках не ездили?
– Зачем мне туда по зиме ехать? – искренне изумилась Соболева. – Вы бы видели какие там дороги зимой – захочешь не проедешь!
Однако судя по тому, что в этой шубке, оставленной на даче, некая дама щеголяла в Петербурге – кто-то захотел и проехал.
Кошкин еще не успел ничего спросить, а Юлия Михайловна, ухмыльнувшись, вдруг заявила сама:
– Ежели вам, Степан Егорыч, интересно, кто шубку после меня носил, так я вам запросто отвечу кто.
– Кто?
– Золовка моя – змеиная головка. Сашенька! Ее духами шуба пропахла!
* * *
Сперва Кошкин подумал, что Соболева попросту лжет, а значит, себя выгораживает – ведь Александра Васильевна даже сережек или захудалой брошки не носила, не то чтоб ароматами духов себя украшать. Да и шуба как будто ничем не пахла. А потому, как только банкирша ушла, склонился над мехами. И духов действительно не почувствовал. Разве что легкий травянистый запах, едва уловимый.
Но к сестре Соболева он все же заглянул – и Воробьев не упустил возможности за ним увязаться.
Александру Васильевну они застали в гостиной на втором этаже. Сидя возле окна, она держала на коленях распечатанное письмо и, сведя над переносицей брови, смотрела туда, где занималось зарею небо. Впрочем, заслышав шаги, тотчас отвлеклась, поднялась к ним навстречу, и лицо ее снова стало рассеянно-молящим:
– Степан Егорович, Боже мой, умоляю, скажите, что это не Денис забрал матушкины дневники! Это не мог быть он, кто угодно – только не он!
– Следствие во всем разберется, не волнуйтесь, Александра Васильевна.
Кошкин, пытаясь барышню успокоить, взял ее под локоток и помог снова устроиться в кресле. А заодно чуть наклонился к ней, желая удостовериться, какими духами она пользуется, и пользуется ли вообще. К удивлению своему, и правда уловил свежий травянистый аромат возле ее шеи. Весьма похожий на тот, что на шубе.
Девица смутилась и чуточку покраснела. А он нахмурился. Подозревать в чем-то это наивное создание хотелось меньше всего. И все-таки не спросить он не мог.
– Я всем обитателям дома задаю этот вопрос, вынужден обратиться и к вам. Александра Васильевна, если вы ездили этой зимой на вашу дачу в Терийоках, то не заметили ли там что-то странное? Может быть, незнакомых людей поблизости?
И смотрел выжидающе в ее искренние янтарно-карие глаза.
– Я не ездила в Терийоки этой зимой… – удивилась она вопросу. – Мы никогда туда не едем раньше апреля, когда дороги хоть чуточку подсохнут. Отчего вы решили, будто я ездила на дачу?
– Степан Егорович лишь предположил, полиция обязана этот вопрос задать каждому, – вступился за свою даму Воробьев и метнул в Кошкина сердитый взгляд.