Савва Мамонтов
Шрифт:
В конце июля завел разговор об каком-нибудь представлении и по обыкновению состряпал наскоро 2-х актную пьеску „Черный тюрбан“, а Кротков смаху сочинил несколько номеров музыки. Спиро разыграл хана Намыка, Антон Серов в роли Моллы обольстительно плясал, как танцовщица. Малинин играл роль 1-го любовника и красиво пел свои арии. Все дети играли феррашей с деревянными мечами и пели хоры и маршировали. И. С. Остроухов поразил всех своей впечатлительной фигурой и бессловесной ролью палача. Публики было не особенно много (август), но хохоту и удовольствия было много,
О Частной опере ни в строках, ни между строк помину нет.
Лето ужасное, но для крестьян.
У Мамонтовых весело. У Мамонтовых домашний театр. Одна Елизавета Григорьевна не вполне довольна. «У нас идет такая суета, страх, — сообщает она Наташе Поленовой о постановке „Черного тюрбана“. — Репетиции каждый вечер, пишут декорации, рисуют афиши, шьют костюмы… Одним словом, шум и суета с десяти утра до двух ночи. Я хотя подчас всем этим и очень утомляюсь, но отсутствие вечного чужестранного элемента меня сильно радует. Жаль только, что детям приходится работать над такою глупой вещью. Дрюша так хорош, что хотелось бы его силы приложить к чему-нибудь более серьезному. Беда моя, что я не могу просто относиться и веселиться со всеми заодно… И здесь опять несу роль полиции и цензуры. Савва так увлекается, что совсем теряет меру и заставляет детей говорить и петь совсем неподобающие вещи, а меня это возмущает, и я воюю. Многое кое-что за эти дни отвоевала…»
Чужестранный элемент, отсутствию которого Елизавета Григорьевна радуется, это приглашенные со стороны певцы и музыканты, наполнявшие дом во время постановки «Алой розы».
1 сентября, в день рождения Елизаветы Григорьевны, среди гостей — Антокольский, он вернулся с кумыса и направляется в Биарриц для дальнейшего лечения. Здоровье пошатнулось, а дела идут хорошо. В мае в Парижском Салоне выставлял «Спинозу» и «Мефистофеля» — успех, начал «Христианскую мученицу», или «Не от мира сего».
— Наверное, уже готова, а облизывать пять лет будешь, — усмехнулся Савва Иванович.
— Может быть, и пять, — согласился Мордух.
…Завершит «Христианскую мученицу» Антокольский только в 87-м году, а в 93-м ее приобретет Павел Михайлович Третьяков. «Мученица» и впрямь окажется мученицей. Статую в Петербурге уронят, она расколется…
Антокольский уехал, а на порог — новый гость.
В чудные сентябрьские дни 1884 года у Мамонтовых в Абрамцеве четыре дня жил Суриков с женой и детьми.
О том, что будет опера, Савва Иванович объявил неожиданно, за обедом, когда никого чужих не было, если не считать ставшего своим Кроткова.
— Мама, мы завтра едем в Киев, а потом, пожалуй, и в Тифлис, — сказал Савва Иванович.
И назавтра уехали. Набирать актеров.
В Киеве были недолго, а в Тифлисе задержались. Савва Иванович увидел на сцене знакомое лицо.
— Татьяна Любатович, — показал он Кроткову, — мне ее из консерватории присылали для «Виндзорских кумушек».
Давали «Кармен». Сразу стало ясно. Хозе без голоса, отбывает номер, сопрано — Микаэла тоже пустое место.
— Одна Любатович оперу на себе везет. — Савва Иванович растрогался. — А бас-то у них хороший. (Заглянул в программу.) Цунига — Бедлевич. Подходит?
— Очень уж молодой, — посомневался Кротков.
— Так и слава тебе Господи! Нам, Кротков, глина нужна, материал податливый…
Через день слушали «Русалку». Любатович пела Наташу.
— Мы начнем с «Русалки», — сказал Савва Иванович. — Смотри, Кротков, слушай. Не грех и записать, если будет что-то, достойное внимания.
О Любатович сказал:
— Искренний человек. Пение истинно русское, задушевное. Узнай, Кротков, каково ее жалованье, какую неустойку надо будет платить.
Были еще на «Евгении Онегине». Любатович пела Ольгу.
— Она моя! — сказал после спектакля Савва Иванович. — Изящно вела роль. Игриво, но деликатно. Она моя, Кротков. Меццо-сопрано у нас есть.
К певице Мамонтов приехал на квартиру. Высокая, тяжелые богатые волосы, собранные в косу. Лицо русское, милое.
— Здравствуйте, Татьяна Спиридоновна! Я за вами.
— За мной?!
— Я хочу увезти вас в Москву. Открываю Частную оперу.
Пауза была такая короткая, но молния проскочить успела.
— Я согласна, — сказала Любатович и вспыхнула, и, чтобы хоть как-то объяснить свою несерьезность, улыбнулась: — Я помню наших «Кумушек».
— Мне нужен еще Бедлевич. Вот условия контракта. Труппу беру на три сезона.
Жалованье Савва Иванович предлагал не очень большое, но пожить на одном месте для кочующих актеров было соблазнительно.
Савва Иванович любил ковать железо, пока оно горячо. Вернувшись в Москву, тотчас отправился в Петербург. Певец, студент консерватории Ершов, уже принятый в Театр Кроткова, нашел замечательное сопрано, дарование, совершенно неиспорченное сценой. Этим дарованием оказалась, как и сам он, студентка Петербургской консерватории Надежда Васильевна Салина. Девятнадцать лет, сильный голос, красота молодости.
К Салиной Савва Иванович тоже явился на квартиру вместе с Ершовым. Она открыла дверь, и сердце у нее дрогнуло от неведомых предчувствий. Этот плотный, с тяжелым взглядом человек прошел в ее комнату по-хозяйски.
— Ну-ка спойте мне что-нибудь, — сказал он бесцеремонно, но как-то по-свойски, как равный. Увидел на рояле открытый клавир: — «Русалка»! Это знак! Первое трио знаете?
Обомлевшая Наденька только головой кивнула.
— Аккомпанировать можете?
— Могу.
— Тогда начнем поскорее. Ершов споет Князя, я подтяну Мельника.
Наденька села к роялю, поставила ногу на педаль: дрожит.
Спели. Мамонтов посмотрел в глаза певице:
— Я пришел пригласить вас для большого дела, Наденька. Есть русские композиторы, есть замечательные русские голоса, но русской оперы нет. Это несправедливо. Я зову вас потрудиться вместе со мною над русской оперой.