Сажа
Шрифт:
– А с чего ты взял, что я не с первого района? Ты разве не знал, что служащие богатых домов тоже учатся и живут в первом районе?
– Не знал. Ты слишком стройна для них.
– Да, потому что я вынуждена заниматься спортом, – слегка раздражённо ответила она. – Во-первых, так я становлюсь ниже в понимании элиты, ведь я вынуждена работать физически. Во-вторых, я не вызову проблем в семье, которой я работаю. Я бы давно хотела поднабрать в весе, но работа не позволяет.
Я замолчал и в полной тишине мы провели всё время, пока я не закончил работу.
– Ну что, зови сюда дита Вильсмана.
Она привела за собой запыхавшегося доктора, который начал со мной диалог ещё из-за чердачной двери.
– Показывай, давай, чё ты тут намалевал.
Доктор, уже в халате, завалился после служанки, которая освещала ему путь большим фонарём. Он подошёл к крыше,
– Черти дери, дай фонарь, – он выхватил фонарь у девушки и сам начал светить себе перед глазами. – А где ж хератень-то эта?
– Всё замазано, дит. И ураганом не снесёт.
– Да? – повернул он голову на меня. После чего вернул её в обычное положение и приложился мясистой ладонью по дереву. – Заебись, молодец. Пойдем вниз, я заплачу.
Мы спустились вниз и прошли на кухню, где сидело несколько человек.
– И эта гниль будет стоять тут? – обратилась к доктору женщина из-за стола.
– Подожди, дорогая, я ему лишь деньги отдам, – ответил доктор Вильсман.
Он ушёл в тёмную комнату, оставив меня стоять с ведром посередине залы, в которой гудели голоса.
– Анна, дорогая, ты зря связала свою жизнь с этим Хэгеном, – девушка приложила обратную сторону ладони к краю рта, – не при нём будет сказано, Мадс был куда лучше. Ну что в наше время из себя представляет поэ-эт, – она растянула это слово так, будто играла в дешёвой пьесе, – разгильдяй, никакого статуса. А заработок? Ну, неужто твой Хэген способен заработать столько же, сколько может Мадс, такой хороший преподаватель? Конечно, нет.
– Что ты привязалась к Хэгену? Да, может, я и ошиблась в выборе партнёра, не все, как ты, за докторов выходят. Зато Хэген чаще дома, и в постели, знаешь ли, всё намного лучше, – все захихикали.
Они были такими мерзкими. Благо, полукруглый стол рассадил их спинами ко мне, и они не могли заметить того отвращения, что я транслировал своим лицом. Они долго ещё разговаривали о сексе и о том, что ни мужчины, ни женщины больше не доставляют такого удовольствия; о деньгах и о том, что повар сегодня ленив, о случайных порезах от бритвы на мужском подбородке, в то время как их женихи, сидящие рядом, лишь изредка поддакивали, пуская кольца дыма изо рта. Они говорили о сожалении, что слуг нельзя бить, но разрывание их одежды приносит им удовольствие. Эти перваки все никак не могли утолить ту жажду максимальной выгоды, они были несчастны от собственного голода и хотели всё больше и больше. Они говорили, что танцовщицы на улице стали менее пышными, что какой-то прокурор продал собственные яйца на эксперименты и что вывеска Большого Тома на Гарольд-стрит поменяла цвета на «дурацкие». Отвращало то, что это была ни сказка, ни глупая история, рассказанная в пабе, ни сон, а настоящая жизнь светских особ. Все жители третьего района посчитали бы их жалобы о сложной жизни наигранными и ненастоящими, а зря. Они в действительности были несчастны. И неужели материальное благо их так развратило?
Я не успел ответить себе на этот вопрос, как в комнату вошёл доктор Вильсман, держа в руке металлическую коробочку. Он подошёл ко мне, наклонил голову вниз, утроив количество подбородков, тяжело фыркнул носом и достал два жёлтых деревянных квадратика из контейнера, прошитых специальной магнитной нитью. Доктор бросил деньги на пол, и пошёл к столу, как вдруг остановился.
– Стой, – прервал он мой наклон за деньгами, – Ты, – он указал на знакомую милую служанку. – Подними ртом и отдай гостю.
Все обернулись посмотреть на это, а я лишь надеялся, что она этого не сделает. Но служанка мило и искренне улыбнулась, припала на колени, и уже было наклонила голову к полу, как вдруг, неожиданно даже для себя, я аккуратно выпнул эти деньги из-под её рта. На меня уставилось около шести пар глаз.
– Ещё раз ты так сделаешь, я отрублю тебе пальцы на обеих ногах, ясно? – сквозь зубы процедил доктор.
Служанка оттолкнула меня, на четвереньках подползла к деньгам, собрала обе монеты по шесть тысяч торенов, помогая себе языком, встала и отдала их мне. И я взял их. Какими бы гадкими они не были. Это всё же деньги.
Меня проводили к автовозу, усадили с ведром, в этот раз обмотанным в чистые тряпки и отправили обратно в третий район с извозчиком. Я не мог выкинуть из головы тот образ, что сложился о перваках в последний момент. Я знал, что они высокомерные, но не в этом была проблема. Я начал бояться, что материальные блага действительно могут повлиять на человека, сожрав его принципы. В кармане стало
В голове мысли рыли могильную яму моей совести. Я срочно должен был встретиться с Греттой.
Глава 3. Грязь
Из автовоза меня выбросили в уличный мрак у КПП, поэтому до дома моей возлюбленной мне надо было добираться пешком. Надо было до тех пор, пока по дороге я не встретил своего хорошего знакомого Густава. Худощавый и бледный парнишка высокого роста, с вечно уставленными в одну точку белёсыми глазами. На его холодных руках сильно выступали вены, да и на его бледном лбу сильно выступали вены, и даже его уши были улеплены барельефом из вспухших капилляров. Но не это выделяло его из толпы. Густав абсолютно не имел ни одного волоса на теле, по крайней мере, на видимых его частях. Его нескончаемый лоб начинался над глазами, где не было и намёка на брови и кончался складками на шее. Его руки всегда были гладкими и украшены они были длинными корявыми пальцами, на которых почти не росли ногти. Всю колоритную внешность Густава ему подарил Рьльекнарсйор. Это не человек, не животное и не город на севере страны. Рьльекнарсйором звали мощный наркотик, который был главным спутником жизни Густава. Название собрано из нескольких наименований элементов, входящих в состав «Релека» – так звали его адекватные люди. И благо, я могу вещать историю моей жизни письменно, раз за разом называя Рьльекнарсйор полным названием. Но как бы много не шутили люди над наименованием одурманивающей смеси, она уносила жизни Северян, наверное, ежедневно. Что было, если не очень странно, то хотя бы удивительно, ведь Релек не вызывал никакой физической зависимости. Напротив, это был абсолютно ненавязчивый наркотик, дарящий тебе час сладчайшего блаженства, после чего отпускающий тебя из своей тёплой кельи. Но всё было совсем не так просто. Релек является галлюциногеном, сперва усыпляющим, а после, транслирующим тебе во снах иллюстрации самых прекрасных моментов, которые ты только можешь себе представить. Люди любили его и возвращались к нему вновь и вновь. И никогда не боялись умереть – Рьльекнарсйор выводился из организма невероятно быстро и тело пыталось вновь наладить ритм своей стабильной жизни. И как же тогда умереть от него, спросит любой новичок. Всё просто – Релек, я объясню в общих чертах, так как не знаю деталей, замедляет какие-то механизмы. Чуть ли не до скорости биения сердца. Поэтому все, кто умер от него, умерли именно во время приёма наркотика. Счастливые. До сих пор ходят слухи, что Релек – это путь в рай, так как умерев под его действием, ты навсегда остаёшься в мире грёз.
Да, Рьльекнарсйор, как самый гуманный убийца, забирал жизни во сне, что не соответствует моим словам о его безобидности. Позвольте объясниться, Релек принимали по-разному: кто-то раз в неделю или день, что было совершенно обычной дозой для любого жителя третьего района, а вот кто-то видел в нём иную жизнь, раз за разом, доза за дозой, калеча себя, принимал Релек после каждого трипа. Таких было много и как раз такие и умирали. Либо становились похожи на Густава.
Я был таким же поклонником Релека, как и все, поэтому после первого же предложения Густава спуститься в подвал, я согласился. Мы вошли в невысокую дверь, свернули на чёрном лестничном пролёте направо и, скрипя, спустились в подвал. Внутри было много народу, жарко, смердело нашим протухшим районом, но это место было любимым уголком для почти всех жителей. Несмотря на бешенную популярность Густава (он был, вероятно, первым человеком района, перегоняя высшего смотрящего), денег он почти не имел. Всё ему делали в долг за наркотик: стирали бельё, кормили, чинили дом. У него был личный вид валюты – Релек. И что интересно, конкуренции Густав не имел. Было множество энтузиастов забрать у него часть рынка, но ни один не смог повторить качество его продукта – и это лишь одна причина, почему ни у кого ничего не вышло. Второй причиной была попытка привязать бизнес к деньгам. У Густава Релек может получить любой нищий, ему стоит лишь покрасить стену или выполнить любую мелкую работу. Остальные же бизнесмены хотели заработать состояние на Релеке, считая Густава глупцом. В итоге, на их продукт не перешло даже сотой доли клиентов Густава и их бизнес быстро закрылся. С тех пор, монополия укрепилась. Также поговаривают, что с Густавом нянчится правительство, поэтому они до сих пор не перенесли создание наркотика на государственный конвейер.