Сажа
Шрифт:
Меня, как личность привилегированную, не отправляли в общий зал, а приглашали в личную комнату Густава, где тот почти не расставался с Релеком. Я устроился в мягком шикарном кресле и наблюдал за процессом приготовления. В небольшую деревянную плошку высыпали смесь, напоминающую южные специи. В эти специи брызнули странным раствором и плотно накрыли фольгой. Пока плошку наполняли химические испарения, мы с Густавом обменялись бытовыми фразами, обсудив наши нынешние дела. Когда всё было готово, Густав передал мне плошку и трубочку. Я воткнул трубочку в фольгу, и носом втянул приятный даже на вкус дым Рьльекнарсйора. Осталось подождать около трёх минут.
В какой-то момент всё начало меняться. Бурый деревянный пол начал чернеть, канделябры на стенах сползли за поле моего зрения, свет от свечей начал превращаться
Проснулся я не там, где засыпал, но в столь же удобном кресле. Оказался я в зале, залитой светом свечей. Красные меха лежали на полу и висели на стенах, высокие потолки были украшены лепниной, а от меня, к двери, вела аллея из высеченных из камня голых девушек, держащих разнообразные яства, ранее мной не виданных. Колоссальные деревянные двери пугающе возвышались, вселяя странное ощущение ничтожности. Но вдруг, тяжёлые двери отворились, впуская в комнату вереницу обнажённых пухлых дам. Не веря в происходящее и списывая всё действо передо мной на наркотики, я осмотрел свои руки. Левая лежала в высокой чаше, доверху набитой монетами. Правая рука была в свернувшейся крови. Осмотреться по бокам мне не удалось из-за массивности трона, на котором я сидел. Пока девушки пересекали столь длинную комнату, я поднялся, чтобы осмотреть ближайшую ко мне местность для обнаружения крови. И я её нашёл. Много, очень много крови заливало груду трупов за моим троном. Безжизненные лица мертвецов принадлежали когда-то живым жителям первого района – семье и друзьям дита Вилсьмана. Хотя теперь можно было его звать просто Вильсман, так как его жирная туша являлась опорой для всей этой мёртвой башни. Улыбнувшись, я вернулся на трон, вокруг которого уже выстроились толстые красавицы. Всё оставшееся моё времяпрепровождение будет покрыто лёгкой вуалью недосказанности.
Вновь очнуться мне пришлось в той же душной комнатке Густава. Стены продолжали светиться жёлтым, напоминая о событиях в моей голове, а звук монет, падающих с пышных грудей всё ещё эхом бегал в сознании. Потрясённый своими желаниями, я попытался отречься от увиденного, сослав это на стресс, испытанный мной сегодня. Но удалось это ненадолго, потому что в голову врезалась часто повторяемая Густавом фраза, которую я хоть и перевру, но суть не искажу: «Люди под Релеком всегда видят, как они говорят, полную ерунду. Кто-то топит своих детей, кто-то трахает соседа, а кто-то слизывает грязь со своих ног. Но никто из тех, кто считал своё видение бредом, не отказался от употребления Релека, так как в тех иллюзиях они были настоящими». И я с ним согласен, наверное. Самые заветные мечты, которыми мы делимся, становятся не настолько желанны. Мы даже можем представить себе их исполнение. Но мало кто себе признается в желании слизать со своих ног грязь, поэтому наша настоящая человеческая сущность всегда подавлена. Как было подавлено и моё скрытое желание богатой жизни в первом районе. Желая побыстрее избавиться от постыдных мыслей, я попытался отвлечься на окружающее меня. Хозяин-наркоман этой комнаты сидел на полу в странной позе, уткнувшись головой в кресло, а руки свесив вниз. «То ли умер, то ли под кайфом» – подумал я и проверил его дыхание. Густав был жив. Тогда я поспешил выйти из комнаты и хотел было убежать по лестнице наверх, но вынужден был остановиться. Уставившись в давно знакомые мне черты лица одной девушки, я обратился к одному из смотрящих за этим утопающих в своих слюнях стадом.
– Сколько уже здесь сидит вон та девица? – и указал на тело, укутанное во что-то, похожее на мешок.
– Чёрт его знает, у меня смена только сегодня началась. С утра она точно была, сейчас гляну по записям, – он подошёл к ней, глянул номер на её запястье и уточнил срок её пребывания тут. – Ну, третий день уже. Сожрала больше 30 порций.
– А остальное время что она делает? Не всё же время под кайфом лежит.
Смотритель вновь полистал бумаги.
– Ну да, она пару раз выбегала, но совсем ненадолго, – говорил большой мужик, просматривая страницы. – Тут написано, что не более часа, – он то и дело, тыкал мне в нос своим блокнотом. – Ну и ела тут несколько раз.
– Она нюхала Релек, ела здесь и почти жила три дня? Чем она платила-то?
Смотритель вывернул блокнот другой стороной и нашёл её номер с
– Так, Боргхильд её зовут, верно? Ага-а, натурой платила. Но не Густаву, здесь было бы написано.
– Спасибо, – сказал я, думая, что делать с этой ненормальной.
Я склонился над ней. Из её глаз скатывались слёзы, а на лице растеклась счастливая улыбка. «Ну хоть когда-то это исчадье ада выглядит прелестно» – подумал я с огорчением, так как её надо было будить. В случаях, если она уже близка к окончанию сеанса, я смогу разбудить её любым воздействием. Если она не дошла и до середины, то придётся ждать. Решив сначала воспользоваться первым вариантом, я похлопал её по щекам. Реакция была, но слабая. Ещё раз похлопал. Опять ничего серьёзного. Далее не вижу смысла описывать все манипуляции, которые я проводил, но Борги проснулась и недовольно посылая меня на все вымышленные и реальные концы света, утопала на улицу. Выйдя в прохладную темноту, она замедлила шаг, так как действие Релека ещё не полностью прошло, поэтому я быстро её догнал и мы сровнялись. Я осматривал святящиеся дырки в домах, дым из труб, осматривал и столь родную северянину густую черноту воздуха, окрашиваемую в жёлтый рядом с фонарями. Около меня плелась невысокая девочка, сгорбившись и опустив голову вниз. Её длинные волосы липкими локонами уже не свисали, а торчали, закрывая веснушчатое лицо. Милые аккуратные её руки дрожали, иногда согреваясь под странным мешковатым нарядом.
– Что это за дрянь на тебе? Модно так сейчас?
– Тебе какое дело? Дрянь тут только ты носишь. Помолодеешь – поймёшь, что такое стиль.
– Я ещё не так стар, чтобы не отличать мешковатую дрянь от стильной одежды, – эта несовершенная малявка всегда много себе позволяет.
– Ты другие слова вообще знаешь?
Я промолчал, так как уже научился с ней общаться. И молчание – это был лучший из способов.
– Ну, где твои нотации и крики о том, что я веду себя, как шлюха, подвожу мать и сестру и убиваю свою жизнь? Ты же это так любишь! – вдруг сорвалась она.
– Нет, я и не собирался, – спокойно ответил я. Пока Борги закуривала сигарету, я монотонно вещал. – Ты мне не родственница, а лишь сестра моей невесты. Твоя жизнь – это твоя жизнь, делай что угодно.
– Мудрым стал?
– Просто нет настроения учить тебя жизни.
Я и дальше шёл по грязной улице. Иногда слышались крики пьяных, иногда крики детей из окон, а иногда город утопал в тишине. Борги шла рядом и курила, стирая слёзы рукавом. Истеричка.
Глава 4. Время раскрыть глаза
Закончив наш путь, я проводил Борги домой и хотел заскочить к Гретте, но дома её не оказалось.
Тогда я миновал сальные узкие коридоры, худые лестницы, и перепрыгнул несколько поломанных половых досок, чтобы пробраться на крышу, где уже сидела Гретта.
– Привет, дорогая – я подошёл к ней и сзади поцеловал её в щёку. – Твоя мама мне сказала, что ты здесь. Почему ты поднялась сюда одна, без меня?
– Ну, не вечно же тебе меня сторожить, – она улыбнулась, так же глядя вперёд. – Я хотела немножко посидеть в тишине, иначе звуки готовки моей матери свели бы меня с ума. Она то поварёшку уронит, то крышкой по кастрюле ударит, то ещё чем-нибудь загремит.
Гретта сидела в тёплом широком свитере, укутавшись в плед и поджав колени к груди, а рядом с ней стоял фонарик, в котором медленно колыхался слабенький огонёк, служащий для тепла, а не для света. Я присел сзади и облокотил её на меня, обняв руками спереди. Она была худенькой девочкой, которую я любил без памяти. Любил её недлинные рыжие волосы, её короткий носик, её бледные губы и все созвездия веснушек на её щеках.
– Я сегодня работал в первом районе, представляешь? – возобновил диалог я.
– Правда? – она аккуратно опрокинула голову назад, затылком уткнувшись мне в грудь. – Расскажи, каково там.
– Правда. Там невероятно красиво и ярко. Огромное количество каким-то образом святящихся вывесок без огня, всюду дым цветных сигарет, музыка.
– Цветные сигареты? – перебила она меня. – Зачем? – Гретта нащупала и подняла свою пачку с поверхности крыши, достала одну и попросила меня поджечь. – Мне вот абсолютно плевать, какого цвета дым моей сигареты, – она затянулась.
– Это тебе наплевать.