Сбежавший из вермахта
Шрифт:
Теперь настала очередь Эриха. Задание не бог весть какое сложное, но через три дня 20 апреля, день рождения Гитлера, ему исполняется 54 года, в честь этой даты мог нагрянуть генерал пехотных войск с поздравлениями. Кто его знает, глядишь, подарки привезет. По такому случаю требовалось привести себя в порядок, побриться, почиститься. Без воды никак не обойтись. А снег уже слежался, стал грязным. Ридель пока еще рядовой, но есть перспектива, что сделают ефрейтором. Звание ефрейтора означало прибавку к боевым выплатам. В помощники ему дали не Макса Руммеля, который ловко орудовал сачком, а Вилли Бауэра.
Этот увалень утруждать себя особенно не любил. Вон сзади топает, недовольно бурчит, не нравится ему, что помимо канистр приходится тащить два больших сачка, стонет, куда набивать карасей – в сухарные сумки? Как потом с тяжелой ношей возвращаться?
В вышине над деревьями торчит обожженный остов колоколенки с погнутым крестом и черной дырой от снаряда. Самая высокая точка на местности. Можно пройти по узкой тропке вниз, но стоп… Эрих поднес к глазам бинокль. Что это? В церквушке, похоже, появились прихожане. На блестевшей от солнца пробитой кровле лежал голый человек. Убитый? Эрих навел резкость. Нет. Человек безмятежно раскинул руки, ноги, ворочался, отгонял мух и радовался теплым апрельским лучам. Человек загорал. На передовой?! Рядом с ним лежит автомат, тут же небрежно скинутые гимнастерка, брюки, сапоги с портянками. Русский? И ничего не боится? Это же безумие! Не офицер ли? Нет, у офицеров другие сапоги. И ремень другой.
Белое, совсем незагорелое тело. Удобная мишень. Пальнуть по нему? Разорвать этот чистый весенний воздух грохотом прицельных выстрелов, наполнить его едким дымным порохом, нарушить мирную идиллию, убить спокойно отдыхающего человека? Ему вспомнились слова дядьки Отто Краузе, участника Первой мировой войны, бывшего фэйнриха, который сказал, что в перерыве между боями в спину русскому не стрелял.
Эрих поднял указательный палец – тсс, тихо, внимание! Он прислушался – со стороны озера доносился громкий плеск. И голоса?! Купаются они там, что ли? Еще пара осторожных шагов вперед. Так и есть, на берег выскочили два совершенно обнаженных человека, прыгают, вытираются, смеются. Вода-то ледяная! Теперь спрятались в камышах.
Бинокль опущен, автомат МП-38 за спину, локтем Эрих вытер пот со лба. Что делать? Путь к воде отрезан – там враг. М-да, жаль, ни водички, ни рыбки, в руках пустые канистры. Он оборачивается, делает страшное лицо и машет своему напарнику – назад, Вилли, сматываемся, там Иваны… Надо возвращаться к своим, доложить, что церквушку уже заняли русские. Он видел их в бинокль. Может быть, они готовят наступление? Что на это возразишь? Фельдфебель расчертыхается, конечно. Он человек крикливый, но понимающий. Ничего страшного не случилось, главное живыми возвратились. Взвод потерпит, дождется, когда воду из полка в батальон привезут в цистернах.
Они повернули обратно. Молча двигались вдоль кустарников. До своих передовых постов им предстояло пройти еще метров двести. Но это уже неопасная зона, низинка, она скрыта от противника мелколесьем, недалеко первые траншеи, периодически вдоль проходит патруль, ребята своих в обиду не дадут. Жаль, что не достали питьевую воду. А где ее взять? Все боятся инфекций. В лесу одни фекалии. Санитары предупреждают: цветы не рвать, грибы не собирать, воду из прудов не пить, все может быть отравлено – и сыпят вокруг блиндажей свой антисептик…
Эрих освободил тесемки каски. Голове стало легче. Боже праведный, неужели, когда-нибудь эта затяжная война прекратится, наступит мирное время, он скинет темно-серую пропотевшую солдатскую робу, сбросит сапоги, помоется под настоящим горячим душем, проведет новеньким лезвием по щетинистым щекам, наденет цивильное платье? Эта сцена с голыми купающимися не выходила у него из головы. Ведь они отдыхают, им тоже надоела война.
Эх, дали бы ему хоть три-четыре денечка отпуска, смотался бы он в родной Франкфурт, поговорил бы с отцом, с матерью. Встретился бы с Луизой Блюм. Она писала ему, что собирается перебраться в столицу, будет петь в Берлине в офицерских казино. А не заехать ли ему в Дюссельдорф, где он выступал в городском театре в комедийной пьесе местного драматурга Фолькера Вагенхауза «Муж, жена и сосед»? Ее превратили в водевиль с музыкой, пением и танцами. Эриху выпала роль соседа-соблазнителя. Его напарницей по спектаклю оказалась местная красавица, жена драматурга Альмут. С ней он танцевал, кружился, амурничал… А после спектакля? А после спектакля они гуляли по набережной вдоль Рейна и целовались по-настоящему. В последнее время Эрих не получил ни одного письма ни от Блюмхен, ни от Альмут. Обе молчат. Что с ними?
Раздавшиеся сзади выстрелы заставили его броситься на землю. Он подполз под раскидистую елку. Вилли спрятался за дерево, но не выдержал, обернулся и пустил в ответ очередь, за ней вторую. Кто его просил, зачем обнаружил себя? Что теперь ждать? Прошло минуты три-четыре. Тишина. Эрих поднял голову. Вилли таращился на него, знаками показывая, не пальнуть ли еще? Эрих отрицательно покачал головой. И пополз к нему. Но тут левой ногой зацепил за какой-то провод. От ужаса застыл. Все тело пронзило словно электрическим разрядом. Мина?
Несколько мгновений лежал не шелохнувшись. Потом стал подтягивать левую ногу. Ему мешало что-то тяжелое. Он обернулся назад и под елкой заметил темный мешок. Что это? На мину никак не похоже. Вещевой мешок? Такие он видел у русских солдат. А если в нем мина? Он перевел дух. Так мины не ставят. Нога не освобождалась. Он потянул сильней и все понял: зацепил за телефонный провод, привязанный к мешку. Странно, кому взбрела в голову идея – привязать вещмешок к кабелю? А, будь что будет, развернувшись, левой рукой он вытянул блеклый вещмешок из-под елки. Тяжелый, как будто в него наложили железа. За ним тянулся телефонный кабель. Провод чужой, черной окраски, это не немецкий.
Эрих развязал тесемки мешка, сунул руку и вытащил из него кожаную сумку, за ней планшет. Вот это да! Полевая сумка офицера? Посмотреть? Этот вещмешок не бросили, а специально положили под елку. Спрятали, оставили для каких-то своих дальних целей. И телефонный кабель привязали, чтобы отыскать было проще. В любом случае это неплохая добыча. Эрих еще раз запустил в вещмешок руку и вытащил меховую шапку, теплые овчинные рукавицы. Что там есть еще? Он достал компас, увеличительное стекло – немецкое, производство завода Карл Цейс, затем карту, бинокль, фотоаппарат «лейка», естественно, немецкий, все того же завода Карла Цейса, несколько неиспользованных фотопленок «Агфа» и бутылку с русской наклейкой «водка». В кожаном футляре прекрасный русский нож с вырезанной на ручке надписью. Есть чем похвастаться перед фельдфебелем.
Эрих еще раз засунул руку в вещмешок и вытащил пистолет. Это был полностью заряженный немецкий «вальтер». Он считался офицерским, калибр девять миллиметров. Ура, у них появился свой трофей, куда побогаче, чем жирные караси! Были в мешке и консервы – рыбные, мясные. Значит, на столе у ребят появится хорошая закуска. Вот только нож Эрих решил оставить себе. Это нужная вещь. С такими трофеями не стыдно будет смотреть в глаза фельдфебелю. А он, наверняка, потянет Эриха на доклад к лейтенанту. Может, за эту находку ему дадут отпуск?