Шрифт:
Боль! Сильная, нестерпимая боль! Боль – это хорошо, это значит, что я жив! Тут ко мне начало возвращаться сознание и воспоминания прошедших событий. Я, военный пилот, на своём истребителе пытался перехватить неопознанную цель и попал под воздействие неизвестного вида оружия.
Открыв глаза, я увидел, что нахожусь в какой-то хижине на берегу моря. Что я нахожусь возле океана, я понял по звуку волн разбивающихся о прибрежные скалы. На полу была расстелена тростниковая циновка, на которой я и лежал накрытый шерстяным покрывалом.
При потере сознания сработал автоматический режим эвакуации, и меня отстрелила катапульта истребителя. Но ничего этого я уже не помнил.
Тут в хижину вошла девушка
– Ты, хочешь есть? – спросила она.
– Я сильно хочу пить.
– Меня звать Йоко – ответила девушка. А как звать тебя?
– Кирилл – ответил я, продолжая осматривать комнату, и наконец, мои глаза нашли то, что я искал. В углу хижины висел авиационный спасательный пояс «АСП-74В», а рядом с ним и жилет НАЗ-И в котором находилась аптечка и пистолет Стечкина с 4-мя дополнительными обоймами, и несколькими гранатами Ф-1. В том же углу валялся и мой гермошлем.
– Сейчас я принесу попить.
– Постой. Подай мне мою куртку.
Девушка молча исполнила мою просьбу, и вышла за порог.
Я залез в карман жилетки, где лежала аптечка, и вынул шприц-ампулу с промедолом. Перетянув себе ремнём левую руку, я ввёл препарат себе в вену. Боль в голове и мышечные спазмы начали затухать прямо на глазах. Когда вернулась Йоко с кувшином воды, я уже был в забытье. Тогда Йоко смочила водой пересохшие губы пациента и протёрла его лицо влажным платком, который вынула из кармана моей куртки.
К вечеру я очнулся, и был уже в полном порядке, я уже чувствовал сильное чувство голода, что было хорошим знаком того, что я шёл на поправку.
Йоко сидела рядом на коленях, и при свете свечи вышивала бабочку на моём платке, зажав его в пяльцах.
– Как это мило! – подумал я.
Она не заметила, что я очнулся, и я мог украдкой хорошенько её разглядеть. В полумраке хижины, когда черты её лица и фигуры размывались, и воображение дорисовывало их до идеала, она казалась особенно красивой, если не прекрасной.
У неё были длинные чёрные волосы, собранные на макушке в хвост, в ушах были золотые серёжки с жемчугом, на шее жемчужные бусы, а косметики никакой не было. Но она в ней и не нуждалась, так как у неё от природы были алые губы, чёрные как уголь брови и длинные ресницы. Одета она была в шёлковое кимано белого цвета с вышитыми орхидеями.
– Йоко, – наконец спросил я, где мы находимся?
Йоко прекратила вышивать, повернула голову и посмотрела прямо мне в глаза. Половина её лица было освещено светом свечи, вторую сторону скрывала тень. От её взгляда у меня участилось сердцебиение и пересохло во рту. Я заволновался, как нашкодивший школьник. Мне захотелось исчезнуть и одновременно остаться.
– Мы в Японии, – спокойно ответила она, и продолжила вышивать.
– А откуда ты так хорошо говоришь по-русски?
– По-русски? – удивлённо переспросила она, не отвлекаясь от своего занятия. – Я не знаю такой язык, даже никогда не слышала.
– Да ты шутишь? Хочешь сказать, что не знаешь Россию, Путина?
– Нет, – тем же тоном ответила японка.
Вдруг, неожиданно я осознал, что она не шутит, что она говорит со мной на полном серьёзе. Мне стало ещё больше не по себе. Я присел на циновке и внимательно осмотрел убранство хижины уже другими глазами. Хижина была из бамбука, крыша была покрыта тростником, стёкл в оконном проёме не было, и ничего современного тоже.
– Так значит, я говорю на японском языке?
– Ну, разумеется.
– Да как вообще такое может произойти? – задал я сам себе вопрос. – Что это со мной случилось? Как я мог сюда попасть? Это не возможно! Как мой родной русский язык превратился в японский за какие-то мгновения?
Вопросы в моей голове сыпались один за одним не успевая получать ответы на предыдущие.
– А может ты, и год подскажешь?
– Второй год Тэнсё.
– Ясно, что ничего не ясно, – подумал я, и вспомнил древне-японское летоисчисление, когда годы считались по девизам, а точнее по годам правления каждого императора. И с каждым новым правлением счёт начинался сначала. А на григорианский календарь Япония перешла только в конце 19 века.
– И кто у нас сейчас император?
– Огимати Митихито.
– Жаль, что я не японист, так бы хоть примерно год выяснил.
– А тебе, что совсем всю память отшибло? У тебя странная внешность, ты не японец, но когда мы тебя нашли, ты бредил на японском языке. Ты конечно гайдзин(чужак), но наш гайдзин. Ты упал с неба на ярко белой простыне из шёлка. Мы вначале приняли тебя за демона и решили убить, но ты и так был без сознания, и не похож вблизи на демона. Ты не кайдзю(монстр).
– А громко орущую, похожую на железную птицу машину вы видели?
– Ты совсем дурочком стал, или притворяешься? Какая железная птица? Ты просто спустился с неба привязанный к большой круглой простыне!
Я без труда встал с циновки на ноги. Боли нигде не было, чувствовал я себя отлично. Я был раздет до трусов, но стеснения из-за стресса от происходящего, я не чувствовал, и сказав, что мне нужно в туалет вышел из хижины. Слева от входа стоял огромный кувшин для сбора дождевой воды, вокруг дома росли белые хризантемы, от домика вели в разные стороны дорожки, вымощенные камнями из сланца. Во дворе стояли ещё несколько таких же домишек, и лежали перевёрнутые кверху дном лодки. Было сразу понятно, что это рыбацкая деревня. Слева от меня раздавался шум прибоя, который заглушал писк окруживших меня комаров. Повернув голову к океану, я увидел алую зарю от заходящего за горизонт солнца, значит в той стороне моя историческая родина, а точнее немного севернее. На улице уже было довольно темно. С заходом солнца наступила прохлада, и по траве пополз туман, который ещё больше снижал видимость. Туалет я искать не стал, а помочился в кусты за хижиной. Тут же меня стали облаивать бродячие собаки, ведь для них я был незнакомец, чужак, как обозвала меня Йоко. Появилась ностальгия по родному дому, и сразу захотелось сильно курить, но сигарет у меня не было. Сделав пару глубоких вдохов бодрящего тумана пропитанного ароматами хризантем и других цветов, я вернулся в хижину. Йоко уже накрыла на ужин стол. Это был низенький столик со вкусом сервированный скромной рыбацкой едой. Сидела она перед ним по своему обычаю на коленях. Мне же на коленях сидеть было совсем непривычно и не удобно, и я уселся скрестив ноги в позе лотоса. На столе стояли две фарфоровые миски с супом, который состоял из рисовой лапши, хрена, черемши, перца и рыбы. Там же находился и кувшинчик с саке, и две маленькие пиалы. А так, как уже изрядно стемнело, то Йоко зажгла ещё одну свечу. Налив по стопочке себе и Йоко, я одним глотком проглотил свою порцию и начал есть суп. Суп был довольно острый, но это только пробуждало аппетит. Японка предложила добавки, как только я доел свой паёк. Разумеется, что я согласился, и пока она наливала суп, я успел пропустить ещё пиалу саке, и налить третью. Пиалы оказались обманчиво маленькими, ибо они были тонкостенные и вмещали изрядную долю алкоголя. И хоть саке был не крепче 15 процентов, трёх рюмок было вполне достаточно, чтобы расслабиться и снять полученный стресс.
– А Вы тут одна живёте? – с повышенной учтивостью начал, было, я беседу, пытаясь подбить клинья к сексапильной японочке.
– Я здесь не живу, мне было приказано ухаживать за вами, пока вы были слабы, а теперь мне пора уходить. – Саёнара, – попрощалась Йоко, и быстро ушла, забрав с собой грязную посуду.
– Сучка узкоплёночная, – обозвал я сорвавшуюся с крючка рыбку. – Вот тебе и ужин при свечах!
Тут я увидел оставленный Йоко платок с уже законченной вышивкой. Я засунул его в карман своих брюк, и даже не думая тушить свечи, лёг на циновку и уснул. Спал я просто как младенец, и когда проснулся от крика петухов, то увидел, что Йоко, уже вернулась с приготовленным завтраком и накрывает на стол.