Сборная солянка (Reheated Cabbage)

Уэлш Ирвин

“Майами?”

Вот уж нет. Но бывают же странные совпадения. Билли, его внук, фанатеет от Карла Эварта. Блэку это казалось нелепицей. Собственный внук, причем живущий в Америке: последователь бесчинствующего клоуна из Западного Эдинбурга! В странном мире мы живем. Блэк нашел даты проведения конференции. Эварт сейчас в Майами! “Эварт. Здесь, рядом”.

Блэк уставился в небеса. Над ним раскинулась чистая синева, и он ощутил, как его старая плоть дрожит от предвкушения. Нельзя отбрасывать вероятность направляющей длани божественных сил. Больше сказать, для столь невероятного совпадения сложно- найти иную причину. Альберт Блэк тут же решил пойти на конференцию, поговорить с Карлом Эвартом и просить, нет, потребовать, чтобы тот объяснил свои

оскорбительные высказывания. Ведь чем-то же школа помогла ему добиться успеха, хотя бы и такого похабного, как этот. Блэку вдруг отчаянно захотелось выяснить, где и когда будет проходить конференция. Подумалось, что Эварт может выступить там с речью, как не раз приходилось ему самому (перед равнодушными слушателями, под шелест тихих разговоров) на ежегодной конференции образовательных учреждений Шотландии.

Вернувшись на свое место, Альберт Блэк допил воду и расплатился по счету, не оставив чаевых. Кто будет благодарить деньгами, когда ему подали то, что дано от щедрот Господних?

– Приятного дня, – недовольно надул губы официант.

– Благодарю за пожелание, – с холодной благожелательностью ответил Блэк, – хотя, на мой взгляд, ему бы не помешало добавить искренности.

Официант возмущенно дернулся и хотел было возразить, но Блэк поймал его взгляд и заявил добрым, чуть ли не жалостливым голосом:

– Раздвоенный язык американской торговли не впечатляет меня, мой юный друг.

Блэк встал и ровным шагом двинулся по улице. Невыносимая жара навевала мысли о службе в Шотландской гвардии. Он вспомнил, как тянул лямку в пеших патрулях среди щедрой зелени джунглей Малайи, где они боролись с коммуняками. Жизнь солдата строится на порядке и дисциплине. Война всегда была духовным спасением рабочего класса. На поле боя насыщается необоримая жажда переживаний, которая одолевает тех юношей, чья жизнь пуста, а после их пропитывает дух воинского братства, что скрепляет народ. Блэк думал о том, как отдавал долг родине в джунглях Малайи, хотя, к сожалению, дело было уже после войны, он так и не испытал себя, по крайней мере если сравнивать с отцом, который пережил Вторую мировую и японский концлагерь, и вернулся, потерпев поражение и как солдат, и как мужчина: сломленный, угрюмый, нервный и сильно пьющий. До чего же нам нужна новая, настоящая война, сухопутная, где рабочие из разных стран, сойдясь в смертельной битве, заглянут друг другу в глаза. Но не бывать тому, бездушные, сатанинские технологии военной промышленности уничтожили саму суть войны. Компьютерные программы вычисляют, как лучше засыпать тебя взрывчаткой или химикатами, и вот уже трус, сидящий за километры от тебя, запускает машину смерти. Не должно мужчине так расставаться с жизнью.

Альберт пошел по улице к информационному центру для туристов Майами-Бич, зданию в стиле ар-деко, стоящему на Оушен-драйв со стороны пляжа. Подойдя к администраторше, латиноамериканке в летах, Блэкзаявил:

– Я хочу посетить Зимнюю музыкальную конференцию.

Администраторша уставилась на пожилого шотландца и ее крупные брови поднялись на сантиметр.

– Конференция начнется завтра, – подтвердила она.

– Где она состоится?

Женщина прищурилась, размышляя. Но тут лицо ее разгладилось, и она объяснила:

– ЗМК проходит во множестве заведений. Я советовала бы вам ознакомиться с флаерами, которые раздают на улицах.

– Благодарю, что уделили мне время, – сказал Альберт Блэк, не узнав ровным счетом ничего полезного. Однако, выйдя из здания, он побрел по оживленной улице и действительно вскоре заметил юношей и девушек, раздающих флаеры, но лишь таким же молодым прохожим. Уже почти заставив себя преодолеть свою нелюдимость и подойти к ним, он случайно увидел, что искомые флаеры в изобилии валяются на земле. Блэк подобрал один. Его украшал знак: Н-СИН. Эварт будет выступать с речью в “Камее”, на Вашингтон-авеню. Завтра вечером, с десяти часов и допоздна. Альберт Блэк твердо решил, что пойдет туда. Странным образом придя в

хорошее настроение, он отправился домой по Майами-Бич, через те кварталы в стиле ар-деко, что лежат между Атлантическим океаном и заливом Бискейн.

4

– Ха-ла-со… – повторил упорный ребенок. И еще раз. Погромче. Злополучная мамашка так плотно занималась малышом, что до старшего руки просто не доходили.

Дети этого возраста пугали Хелену. Они наводили на мысли об аборте. Как же можно было быть такими дурными? Всего один раз, после месячных, когда у нее кончился рецепт на противозачаточные. Она думала, все обойдется. Ненужные, мучительные размышления, но все равно при виде ребенка в голову лезли мысли о кусочке плоти, который достали из нее. Во что вылился один дурацкий миг беспечности. Ей надо было сразу сказать, что вопрос решен; что она разобралась с проблемой. Он имеет право знать. Он не религиозен, и про детей они ни разу не говорили. Им было не нужно ничего, кроме удовольствия. Но в тот день, когда она пошла в больницу, удовольствие показалось ей пустыми, бесплодным оковами. Однако его стоило предупредить заранее.

“Дети превращают нас в грешников, – думала она. – Не важно, делаешь ли ты аборт, рожаешь или вообще о них не думаешь. Вон, открой любую газету и увидишь, что привел их в пизданутый мир, с которым не в силах ничего поделать”. Глянув на пацана, она пожалела несчастную сволочь.

В порыве сострадания она улыбнулась ему и шепнула:

– Когда-нибудь ты крепко разозлишься на собственную дуру-мать за то, что родила тебя. А все потому, что она ни фига не хочет устроиться на работу и следить за собой.

Пацан украдкой растянул улыбку, будто соглашаясь. Она решила, что он ей чем-то по душе.

– Привет, – сказала она в полный голос, – как тебя зовут?

Мамаша посмотрела на нее глазами, как у коровы на бойне, выражая ледяную признательность

5

Не доходя до дома, Альберт Блэк снова услышал долбежку этой музыки. Она проникала всюду. Шла из подвала, где подросток, называющий его дедом, жил как пещерный человек.

“Билли”.

Альберт Блэк вспомнил, как этот паренек совсем мальчишкой приезжал в Шотландию, и они вместе ходили на стадионы “Истер-роуд” и “Тайнкасл”. Блэк чередовал, на одной неделе смотрел игру “Хибз”, на другой – “Хартс”. Эдинбург не был его родным городом, и он болел за оба местных клуба – в те времена фанатов и сплоченных клик многие сочли бы такой подход пидорским. Ученики смеялись над ним, издевательства объединяли воюющих болельщиков коричневого и зеленого.

“А откуда ждать дисциплины в классе? Ведь все возможности устроиться на работу были уничтожены, а квартал заполонили наркотики. Само по себе погано, но вдобавок ведь запретили наказывать детей ремнем!”

Блэк вспомнил лоснящуюся, раздвоенную кожаную полоску и страх, который она внушала самым горластым тунеядцам. Как с них слетала вся дерзость, когда они выходили, сознавая, что вскоре их руки покраснеют под жалящими ударами. Для обучения ремень так же необходим, как мел.

Но Билли может рассказать о Зимней музыкальной конференции и Н-Сине Эварте. Есть повод для общения. Спустившись по лестнице, Альберт замер перед дверью внука. Он узнал запах, доносящийся из комнаты. Марихуана. Когда он уходил на пенсию, она начинала победное шествие по школе. Ее курили у флигеля на спортплощадке. Но здесь ее не будет! Блэк распахнул дверь.

– Эй… дед, сюда нельзя врываться…

Билли лежал на кровати. В руке он сжимал косяк. Молодая девчушка мексиканской внешности скорчилась у него промеж ног, и голова ее ходила вверх-вниз! Она тут же прекратила свое занятие и повернулась к нему, лицо ее раскраснелось, а в глазах застыло примитивное, животное выражение.

– Какого хуя…

– Вали отсюда! – заорал на нее Блэк, презрительно тыкнув пальцем в ее сторону.

– Эй, помедленнее на поворотах, – возразил Билли. – Это ты вали! Здесь, блин, моя территория! Не какой-нибудь остров Скай, ебись оно конем!