Сборная солянка (Reheated Cabbage)
Шрифт:
Блэк стоял на своем.
– Заткнись! – Он уставился на девчонку. – Ты! Встала и ушла!
Та нетвердо поднялась на ноги, а Билли тем временем натянул зеленые шорты и застегнул ширинку.
– Валда, подожди здесь. Ты, – накинулся он на Блэка, – старый, больной на голову козел! Съебни из моей комнаты!
– Это я… я… больной на голову?
Злость праведного солдата вскипела в Блэке, но вдруг он увидел лицо Марион в своем единственном внуке, которого Сатана обманом пытается затянуть в свои сети! Боевой дух покинул его. Пока он пожирал глазами Билли, темные, постыдные воспоминания пробили его, как
– Твои родители обо всем узнают!
– Иди в жопу! Охуевший извращенец!
С колотящимся сердцем Блэк взлетел по лестнице и выбежал из дома, ощущая боль и стыд от того, как этот подросток, совсем незнакомый, смеялся над ним, будто хихикающий дебил из начальной школы. До чего нелепым кажется им старик в очках, со своей неизменной Библией, говорящий на странном, почти непонятном языке. Он здесь не к месту и не ко времени. И всегда был таким; но прежде это казалось добродетелью. Теперь же он стал объектом насмешек в гнезде порока, в которое превратилась его собственная семья!
“Я ошибся… прости меня, Господи!
Призри на меня и помилуй меня; даруй крепость Твою рабу Твоему, и спаси сына рабы Твоей;
Покажи на мне знамение во благо, да видят ненавидящие меня и устыдятся, потому что Ты, Господи, помог мне и утешил меня”.
Колено отказалось разгибаться, недовольное стремительностью его ухода, и Альберт похромал по дорожке на улицу. Стало еще жарче; он оказался единственным пешеходом на многие мили вокруг, когда брел по утопающим в зелени улицам назад через Майами-Бич, мечтая слиться с толпой на Линкольн-авеню. Мысли о собственной семье раздавили его. Кто они на самом деле? Уильям, живущий здесь, во Флориде. Дочь, Кристина, уехавшая в Австралию. Она не вышла замуж. Вечно снимала квартиры с другими женщинами. Что с ней не так? Кем они выросли? Что за отцом он им был?
Кто я такой? Тиран. Хулиган. Всем хорошим, что в них есть, дети обязаны Марион: она учила их вежливости, смирению. А я в лучшем случае передал им угрюмое благочестие. Неудивительно, что они сбежали сломя голову!
Как и сам Альберт Блэк. Он едва заметил, что по собственным следам вернулся на Оушен-драйв. Пытаясь взять себя в руки, он нашел кафе, занял место и заказал воды. Потягивая успокаивающе холодную жидкость, он услышал характерный говорок, голос из дома. Этот звук пробрал его до костей.
6
– Я фигею, какие сиськи! – говорю я, толкая в бочину Белобрысика, когда мимо проходит охуенная пышечка. – Ух, я бы подкинул дровишек ей в печку, бля буду! Знаешь, с похмелюги бывает жуткий стояк: пока вчерашнее бухло не выветрилось из организма, все мысли о бабах. Вот у меня такое в полный рост. Не подумай, я и натрезвяк такой же! Номы вчера керосинили в самолете, а потом усугубили, накидались коктейлями в гостиничном баре. Тут хочешь не хочешь, а встанет.
– Терри, где ты был, когда людям раздавати по-литкорректность?
– Пердолил шалав и бегал от тупорылых фанатов “Хартс”, прикинь?
Белобрысик закатывает глаза.
– Терри, надо двигаться в ногу со временем. Хватит жить прошлым, забудь вчерашние войны, – дыбится он.
– Как скажешь.
Мокрощелок тут немерено: по Оушен-драйв пачками разбросаны шикарные забегаловки, и по ходу у каждой тусит клевая телочка.
– Карл, постой, я смотрю, ей не терпится, – говорю я Белобрысику, глазами пожирая милашку, с широкой улыбкой протягивающую нам заламиниро-ванное меню.
– Терри, она работает. Профессиональный навык. Совсем не значит, что ты ей нравишься. Они не видят в клиентах людей.
– Эварт, да я знаю, но во взгляде той девки есть что-то личное, – объясняю я этому гондону. Никто не будет растирать мне про баб; я знаю все подходы. Подкатываю к ней. – Я сегодня плотно натрескался. Вон какое пузо наел, – похлопал я себя по животу. Да, он у меня чуток свисает, но ей вряд ли хочется об этом слышать. Как все ладные девахи, она больше любит другую тему: обсуждать свои прелести. – Вы, янки, жрете, как не в себя. Но к тебе это не относится, у тебя отличная фигура.
Напряженно высматриваю приметы того, что она обиделась, но ее рука взлетает к волосам.
– Да, спасибо… а вы откуда? Л га, знаем эти приколы.
– Эдинбург, Шотландия. Прилетели сюда на музыкальную конференцию, – говорю. Эх, заправлю ей по самые помидоры. Оборачиваюсь к Белобрысику: – Слышь, дурилка, давай тут осядем.
Он качает головой с серьезным выражением на чавке.
– Мне нужно вернуться в отель.
Дрочер. Ни хрена этому гондону не докажешь, когда он в таком настроении, и если по чесноку, он забашлял за дорогу, так что я смотрю на деваху, натянув печальную морду.
– Слушай, лапочка, мне надо присмотреть за своим клиентом. Таков уж он, менеджмент в индустрии развлечений. Мы работаем, когда другие веселятся. Но, – добавляю я, заглядывая в глубину ее черных зрачков, – мы чего-нибудь сообразим. Ты до скольких работаешь? Приглашаю тебя пропустить по капельке.
Она с сомнением меряет меня взглядом.
– Ну, не знаю, у меня есть парень…
– Никуда не впился этот твой парень. Моя не понимать такой слова. Я приехал в город всего на пару дней на конференцию диджеев.
– Ты взаправду работаешь в музыкальном бизнесе?
– Именно. У меня в записной книжке попадаются известнейшие имена. А ты в VIP-списке завтра вечером в “Камее”, – говорю я и продолжаю: – Ты наверняка играешь на сцене. У тебя подходящая внешность.
– О, спасибо! Надеюсь устроиться моделью, но хотела бы взять уроки актерского мастерства.
– Так и знал! Шестое чувство подсказало, что ты в теме, от тебя исходят правильные вибрации. Там соберется полно матерых киношников, уж я-то знаю, у меня есть контакты. Держись за меня, и перед тобой откроются двери. Гарантирую. Мы друзья с Кэтрин Джойнер, – говорю я, и у нее в глазах уже мелькают расчеты. Поворачиваюсь к Эварту и продолжаю: – А это Н-Син, знаешь такого диджея?