Сборник 9 КОНВЕКТОР ТОЙНБИ
Шрифт:
Братья огляделись.
И верно, у Дедули под темечком было уютно, как в тепле чердака: сложив прозрачные крылья, вокруг покоились воспоминания, перетянутые ленточками, разложенные стопками и пачками, укутанные в саваны, припорошенные тенями. Самые яркие вспыхивали то тут, то там лучами янтарного света, а из каждого луча отливался и чеканился где золотой час, где летний денек. От пожелтевших сводов, под которыми теперь толкались невидимые локти, тянуло потертой кожей и паленым конским волосом, да еще, едва уловимо, какой-то неопрятностью.
– Глянь, – перешептывались братья. – Чтоб я сдох! Ничего себе!
Затаив дыхание, они теперь заглядывали в пыльные бойницы стариковских глаз и видели огромный, огнедышащий паровоз, который уносил их сквозь бронзово-зеленый осенний мир, проносящийся мимо, будто поток машин перед подернутыми паутиной окнами старого дома. Когда они заговорили дедулиными устами, голос получился глуховатый, как у ржавого церковного колокола. Между тем в волосатые уши назойливыми радиопомехами врывались голоса летящего мира.
– Ну ладно, – смирился Том, – лучше уж так, чем вовсе без тела.
– Голова кружится, – сказал Джон. – Не могу привыкнуть к бифокальным стеклам. Дедуля, сними очки, сделай одолжение.
– Блажь!
Поезд загрохотал по мосту.
– Надо поглядеть, что там делается, – решил Том.
У Дедули начали подрагивать руки-ноги.
– Не дергайся, малец!
Дедуля крепко зажмурился.
– Открой ставни, Дедуля! Поглядеть охота!
Глазные яблоки вращались под веками.
– Вон девчонка красивая, вся из себя ладненькая! Не теряйся!
Дедуля зажмурился еще крепче.
– На всем свете другой такой не сыщешь!
Не удержавшись, Дедуля приоткрыл один глаз.
– Наконец-то! – сказали все хором. – Есть на что посмотреть, верно, Дедуля?
– Блажь!
Девушка раскачивалась из стороны в сторону, наклонялась вперед и откидывалась назад в такт движению поезда, – хорошенькая, как игрушка, которую можно выиграть на ярмарке, посшибав молочные бутылки.
– Эка невидаль! – Дедуля захлопнул свои окна.
– Сезам, откройся!
В тот же миг его зрачки были повернуты в нужную сторону.
– Не сметь! – закричал Дедуля. – Меня Бабушка прибьет!
– Да она не узнает!
Девушка обернулась, будто ее окликнули. Потом стала клониться назад, готовая упасть на всех и каждого разом.
– Одумайтесь! – вопил Дедуля. – Ведь с нами Сеси! Она невинна, да к тому же…
– Невинна! – Чердак содрогнулся от хохота.
– Дед, – тихо промолвила Сеси, – после всех моих ночных приключений, после всех странствий, не так уж я и…
– Невинна, – подхватили братья.
– Я бы попросил! – запротестовал Дедуля.
– Нет, это я бы тебя попросила, – шепотом продолжала Сеси. – Мне тысячу раз доводилось летними ночами прошивать насквозь окна спальни. Я блаженствовала на хрустких снежных простынях, подложив под голову сугробы, купалась голышом в августовский полдень, а потом лежала на берегу, где меня разглядывали птицы…
– Не желаю… – Дедуля заткнул уши, – …этого слушать!
– А придется. – Ее голос летел над прохладными лугами, припоминая. – Я опускалась на теплое, летнее девичье лицо и смотрела на какого-то парня, и в тот же миг вселялась в этого парня, чтобы обжигать горячим дыханием и не сводить глаз с вечно летней девушки. В брачную пору вселялась я и в мышей, и в трепетных неразлучников, и в нежных голубков. Пряталась в бабочках, соединившихся на цветке клевера…
– Кошмар! – содрогнулся Дедуля.
– Я мчалась в санях декабрьской ночью: падал снег, из розовых лошадиных ноздрей валил пар, а я куталась в меха вместе с шестерыми седоками, шарила под теплой полстью, что-то искала и находила, а потом…
– Хватит! Сил моих нет! – вскричал Дедуля.
– Браво! – вскричали двоюродные. – Бис!
– …а потом я проникла в сказочный замок из плоти и крови – в прекраснейшую женщину!..
Дедуля остолбенел.
Как будто на него опустилась снежная пелена, заставившая молчать. Он явственно ощутил: у лица качаются цветы, на ухо шепчет легкий июльский ветерок, тело согревается теплой волной, на тщедушном стариковском торсе набухает грудь, а внизу живота расцветает огненный бутон. Сеси говорила, а его губы делались мягкими и сочными, еще чуть-чуть – и с этих губ сорвалась бы неудержимая лавина стихов; жилистые, словно изъеденные ржавчиной пальцы опустились на колени, стали наливаться сливками, молоком, талым яблочным снегом. Опустив глаза, он в ужасе стиснул кулаки, чтобы окончательно не обабиться!
– Не хочу! Верни мои руки! Прополощи мне рот!
– Хватить трепаться. – Это заговорил внутренний голос – Филип.
– Только время теряем, – подхватил Том.
– Надо бы познакомиться с той девчонкой, что сидит через проход, – сказал Джон. – Все согласны?
– Все! – пропел в одно горло вокальный квартет. Дедуля подскочил – его словно дернули за невидимые веревочки.
– Возражений нет?
– Есть! – вскричал Дедуля.
Он надавил себе на веки, надавил на темя, надавил на ребра. Чудовищное ложе, потеснившее все его нутро, обрушилось, увлекая за собой перепуганных узников.
– Вот вам!
Братья рикошетом запрыгали в потемках.
– На помощь! Сеси! Тут темно – хоть глаз выколи! Посвети, Сеси!
– Я здесь, – отозвалась Сеси.
До старика что-то дотронулось: ущипнуло, пощекотало, почесало за ухом, пробежало по спине. У него дрогнули колени, скрипнули лодыжки. В горло набились перья, в носу защипало от гари.
– Уилл, левая нога, шевелись! Том, правая нога, оп-па! Филип, правая рука! Джон, левая! Резко! А я подхвачу цыплячье туловище. Готовы? Дружно!
– Раз-два!
– Взяли! Живо!
Дедуля побежал.
Только не через проход, а вдоль вагона – охая и сверкая глазами.
– Стой! – грянул античный хор. – Девчонка не там! Эй, кто-нибудь, поставьте ему подножку! Ноги-то у кого? У тебя, Уилл? У Тома?
Дедуля распахнул дверь, выскочил в продуваемый ветром тамбур и уж примерился было спрыгнуть в пролетающие мимо подсолнухи. Как вдруг:
– Замри! Примерзни! – раздалось у него изо рта.
Он так и примерз к задней площадке стремительно несущегося поезда.