Сборник 9 КОНВЕКТОР ТОЙНБИ
Шрифт:
Альберт Бим взялся за борта купального халата, который, как и было задумано, мало что скрывал, и стал томно переводить глаза с одного лица на другое.
– Эмили, Кора, Элизабет, – ласково начал он. – Вы были неподражаемы, такими и остались, такими будете всегда.
– Альберт, солнышко, мы умираем от любопытства!
– Минутку! – прошептал он. – Мне нужно… вспомнить.
В наступившей тишине все переглянулись и вдруг поняли кое-что очевидное, о чем в надвигающихся сумерках жизни не говорили вслух, но теперь догадались, оглянувшись на уходящие годы.
Очень просто: они так и не повзрослели.
Идя по жизни бок о бок, они навсегда остались в детском саду – ну, самое большее, в четвертом классе.
Этому способствовали бесконечные ланчи с шампанским и ночные фокстроты-вальсы, когда партнер начинай покусывать за ушко, а потом уводил поваляться на травке.
Никто из присутствующих никогда не состоял в браке; ни у кого не было детей – даже в мыслях; никто не оброс родней, если не считать родней тех, кто находился сейчас в гостиной; на самом деле, они не стали родными, а лишь продлили друг другу детство и застряли в отрочестве. Они подчинялись только веселым или безумным ветрам, гулявшим в голове, да своему природному нраву.
– Сейчас, сейчас, мои хорошие, – прошептал Альберт Бим.
С какой-то истовой теплотой они вглядывались в окружающие лица-маски. Потому что их вдруг осенило: пусть они всю жизнь думали только об удовольствиях, зато никому не причинили зла!
Каким-то чудом – такое возникло ощущение – они за всю жизнь не нанесли друг другу ни одной обиды, а мелкие царапины давно зажили, и теперь, сорок лет спустя, их дружбу скрепляли три любовных истории.
– Друзья, – подумал вслух Альберт Бим. – Именно так. Мы настоящие друзья!
И верно: много лет назад, когда он полюбовно расставался с одной из этих красавиц, ей на смену приходила другая, еще милее. Он умел так безошибочно выбирать для них время на часах жизни, что каждая ощущала свое женское превосходство, а поэтому не мучилась ни страхом, ни ревностью.
На их лицах расцвели улыбки.
Какой он все-таки славный, как щедр на выдумку: пока не состарился, успел подарить каждой из них неизмеримую, безграничную радость.
– Альберт, голубчик, не тяни, – сказала Кора.
– Зрители в сборе, – сказала Эмили.
– Где же Гамлет?
– Готовы? – спросил Альберт Бим. – Можно начинать?
Он помедлил, ведь ему предстояло в последний раз себя показать или проявить – это уж как получится, – прежде чем исчезнуть в коридорах истории.
Дрожащие пальцы, которые с трудом вспоминали разницу между молнией и пуговицами, взялись за фалды халата, как за полотнища театрального занавеса.
А из-за сомкнутых губ грянули бравурные аккорды.
Дамы встрепенулись и подались вперед, вытаращив глаза.
Потому что наступил тот желанный миг, когда логотип «Уорнер Бразерс» сменяется титрами под искрометные фейерверки духовых и струнных Стайнера56 или Корнгольда57.
Что же это было – симфонический вал из «Мрачной победы»58 или «Приключений Робина Гуда»59?
Партитура из «Елизаветы и Эссекса»60, «Вперед же, странница»61 или «Окаменевшего леса»62?
Окаменевший лес! Губы Альберта Бима изогнулись в ухмылке от этого каламбура. Прямо о Младшеньком, не в бровь, а в глаз!
Музыка все нарастала, достигла кульминации и наконец-то слетела с его уст.
– Та-рам! – пропел Альберт Бим.
И раскрыл занавес.
Дамы закричали в притворном ужасе.
Потому что перед ними предстал исполнитель главной роли в спектакле «Откровение» – Альберт Бим II.
Он же – по праву гордый собою – Младшенький.
Не выходивший на люди много лет, он цвел, как фруктовый сад, как райские кущи.
Сам себе и Змей, и Яблоко?
Именно так!
Через сахарные головы женщин пронеслись сцены из «Кракатау, извержение, которое потрясло мир». Из старинных стишков выпрыгивали строчки наподобие «Деревья создает лишь Бог»63. Кора, судя по всему, припомнила партитуру «Последних дней Помпеи», Элизабет – музыку из «Подъема и разрушения Римской империи»64. Эмили, которая от неожиданности перенеслась в 1927 год, бубнила дурацкие слова «Счастливчик Линди… „Дух Сент-Луиса“, плыви в вышине… крепись, мы с тобой»65.
Потом трио затихло, чтобы не спугнуть священный утренний час, время восхищения и любования. Подруги застыли, словно идолопоклонницы перед Источником, перед Святыней, наблюдая дивное сияние и беззвучно молясь, чтобы этот миг продлился.
И он продлился.
Альберт Бим на пару с Младшеньким стояли перед залом по стойке «смирно»; ветеран ухмылялся в открытую, а юниор – исподтишка.
На женские лица легла тень прошлого.
Каждой вспомнился Монте-Карло, Рим или Париж, где они как-то ночью, сто лет назад, танцевали в фонтане отеля «Плаза» вместе со Скоттом и Зелдой. Перед ними проплывали многие солнца и луны; если что-то и застило им глаза, то не ревность, а только прошлые жизни, которые вернулись и соединились в круг.
– Ну, – выдохнули наконец все вместе.
Каждая из подруг сделала шаг вперед, чтобы легонько поцеловать в щеку Альберта Бима и наградить улыбкой сначала его, а потом Инфанта, Дражайшего Члена Семьи, который заслуживал ласки, но пока оставался неприкосновенным.
Греческие музы, отставные фурии, античные весталки отступили для обряда прощания.
И тут хлынули слезы.
Сначала у Эмили, потом у Коры, потом у Элизабет – каждая припомнила себя глупой девчонкой, которая попала в ночную аварию, но вышла из нее без увечий.