Сборник "Чистая фэнтези"
Шрифт:
Синий колышек неумолимо долбил их тельца.
Флакон экранировал потоки эманации, но при первичном осмотре становилось ясно: это не големчики, подобные кисельному «объекту», и не гомункулы, созданные в реторте с питательной кашицей. Пропорции тел позволяли утверждать, что это не маковые эльфики с ампутированными крыльцами, не цверги, отловленные в недрах гор, не злыдни после насильственного самообогащения, не амулетные сидельцы, не чуры или пенатные лярвы… Анри мысленно выругала себя: можно долго и плодотворно рассуждать, кем не являются пленники, но это ни на шаг не приближает к пониманию, кто они есть на
Единственное, что вигилла знала доподлинно: рядом с человечками она испытывала неловкость, какую испытывает здоровый, сильный человек рядом с калекой. Или живой — рядом с мертвецом, положенным во гроб. Причина неловкости оставалась загадкой, дурно пахнущим вопросом без ответа.
— Ага… вот ты, мой красавец!.. — Эфраим взял один из флаконов, водрузил на высокий медный поставец и с видимым удовольствием принялся изучать. — Свежачок, бодрячок… Сударыня, не будете ли вы так любезны передать мне комплект лучинок?
Лучинки, связанные шелковой нитью в аккуратный пучок, лежали на ближайшей полке. Анри передала их гроссмейстеру, тот вытащил самую длинную, щелчком пальцев зажег и воткнул перед флаконом в пористый камешек-подставку. Пробка-светляк, натужившись, родила капельку внешнего огня, капля сползла по стеклу снаружи, по той стороне, где стояла зажженная лучина — так, чтобы свет живого пламени смешался с синеватым лучиком. На противоположной стене возникло пятно: млечно-бледное, как стекло флакона, оно наводило на странные ассоциации. Словно флакон, мигом опустев, вывернулся наизнанку и размазался по стене, мерцая, — а пленный человечек превратился в тень, большую, ростом с настоящего человека, мужчину средних лет.
Тень убрала руки от головы и уставилась перед собой. Внезапно, зашипев от ярости — звук пронзил Анри иглой, заставив вздрогнуть, — тень кинулась вперед, оставаясь на стене и увеличиваясь в размерах, как если бы хотела дотянуться до людей, и в первую очередь до ненавистного гроссмейстера Эфраима.
— Подержите! — Фрося скинул на руки вигилле свой халат, оставшись совершенно нагим, не считая тюбетея. Движение было настолько естественным, что Анри не сразу задумалась о приличиях. Тем временем гросс зажег еще одну лучинку, бросив ее за левое плечо с наговором. Крошка-факел повис в воздухе, тень отпрыгнула назад, испугавшись, и рядом с ней образовалась вторая тень — костлявый старец в тюбетее. Зашипев вдвое громче, тень кинулась на незваного гостя, норовя вцепиться в глотку. Но старец оказался ловчей: сбив захват, он пнул тень коленом в пах, затем подсечкой опрокинул и принялся топтать ногами. Самое удивительное было то, что настоящий Эфраим во время «теневой» экзекуции не шевелился, не делал ни единого движения и лишь дышал все тяжелей и тяжелей.
— Шалишь… я т-тебя угомоню… ф-ф… я т-тебя…
Тень сопротивлялась, дважды вскакивала, кидаясь в бой. Старец на стене являл чудеса рукопашной, — вигилла чуяла исходящую от подлинного гросса тяжкую ауру маны, кипящей в горниле беззвучных заклятий. Было непривычно видеть такое отражение метаморфоз маны — в виде драки теней, грубой и вульгарной.
Она оценила мощь гроссмейстера: смешной старик оказался из тех, кто обычно смеется последним. Но поединок явно изматывал главу Совета.
— С-сударь… — выдохнул Эфраим, переступая с ноги на ногу. — С-сударь… малефик… Не присо… кх-х.. единитесь ли?.. колле… га?..
К чести Мускулюса, он не колебался ни секунды, ведом корпоративной солидарностью. Скинув халат — вигилла покорно предложила себя в качестве вешалки, начиная привыкать, — малефик зажег вторую лучинку и кинул за левое плечо, подражая гроссу. Сразу же в схватку на стене вмешалась третья тень: мощная, плечистая, как и все последователи «Нихоновой школы», практикующие «Великую безделицу», изнурительную для адептов иных направлений. Приложив злобную тень с правой так, что пленник улетел к краю светового пятна, «темный» Мускулюс всемерно, тумаками, пинками и плюхами, поддержал собрата по Высокой Науке.
— Бла… благод-дарю, коллега!..
— Не за что…
— Есть… Вы меня оч-ч… ч-чень об-бязали…
Сосредоточась, они принялись вдвоем месить зловредную тень, которая, теряя силы, предпринимала отчаянные попытки кусаться или ткнуть врага пальцем в глаз. Дважды, кинувшись в ноги, тень хватала гросса за гениталии, вынуждая малефика глушить врага ударом по затылку, — всякий раз после счастливого избавления Эфраим благодарил, охая и задыхаясь. Анри заметила, что ее тоже охватывает возбуждение: чисто телесное, звериное. Стоило больших трудов не разоблачиться перед мужчинами, наплевав на приличия, и не броситься в свалку теней — благо лучин в связке хватало. Возбуждение было сладким и стыдным: так в толпе поддаешься общему настрою, скандируя здравицу победителю-колесничему или кидаясь громить лавки ростовщиков.
Какая-то часть вигиллы, важная, но скрытная, та часть, о которой задумываешься, лишь утратив ее, откликалась на неслышный зов: присоединиться! ввязаться! вцепиться ногтями!..
— Остыньте! — шепнул из-за спины Фернан Тэрц. Дыхание профоса сбилось: похоже, общий азарт не миновал и его, но лжестряпчий пока справлялся. — Сперва хорошо бы разобраться… Овал Небес, я теряюсь в догадках: кто это?..
Измученная тень забилась в угол пятна и, скорчась знакомым образом, закрыла голову руками. Так пленник сидел раньше, под острием синеватого лучика. Пятно загнулось по краям, сворачиваясь, будто раскатанное тесто под пальцами умелой стряпухи; лучины разом погасли, яркая капелька уползла в пробку…
— Ф-фух! — честно вздохнул гроссмейстер Эфраим, когда все вернулось к первоначальной диспозиции: человечек во флаконе, люди в кабинете, на стене нет никого и ничего. — Милочка, подайте мой халат… ага, спасибо!.. прошу прощения за срамоту, но с ними иначе нельзя… одежда мешает…
— Что это за тварь? — поинтересовался малефик, вытирая лоб. Глаза вредителя налились кровью, в глотке отчетливо похрипывало. — Когда мы воевали с тенью, мне показалось…
Гросс аккуратно промокнул лицо тюбетеем.
— А тень — она тень и есть, коллега! Прошу любить и жаловать: «умбра» плотника Ендры Драмбаля, скончавшегося от запоя. Ампутирована и подвергнута консервации после смерти носителя. Судьба, так сказать, физического тела — отсюда немотивированная агрессия. Приходится укрощать, иначе дальнейшие эксперименты, в особенности — ступенчатая ампутация, затруднительны.
— Вы шутите?
— Ничуть. Апофеоз гения Чуриха: консервация отдельно взятой за глотку тени покойника.
— Но зачем?! Она же в любом случае со временем распадется!