Сборник коротких эротических рассказов
Шрифт:
Я не стал торопиться и через несколько минут довел ее (и себя) до такого состояния, что буквально за мгновение трусики превратились в маленький и влажный белый комочек, он улетел в угол, а я набросился на нее, как доисторический волк. Я кусал ее нежную грудь, упираясь одной рукой в матрац, а другой придерживая под лопатками; я хватал зубами сосок, облизывая языком его кончик, вырывая у нее крики страсти и боли; отпускал ее на секунду и смотрел на искаженное сладкой мукой, раскрасневшееся прекрасное лицо. Она, не успев перевести дух, тянула мою голову к себе и шептала: «Еще…». Видимо, я немножко сошел с ума. Наконец, когда терпеть больше было невозможно, я прижал ее сверху и минут пять мы испытывали кровать на прочность…
…Страсть схлынула,
Со звонка Коли, сообщающего, что почти все уже позавтракали, для нас начался
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
В автобусе мы сели вместе (дружная семья Лексоненов из четырех человек, шутил Коля), вместе лазали по развалинам крепости, вместе обедали и бродили по магазинам. Как оказалось, у нас с моей Ленкой было много общего: мальчики пяти с половиною лет, звали их Андреями. Вот только мужа звали у нее Марат, а не Марина, как мою жену, впрочем, она называет его Марик. Вечером в баре, вдоволь натанцевавшись (ей нравится это странное занятие), мы сидели в углу и говорили.
— Он хороший, но только все время занят — то возится с машиной, то на каких-то сборах с пионерами… Ты знаешь, ведь мне уже 29, а он мною как-то не очень интересуется. Я у него как кукла, красивая жена для показа в обществе, к тому же бесплатная домработница…
— А, ну конечно! Значит так любит… — голос у меня довольно мерзкий, кажется, я ревную.
Наша беседа через лифт и холл постепенно перетекает в наш номер.
— …Вот я и возвращалась с ночной смены пешком. Там так пусто, все дома на капремонте. Я уже почти до переулка Ильича дошла, ситуация, черт бы ее… Они сразу меня схватили и затолкали в подворотню, нож достали и говорят, мол, пикнешь — пришьем. И рвут воротник. Ну, что тут делать, я сама все расстегнула, чтобы не рвали, и они меня так вот, по очереди, стоя… Гады.
Потом убежали, а я еле иду, голова кружится, все плывет, больно… Пришла, уже около часа, а он сидит у телика, газету читает. Я вся помятая, грязная, заплаканная, а он ничего и не заметил, кино досмотрел и улегся. Я ему сказала, а он говорит не фиг пешком ходить, езди на троллейбусе с остальными — и все…
Она нервно теребит локон — рыжеватую прядку над ушком, а я молчу. Потом притягиваю ее к себе. Она обнимает меня и прячет лицо у меня на груди. Я трогаю пуговицу на ее блузке, она вздрагивает, придерживая ворот руками, и я ласково, но настойчиво, отвожу ее руки. Она, покорно и безучастно глядя в сторону, молча разрешает себя раздеть.
— Леди не движется! — важно и значительно провозглашаю я, и она наконец улыбается…
— Ты искусал меня вчера… — шепчет она, обнимая меня на кровати, и тянет руками мою голову к своей груди.
Я в ответ тихо рычу. Она фыркает, а затем вздрагивает:
— Ой, больно! Тише… тише…
Грудь твердеет и наливается сладким соком, дыхание тяжелеет и учащается.
— Я тебя поцелую, — бормочу я и тянусь к рыжеватому треугольнику шелковистых волос внизу живота.
— А я тебя, — шепчет она, хватает моего приятеля, который, чувствуя приближение приятной процедуры, гордо поднял голову. Он оказался прав, было очень даже здорово. Когда я чувствую, что больше не могу, мне приходится буквально силой разнимать эту милую парочку — Ленку и тупоголового моего дружка. Прижимаясь к постели, мы повторяем уже знакомое упражнение, потом она, вывернувшись из-под меня, ложится на живот. Смущенно оглядывается и приподнимает зад. Мой приятель быстро сообразил, что к чему, и быстро нашел себе место. Ее стоны только придавали ему силы и упорства, по-моему, он решил углубиться до некоторых не открытых еще областей и стать первооткрывателем. Она положила голову набок, и я хорошо видел полуоткрытые припухлые (искусанные мною) губы, искаженное страстью лицо с капелькой пота на виске. Пальцы судорожно вцепились в подушку. Когда я подал ей свою руку, она схватила ее, жадно сжала,
— Не сюда… если хочешь… — И покраснела. Не знаю, как я сумел это разглядеть — скорее почувствовал.
Скукожившийся, было, приятель воспрянул — выпала возможность ознакомиться еще кое с чем. Новый путь был трудноват, и нам с этим любопытным типом пришлось тяжко. А Ленка сразу начала кричать, из глаз ее потекли слезы, она звала мамочку, сказала все междометия русского языка, из чего я разобрал только «милый» и «еще»…
Когда все кончилось, она долго вжималась мне в плечо, сотрясаемая всхлипами, похожими на истерику. Ее коготки впивались мне в спину и в шею, но я терпел и гладил ее по мокрой дрожащей спине и голове. А она шептала в мокрое от слез плечо:
— Ну что же ты со мной делаешь… я ведь теперь все время тебя хочу… у меня сын, не могу же я… милый…
Тогда я понял, что люблю ее, как никогда никого не любил. И никогда не смогу ее забыть, всю жизнь мне теперь будет чего-то не хватать. И уж совершенно непонятно мне теперь было, что со всем этим делать. Она спала, а я сидел и думал. Думал, что третий день закончился и осталась еще половинка, что часа через три (где-то далеко в Хельсинки) техники начнут проверять бортовые системы серебристой птицы-самолета, он взовьется в небо и нацелится клювом на… И уснул, не додумав до конца. …Под нами плыли сполохи сигнальных огней, плыли сплошные облака, похожие на гигантский мозг планеты Солярис. Я пошевелился в кресле. Все разговоры были уже позади — там, на земле.
…— Ты меня любишь? — она смотрела серьезно, пальцы барабанили по сумочке. — Да.
— А женился бы на мне сейчас? Если бы все вернуть?..
— Да.
— Мы еще увидимся, милый?
— Мы будем встречаться, обязательно, — ответил я как мог более серьезно, но поскольку врать очень не хотелось, молча добавил про себя во сне. Впрочем, она и так все понимала. Ее ждал дома муж, которого она, по-видимому, по-своему, но все-таки любила. Меня, может быть, ждала жена. «Попрыгунья-стрекоза лето красное пропела…» — вспомнилась мне злобная рассказка… Ненавижу муравьев… И впервые в жизни словосочетание «женатый мужчина» показалось мне неестественным и вычурным, уродливым несмываемым пятном. Замерзшая стрекоза сидела в следующем ряду через проход и, зябко кутаясь в воротник свитера, молча, смотрела в окно. Но едва ли она что-то там видела.
Шутка
Снегопад был таким, что за два часа окно снаружи сплошь залепило снегом. Обнаженная девушка поднялась из постели и, обхватив свои бежевые плечи, подошла к окну. Она легонько постучала кулачком по стеклу в надежде, что снег снаружи осыплется. Так и получилось: маленький тонкий пласт бесшумно отломился и канул. Девушка нагнулась к образовавшемуся глазку и долго смотрела на осугробленные крыши, а потом повернулась назад с таинственной улыбкой совершенно счастливого человека и с невинными словами:
— Как быстро в этом году наступила зима!
Мужчина откинул одеяло и сел на диване. Он смотрел на девушку. В его глазах не было ничего, кроме усталого тепла.
— Танюша! — позвал он. — Иди, сядь рядом со мной!
С поспешной готовностью, какую женщины проявляют лишь тогда, когда хотят подчеркнуть сове желание немедленно повиноваться своему властелину, девушка бросилась к мужчине, но села не рядом, как он просил, а на ковер у его ног, положив руки и голову к нему на колени:
— Знаешь, Васенька, я, кажется, наконец-то по-настоящему счастлива…