Сборник коротких эротических рассказов
Шрифт:
Васенька запустил пальцы в волосы возлюбленной, поднимая ее голову. Он улыбался.
— Раз уж мы приняли сегодня такое решение… Решение — на всю жизнь… Так давай отметим этот день, — предложил он.
— Давай, — кивнула Таня. — пойдем куда-нибудь?
— Для начала я куплю тебе у кооператоров двадцать одну пунцовую розу.
— Почему двадцать одну?
— А ты забыла, сколько тебе лет?
Девушка с улыбкой шумно выдохнула воздух — это у нее был такой странный смех:
— Тогда купи пятьдесят девять.
— Зачем?
— Затем, что сегодня наш общий праздник, а если посчитать, сколько нам с тобой вместе лет и особенно сколько розы будут стоить в это время года…
— Тогда я куплю тебе какой-нибудь
— Да. Жемчужные бусы. В том киоске, что у метро. Моя приятельница ну та, нищая поэтесса, у которой это — единственная драгоценность, однажды дала мне померить и тут же, увидев их на мне, сказала, что обратно не возьмет, потому что это моя вещь, я словно бы с ней родилась. Мне стоило огромного труда вернуть ей бусы — она все сопротивлялась, но в душу мне они запали. Поэтесса — матовая блондинка, на ней жемчуг как-то блекнет, а на мне — я ведь совсем смуглая и черная — наоборот, приобретает какие-то немыслимые оттенки — голубой, розовый, желтый — где их раньше не было… Словом — живет! Я все копила деньги на такие бусы, но никак не могла собрать четыреста рублей, все на что-нибудь мелкое соблазняюсь…
— Решено, — обрадовался Вася. — Я сегодня богатый. Сейчас покупаем жемчуг. Потом идем подавать заявление. А после этого хватаем тачку и едем в «Норд». Тамошний директор — мой школьный приятель, так что нас примут как царей.
— И ты скажешь своему другу, — подхватила девушка, — вот это — моя невеста, Таня Лазарева.
— Невеста, — твердо повторил Василий и посмотрел на Таню так, как смотрят только очень открытые и влюбленные люди.
У киоска Таня сняла пуховый шарф, обнимавший ее шею, и Вася торжественно застегнул на ней сзади замочек жемчужного ожерелья. Девушка загляделась на себя в витринное стекло. И она действительно была необыкновенна в тот миг. Из серенького потертого песцового воротника беспомощно тянулась тонкая смуглая шея, на которой жил своей отдельной, недоступной и недосягаемой жизнью жемчуг. Василий залюбовался своей любимой. Танюша отказалась снова надеть шарф, но Вася почувствовал, что она не простудится — такое ощутимое доброе и счастливое тепло, почти свечение, исходило от нее.
Совсем стемнело. С трудом пробивая себе колесами путь в рыхлом снегу, древний «Запорожец» остановился у закрытой стеклянной двери ресторана, одну половину которого занимала огромная табличка «Мест нет», кажется, приделанная туда раз и навсегда, а другую — спина швейцара, не соизволившего даже повернуться на стук Василия. Тому пришлось сильно пнуть дверь ногой, чтобы швейцар, не отрывая носа от газеты, сделал рукой неопределенный жест к табличке, очевидно решив, что имеет дело с душевнобольным. Василий повторил свой маневр, и только тогда швейцар, не открывая двери, стал знаками выяснять, в чем дело, на что Василий закричал, что ему нужен сам директор. Швейцар начал длинно расспрашивать, что да зачем.
Тягостная сцена, в продолжении которой Танюша стояла на несколько шагов позади, становилась уже комичной. Наконец, волею случая, в вестибюле появился сам директор, который с первого взгляда узнал товарища, оттолкнул швейцара и сам отодвинул засов. Друзья обнялись тут же на пороге, а затем стали хлопать друг друга по плечам и восклицать обычную бессмыслицу: «Ну как ты? — А ты? — Да ничего! — А я, как видишь… — Ну ты даешь!» И директор понемногу повлек Васю за собой.
В эти первые минуты Танюша, от замешательства так и не вошедшая в ресторан, оказалась забытой. Так как она от робости не делала никаких попыток войти, то швейцар, приняв ее за постороннюю, начал закрывать стеклянную дверь. Только тогда девушка опомнилась и переступила порог, но была остановлена швейцаром, который, загородив ей дорогу, зычно спросил:
— А вам здесь что надо?
Растерявшись, испугавшись неожиданно резкого тона, Таня сделала неопределенный жест в сторону мужчин, которые уже удалились вперед на несколько шагов. Если бы она продержалась еще секунду, то Василий бы к ней обернулся, позвал, и все бы пошло, как было задумано. Но швейцар, напирая на Таню всей тушей, уже совсем оттеснил ее к выходу. Это и увидели обернувшиеся друзья.
— С тобой? — спросил директор своего гостя.
И тут на возбужденного встречей Василия накатила волна шального озорства, то болезненно-напряженное состояние, про которое говорят: «черт за язык дергает».
— Нет, — быстро сказал он и, ужаснувшись, тут же открыл рот, чтобы рассмеяться собственной шутке и пригласить невесту за собой. Но швейцар, услышав это слово, последним усилием вытолкнул ошеломленную таким ответом девушку за дверь и быстро задвинул засов. И до конца жизни запомнил Вася выражение бесконечного удивления на Танюшином лице, в котором уже отражались вестибюльные лампочки.
Все произошло мгновенно, еще не поздно было исправить, но директор, хохоча, уже волок Васю вверх по лестнице. Только очутившись за столиком, Вася понял, что сейчас уже совершенно невозможно сказать другу, что та девушка, которую только что на его глазах взашей вытолкали из ресторана, та девушка — его невеста. Никому бы и в голову не могло прийти, что человек, поступивший так со своей спутницей, хоть сколько-нибудь серьезно к ней относится. Соответственно, никто и не окажет ей уважения. Да и сама Таня после такой шуточки навряд ли пошла бы сюда…
Рюмки в мгновение ока были наполнены и, поднося к губам первую, он вдруг ясно представил себе Таню в жемчужных бусах и потрепанном песце одну на темной улице, беззащитную, ничего не понимающую, но еще чего-то ждущую… Проглотив водку, он поднял штору и посмотрел на улицу. Там уже никого не было. «Ничего, приеду домой — сразу же ей позвоню и объяснюсь; она должна понять, она всегда легко выходила из всяких глупых недоразумений…»
Но он не приехал домой. Утром Вася очнулся в незнакомой комнате, а рядом с ним на неразобранной кровати храпела перегаром незнакомая девица. У Васи так болела голова, что не было никакой возможности соображать.
Добравшись кое-как до ванной и подставив голову под струю ледяной воды, он начал смутно кое-что припоминать. Ресторан уже закрылся, а они все пили, и официантки садились к ним на колени, он все щипал за груди вот эту вот, рыжую. Потом она потащила его в соседний пустой и темный зал, по дороге опрокинув несколько стульев и, наконец, закрыла за ними дверь, бесстыдно стянула с себя трусы и, повалившись на кресло, увлекла Васю перед собой на колени, отвратительно раскорячилась и стала цепкими лапами пригибать его голову к какому-то скользкому шерстистому источнику мерзкого запаха; воняло тухлой селедкой, и Вася осознал, что это запах неподмытой женской промежности. Чтобы только не чувствовать это, он рванулся вверх, но брюки и трусы, не без помощи ее умелых рук, упали вниз, он повалился на девицу, которая обхватила его ногами — и начался гадкий и грязный сладострастный кошмар.
После опять что-то пили, официантки визжали и поднимали юбки, и еще осталось у Васи слабое воспоминание о том, как его головой вперед запихивали в машину, а он от кого-то отбивался ногами… Теперь вот эта комната… Таня!
Он вскочил, как ужаленный, и, не вытерев головы и хватая как попало свои вещи, бросился вон из квартиры, оставив дверь распахнутой настежь…
В первой же попавшейся телефонной будке Василий, путаясь в цифрах, набирал ее номер. Монетка провалилась, послышалось Танино спокойное и мелодичное «Да». Василий дернул рычаг вниз. Что можно ей сейчас объяснить? Как оправдываться? Где был? И вдруг Вася почувствовал легкий укол самолюбия: по его мнению, Таня должна была изрыдавшимся голосом кричать в трубку: «Вася! Вася! Это ты?! Ну ответь же!» — а она говорила так, словно сняла трубку в приемной своего шефа.