Сборник коротких эротических рассказов
Шрифт:
Долго так продолжаться не могло. Коленки у нее устали, встала на ножки, губочки дала поцеловать, повернулась спиной, села опять на обелиск, осталась на ножках, я ее за грудочки-колобочки к себе прижимаю, поднял коленки, чтоб ей было за что держаться, а она вверх пролезет по обелиску, подумает там о чем-то своем и тихонько так опять вниз опускается, посидит секундочку на лобке моем шершавом, попочкой его поощущает и наверх лезет. Я понемножку колени опускаю и лапочка все больше клиторчиком к основанию пениса прижимается и начинает понемножку ее мелкая дрожь пробирать. Легла уже на мои ноги и попка перед носом у меня запрыгала быстро-быстро. Чувствую, я уже к последнему виражу подхожу и финишная прямая перед глазами. и у лапочки, судя по ее подпрыжкам страна восходящего наслаждения перед глазами появилась,
Малыш-проказник вылил в нее что-то, а сам почти что и не уменьшился. Как его разобрало!
Она лежала на моих ногах без движения и, кажется, даже не дышала. я поднял ее попочку к своим губам, поцеловал в булочки. Длинными каплями на мои бедра сочилась сперма. поднял на руки, отнес в ванную.
Вернулась в постель, прижалась.
— Ты на меня больше не сердишься? — она закрыла рот рукой.
— А зачем ты меня долго так за нос водила?
— А если б я тебе сразу дала, ты бы мне стихи читал? А в общем-то и не в этом дело… Ты ведь мне еще там понравился и я тогда еще знала, что только от тебя зависит… Но еще и дело в том… Не хочется мне говорить об этом, но ты считай, что я это себе расскажу… Мне надо от многого избавиться… Точку жирную поставить…
Я укрыл ее, прижал к себе так, чтобы кроме губок ничего у нее не шевелилось и только иногда касался губами губ.
— После того, как папу убили, мы с мамой очень плохо жили. Кушать иногда нечего было. мама пошла работать на кондитерскую фабрику, но… появился этот Василий Иванович— они часто пили, он ночевал у нас. сначала они хоть ждали, пока я усну… потом перестали. Так что под окошком у мамы, когда ты на озере меня водил слушать, это песни моего детства. Квартира была хрущевка двухкомнатная, я в маленькой, они в большой, проходной. Через год, примерно, мне десять еще не исполнилось, он меня изнасиловал. тряпок в рот натолкал, чтоб не кричала… Справился. мама пришла с работы, увидела кровь на ножке… потом его посадили на шесть лет. «Дяди» к маме приходили, но такого больше не было. Вернулся и опять к нам. Работал где-то, но главное у него было… тебе это не надо. Деньги пошли, хорошо стали жить, мама говорит. — «Видишь, как надо жизнь устраивать» она тогда не знала, что он меня в первую же ночь, как вернулся… потом уж обеих в постель брал и всяким мерзостям учил. Я сначала кричала, плакала все было… потом смирилась… он меня и на инъяз устроил… говорил: «Я из нее международную блядь сделаю, будет на старость мне доллары таскать». Потом он меня приятелю одолжил, потом еще кому-то. И началась у меня двойная жизнь… ночью я подстилка чья-то, днем — человек. Потом гостиницу для иностранцев построили и стала я участницей расширения международных связей… мои фото теперь во многих странах есть, я местная достопримечательность… меня по международному телефону заранее заказывают… впрочем, в милиции мое фото тоже есть. Видишь, какая у тебя популярная женщина в постели. Там, на озере я его отшила, сказала, навсегда. он решил — из-за тебя. Убить грозился. Тебя. Так что считай, спасла я тебя там, что в бунгало твое ни разу не пришла. Из дома я ушла, поживу пока на квартире, потом, может, в общежитии что дадут. Так что гордись: новая глава моей жизни начинается с тебя. Я становлюсь нормальной женщиной, и отдаюсь тебе,потому что сама этого хочу. ты можешь понять, что это? Ни черта ты не понимаешь!
Она встала. взяла кружку с коньнком: «Давай выпьем за меня!» отпила, чокнувшись со мной, большой глоток и вылила на себя все, что там оставалось. «Это тебе, чтоб было что вылизывать».
Я не был последним дураком, чтобы ожидать новых предложений. рассказ ее не то, чтобы очень уж меня разволновал, но что-то новое у нас все-таки появилось. И во мне появилось. Только я приступил к мелиорационно-коньячным работам, меня такое возбуждение накрыло, что я, ни слова не говоря, бросил ее на постель и накинулся на ее прекрасное тело, минута, две, три — не знаю сколько и… выключился. пришел в себя, она меня ладошкой гладит по спине, по заду, наклонилась к лицу и целует нежно, нежно и смотрит на меня глазами сикстинской мадонны. Черт возьми, если это не любовь, то что же?
После этого мы уже, по-моему,
Перед утром уж, я еще покушать приготовил, допили мы коньяк, что в моей кружке оставался. Она у меня на коленях, малыш у нее внутри. Хорошо так сидим. Я говорю: «Давай на недельку на юг слетаем, в море покупаемся». Она меня целует, говорит: «Спасибо. Только мы с тобой больше не увидимся». У меня все так и опустилось, включая малыша.
«Все, милый, я так решила. Праздники не бывают каждый день. Эту ночь и тебя я никогда не забуду, но мне надо еще так много сделать со своей жизнью… Мои каникулы кончились!.. Все!» И, может быть, лучшая женщина в моей жизни ушла в ванную.
Через десять минут я снова увидел молодую, изящную, интеллигентную женщину с удивительно красивыми ногами, скромную, с весьма незначительными запросами вообще и сексуальными в частности. Она вошла в комнату, минуту постояла, запоминая, прижалась щекой к моей щеке, и, ни слова не сказав — вышла.
Я видел в окно, как она спокойной, грациозной походкой прошла мимо часов, под которыми мы встретились вчера, мимо кинотеатра, и еще долго, почти три квартала, видел, как ее прекрасные ножки уносят от меня радость, вынимают что-то важное из моего сердца. Я вернулся на кухню и выпил все, что там еще оставалось. Посидел в одиночестве. Позвонил жеке. Все!
************
На днях притормозил у светофора и обратил внимание на что-то знакомое в походке молодой, элегантной, интеллигентной женщины. Она держала за руку мальчугана лет пяти. Его другую руку держал высокий, широкоплечий джентльмен, в очках и с залысинами на высоком лбу. Может тот, от мыслей о котором кружится голова? В лобовое стекло «волги» мне этого не было видно.
Сагуль Клара
Новая жизнь
Марине было восемнадцать лет, когда родители неожиданно развелись. Отец ушел, оставив бывшей жене и дочери двухкомнатную квартиру на Юго-Западе Петербурга. Гости стали нечасто бывать здесь, знакомых у самой Веры было немного, а к дочери лишь изредка забегали подружки.
Только большой сибирский кот по прозвищу Маркиз скрашивал длинные скучные вечера, наполненные мерцанием голубого экрана телевизора.
Весной Марина стала замечать, что мать порой делается какая-то нервная, взвинченная. Потом Вера звонила куда-то, запершись в своей комнате, долго принаряжалась и исчезала на целый вечер. Возвращалась она довольная и улыбающаяся. Долго плескалась в ванной и распевала вполголоса свои любимые украинские песни, что всегда бывало с ней лишь в минуты душевного подъема.
Восемнадцатилетняя дочь была страшно заинтригована в такие дни. Ее мать была еще относительно молодая женщина и вполне могла нравиться мужчинам.
Однажды в квартире раздался телефонный звонок. Мать пошла в магазин, поэтому трубку сняла Марина. Незнакомый мужской голос спросил: «Алло… Скажите, можно Веру?» В груди у девушки что-то екнуло, и она неожиданно для себя соврала: «Да, это я. Я Вас слушаю.» Мужчина сказал:
«Добрый день, Вера! Ваш телефон мне порекомендовали в службе знакомств «Сюрприз». Я — веселый и общительный человек, но сейчас я так одинок. Как вы смотрите на то, чтобы мы вместе провели сегодняшний вечер?». Марину осенило, она сразу поняла, куда исчезает ее мать. С замиранием сердца она ответила: «Пожалуй, я не против. Как Вас зовут? Сколько вам лет?» Мужчина засмеялся: «Какая Вы любопытная! Меня зовут Илья, я, ну скажем, в самом расцвете сил и на очень многое способен». Марина не знала, что делать — игра заходила слишком далеко.