Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 3
Шрифт:
Но мы не умерли. Бьемся в конвульсиях, сопротивляемся обратной тяге, когда подпитанные извне и из прошлого враждебные силы кружат над нами, захлестывают, злобствуют и упиваются якобы достигнутой и окончательной победой.
Может, и в самом деле лучше отказаться?.. Можно, конечно. Но когда разведчик погибает, гибель грозит всей армии. В нашем случае – человечеству. Мы ведь не только разведчики, но в некотором смысле и спасители. По призванию, с одной стороны, и по таланту – с другой. Именно наш отказ-отречение будет означать смерть. И не только нашу.
Особенность нашей биографии в том, что у нас не было времени осмотреться. Призыв «АиФ» симптоматичен. Это очень нужно нам. Но не властям: им всегда все ясно и у них всегда все правильно. Потому что у них всегда все есть.
А ведь ростки уже были. Но их не заметили. А сегодня они потоптаны, смяты. Суетной стяжательской беготней взад-вперед, вкось и поперек, наперегонки. Но подняться они все же смогут. Эти люди еще живы, они осматриваются. Рождаются новые.
Впервые о них заговорил в конце 50-х В. Дудинцев в романе «Не хлебом единым», а потом напомнил своим фильмом С. Говорухин. Это – РАЦИОНАЛИЗАТОРЫ и ИЗОБРЕТАТЕЛИ.
Кто они такие? Почему вообще появились? Нужны ли они? И зачем, если есть ученые, всякие там науки, супернанотехнологии? Какова их роль в жизни общества? Ведь зачем-то же они нужны, раз появились.
В предвоенном 1940 их численность составляла 526 тыс. человек, в послевоенном 1950 – 555 тысяч. А уже через десять лет, т. е. накануне программного строительства коммунизма – почти два с половиной миллиона (2431 тыс.). Перед пресловутой перестройкой – около 14 миллионов (данные ЦС ВОИР того времени).
Разве не поразительно?! Вдумайтесь: если прежде все известные классы в обществе формировались тысячелетиями и столетиями, то новый слой в СССР буквально за три с половиной более-менее спокойных десятилетия, сложившись, превратился в мощную подвижническую силу, роль и значение которой значительно превосходят ее численность.
И вот опять все перекорежившая, все сломавшая выходка сверху – перестройка. А затем – либерализация. Ну что у них там зудит? Что за нетерпеж? Всё след свой хотят оставить в истории, перегибая и ломая страну через коленку.
Давайте наконец спокойно разберемся, что же собой представляет опыт России в общеисторическом развитии человечества. Без патриотических слюней, либерального визга и псевдокоммунистического догматизма.
Причины больших событий вызревают долго и мучительно. Россия так натерпелась от крепостничества, что буржуазная перековка ее населения быстро избавила его от иллюзий и надежд, дав понять, что новый эксплуататор ничуть не гуманнее своего предшественника. И в 1905 восстали рабочие, выходцы из деревень. А в 1917 – военизированное в мировой войне крестьянство и уже сложившийся в столицах пролетариат. Революция была неизбежна, и она не есть большевистский переворот. Она не выдумка, а следствие.
Она – естественный результат и неоспоримый факт. И хватит ломать копья. Она свершилась, чтобы через протест идти к улучшению жизни. Так свершаются все революции, в том числе и наша, ближайшая, в 1991 году, названная номенклатурными демагогами «контрреволюционным переворотом», но которая по своим целям и участникам была элементарно народно-демократической, при поддержке огромной массы настоящих коммунистов, без чего она попросту не победила бы.
Революции свершаются не только против чего-то, но и ради чего-то. То, ради чего свершилась Великая Октябрьская, открылось, в силу перегруженности нашей истории долгими и тяжкими испытаниями, с превеликой, в несколько десятилетий, задержкой. И признаком этого позитивного смысла явилось именно зарождение никем не планируемого, непредвиденного массового рационализаторского и изобретательского движения, которого до этого нигде, ни у какого народа и никогда в таком масштабе не было.
Смысл этого позитива чрезвычайно прост. Мало изъять сами по себе устаревающие средства производства из собственности капиталистов и помещиков. Важно развивать их впредь, дальше и непрерывно. Мало также смысла и в самой революции, если на себя после нее людям приходится трудиться с большим напряжением и износом, чем на капиталиста и помещика. Общественная собственность породила к себе творческую активность масс.
Революция поэтому не просто протест, но и введение в новую историческую задачу: от экспроприации средств производства перейти к их непрестанному совершенствованию и обновлению – соответственно, от физического, изнурительного труда работника переходить к развитию и использованию его умственных способностей и творческих дарований. Именно такой труд не только «сберегает народ» (термин А. Солженицына), но и развивает его, поднимая на новую высоту человеческой субстанциальности и ценности. Труженик оказывается способным к деятельности, которая прежде считалась исключительной привилегией господствующих слоев и классов.
Но в какое положение были поставлены новаторы правящим чиновничеством в СССР? Они были вынуждены обивать пороги бесконечных инстанций, прося хотя бы даром взять идею ради пользы дела. Способствуя повышению производительности труда («самого главного – по определению Ленина – для победы нового общественного строя») в десятки, сотни, тысячи раз, они встречали глухое сопротивление руководства, предпочитавшего повышать нормативы и снижать расценки ради жалкого повышения текущих показателей. В Новочеркасске расстреляли народный протест, а новаторам, решающим эти проблемы, показывали от ворот поворот. Экономисты рассматривали экономику в отрыве от человека и потому позволили политике загнать ее в тупик.
Сегодняшний выход – это вовсе не выход. Это ложный путь.
История развивается по закону преемственности движущих сил. Речь уже не о коммунистических ценностях, порядком изгаженных. Теперь – о спасении страны, да и человечества в целом. «Либеральные реформы», особенно в нашем исполнении, – это не созидательная политика, а хищно-потребительская, изуверская дележка созданного народом богатства. А еще точнее – конкурентное разграбление всеобщего достояния. Концентрация капиталов с последующим переводом их на новые технологии и параллельно на социальную благотворительность (повышение зарплат, пенсий и др. выплат) – еще более сомнительный фантом, чем построение коммунизма от Хрущева путем интенсификации труда.
Необходимо преодолеть навязанные, лживые приоритеты, чтобы перейти от грабительского (как присвоить да разбогатеть) творчества ворюг к массовому позитивному, созидательно-конструктивному (во имя общего блага) творчеству. Люди, разумеется, имеют право жить богато и привольно, но вопрос – каким способом и за чей счет.
На то есть два предложения.
Во-первых, необходимо ввести к зарплате работника-новатора постоянное дополнительное денежное обеспечение от экономического эффекта предложения и выплачивать его до тех пор, пока идея приносит доход, будь то на частном или государственном предприятии. Это отчисление от общего дохода явится оплатой предшествующего неучтенного труда, что повысит заинтересованность рационализатора и изобретателя в подаче, быть может, меньшего количества, но зато более фундаментальных предложений, поскольку они будут означать для него более весомые отчисления. Тогда по совокупности и непрерывности участия широкая техническая революция не заставит себя долго ждать и справедливость к новаторам обернется для всех нас возрастающим благом.