Сборник "Похитители душ"
Шрифт:
«Внезапная, жаркая, ослепительная вспышка взорвалась у него в мозгу, и больше он никогда ничего не чувствовал». Это уже мистер Маккомбер. Счастливчик, стоявший спиной к смерти.
Легко подсчитать, сколько минут падает с высоты 7000 метров пассажирский самолет. Вполне достаточно, чтобы вспомнить молитвы всех религий мира или сойти с ума. По статистике, даже при таких катастрофах случаются счастливчики, которым удается выжить. Интересно, это очень бестактно – выспрашивать у них, ЧТО там творилось, в этом самолете?
После удара Гмызы у Миши
Он не использовал их для того, чтобы, следуя традициям жанра, припомнить прожитую жизнь.
Не попрощался мысленно с родителями.
Не пожалел, что так поздно познакомился с Таней.
Он просто не знал, что умирает.
Инстинктивно схватившись за горло, он почувствовал что-то липкое и горячее. Обернулся и успел заметить спину выбегавшего Витьки. Увидел, как побелел и рухнул на пол Мухин. Миша испугался, но не за себя – показалось, что Гмыза что-то сделал с Толиком. Мише почти не было больно. И совсем не страшно. Откуда-то вокруг взялось очень много крови. Наваливалась страшная усталость.
«Эх, газету заляпали…» – успел подумать Миша, закрывая глаза.
Часть II
Один на один
Глава первая
Саша
Когда идешь по кладбищу, pазглядывая фамилии и даты на памятниках, каждый pаз невольно вычитая из втоpой даты пеpвую, на ходу пpикидывая: 72, ничего, пожил… 90, ого! – долгожитель… 52, маловато… 40, эх, молодой мужик…
Саша стоял в толпе Мишиных дpузей и pодственников, тупо глядя на блестящие новенькие цифpы 1960–1996. От чего можно умеpеть в 36 лет? «Нелепость, – шептались в толпе. – Какая нелепость!»
Саша чувствовал себя невыносимо неловко. Его мутило от голода со вчеpашнего вечеpа: как только узнал пpо Мишку, кусок не лез в гоpло. Знобило. Яpкое майское солнце било пpямо в глаза. Из шести измочаленных гвоздик, котоpые он деpжал в pуке, одна давно обломилась и висела вниз головой. Он пытался сосредоточиться, заставить себя осознать факт (все! 1996! точка!) Мишкиной смерти, голова уже кружилась от напряжения, но ничего не получалось. В голову лезла неприличная, совершенно не соответствующая обстановке мутота. Почему на похороны положено приносить (Господи, чуть не ляпнул – дарить!) именно четное число цветков? Не слишком ли светлые он надел брюки? Где-то в толпе, кажется, мелькнуло Валеркино лицо, но пропало, не махать же ему рукой, в самом деле?
Много женщин плакало вокруг. Саша удивился, а потом мысленно одернул себя: а ты как хотел? Забыл, кого хоронишь?
От долгого и неподвижного стояния – Саша не позволял себе даже переминаться с ноги на ногу – все мысли куда-то утекли, просочились, голова стала гулкая и пустая, шея занемела. Саша поймал себя на том, что уже давно и не отрываясь смотрит на невысокую, очень симпатичную девушку-брюнетку. Она стояла совсем рядом с гробом и отрешенно смотрела куда-то поверх голов. По щекам ее, не переставая, текли слезы.
«Это, наверное, и есть та самая жена, – подумал Саша. – Красивая».
– Прекрати пялиться, – прошипели у него над ухом. – Это не она. Та уже полтора года в Канаде живет.
Саша чуть не закричал от неожиданности. Обернувшись, он увидел белое злое лицо Дрягина.
– А как… – заикнулся было Саша, но Валерка поморщился, мотнул головой:
– Потом поговорим. – Глаза у него были красные и воспаленные.
Казалось, эти кошмарные похороны никогда не кончатся.
Саша чувствовал себя совсем погано. Теперь он стоял не один, но ощущал ужасную неловкость из-за Дрягина. Казалось, Валерка сейчас заплачет или очень громко что-то скажет… Чтобы хоть немного отвлечься, Саша стал рассматривать стоящих людей. Вот эти двое, с одинаково серыми, опустошенными лицами, – наверное, родители. Мишка никогда о них не рассказывал. А о чем он вообще рассказывал, а? Смотри-ка, Шестаков, оказывается, ужасно похож на мать. Был похож… А вон там, в длинном, до земли, черном платье – конечно, Петухова. Другого такого шрама на носу, наверное, во всем Питере не найдешь. Эффектная дама, ничего не скажешь. Даже цветы – Саша никогда в жизни не видел таких темных, почти черных роз. Прав Мишка, сильно из толпы выделяется. Был прав…
Валерка тихонько потянул его за рукав, отвел в сторону.
– Не могу больше, – хрипло пожаловался он, – у тебя покурить есть? Сигареты дома забыл.
– А здесь… можно? – Саша хорошо помнил, что на бабушкиных похоронах закурил, только выйдя за ограду кладбища.
Валерка замотал головой:
– Давай, а то помру. – Сразу сделал глубокую затяжку, чуть не закашлялся. Но сдержался, закрыв рот рукой. Лицо его побагровело. – Все «Беломором» травишься? – просипел, едва отдышавшись.
Саша кивнул. Любые разговоры казались ему сейчас неуместными.
– Ты на поминки поедешь? – не унимался Валерка.
– Я? Нет. Неудобно. – Саше захотелось немедленно отойти от Дрягина. – Может, помолчишь?
– Ага. – Валерка как-то странно кивнул – вместе и головой, и шеей. Саша вгляделся в него повнимательней и вдруг сообразил, что Дрягин безобразно – ну просто вдребезги! – пьян. Задохнувшись от возмущения, Саша уже в следующий момент позавидовал Валерке. Стакан водки был бы сейчас, наверное, очень кстати. Может, хоть тогда бы, расслабившись, смог бы по-человечески погоревать вместе со всеми?
Немного в стороне стоял высокий красивый парень лет двадцати пяти. Он стоял очень прямо и ближе не подходил, хотя явно пришел на Мишкины похороны. Лицо его время от времени искажала уродливая судорога. Саша был готов поклясться, что этот парень сейчас изо всех сил сжимает кулаки в карманах, чтобы не расплакаться. «Это же Мухин!» – вдруг сообразил Саша. Сразу припомнилось емкое Мишкино: большой и красивый – небольшая пауза, – как динозавр. Точно. Было в Толе что-то грациозно-тяжеловесное, от диплодока.