Сборник Попаданец
Шрифт:
Не знаю, как вам, но мне было тяжело судить в этой ситуации, с одной стороны — нет никаких сомнений, виновна — и точка, а с другой — как не понять, и не стал бы я на ее месте страшней в своей жестокости? Не знаю. Сейчас, когда я лежу на кровати, рассматривая потолок, все кажется глупым, каким-то мелочным и грязным, а вот проживи тридцать лет вот так, в неволе, день в день, час в час, минута в минуту ненавидя всем сердцем себя за свое бессилие и окружающих за их правоту.
Меня аж в дрожь бросало от ее слов: «…я родила от него двух сыновей, двух таких же выродков, как и он, тварей, недостойных жизни…» Что творилось в ее душе? Как могла мать сказать подобное о своих детях? Сколько боли внутри, сколько обиды, какой же непомерно тяжелый груз ей приходилось таскать на своих плечах. Но и оправдать ее нельзя, никак, совсем. Или? К черту, нужно выбросить все прочь из головы и поспать, хоть немного, хоть чуть-чуть.
Заснуть удалось лишь с рассветом на пару часов, плохой сон, больше выматывающий, чем дающий отдых, а новый день нес новые заботы. Дворец, да уже, наверно, и весь город, наводнили слухи, лавиной распространяясь и приукрашивая домыслами и без того запутанные события. Было дикое желание, наплевав
Собрания, заседания, кого-то сразу пинком под пятую точку, самых дальних родственничков отправили по домам, кто-то же бился до последнего. Вернулись бароны, общим голосованием из всех именитых гостей главой признали Кемгербальда. Олаф, впрочем, как и остальные, кричал и спорил до хрипоты не один день, в то время как мне надлежало отсиживаться в комнатах. Если некоторые и воспринимали меня как вполне состоявшуюся личность, то все же для большинства я все еще являлся ребенком, а посему мне поручили Германа, чтобы он не мешал делить собственное наследство, и велели приходить время от времени, узнавать: не поделили ли еще?
Пока не поделили, хоть спор уже шел без малого неделю. Бесило это несказанно, хотя по большому счету все было как на ладони: из ближайшей родни, имеющей более или менее явное родство с Миртами, оставался некий граф Тизбо де Мирт, прямой потомок младшего брата отца покойного графа. Они были хоть и не владетельные, но прямые потомки рода, им, по моему мнению, скорей всего, и придется в дальнейшем получить власть, но вот разговоров и криков от остальной родни было море, что соответственно вынуждало рассматривать каждый конкретный случай в отдельности.
В конце концов терпение мое лопнуло, я оставил письмо Кемгербальду, погрузил его дочек, а также Деметру и Германа в свои повозки и утром второй недели покинул Рону по-английски — не попрощавшись. Плевал я на толки и пересуды, а также на возможные обвинения, у меня начало весны — это начало грандиозных планов, строек, новых задач и море скопившейся за зиму работы. Времени в обрез, а сколько хотелось успеть, не передать словами.
Обратный путь растянулся в разы из-за раскисших дорог, если по снегу мне удалось проскочить до Роны за две недели на санях, то обратно я добирался три с половиной, утопая колесами в грязи по самое не могу. Да уж, весна тут превращала землю не в самое удобное покрытие для дорог, я даже чуть не прослезился, когда мы уже в моем баронстве выехали на плохонькую, но усыпанную битым кирпичом дорогу без бездонных луж и колеи, из которой ничего, кроме неба, не видно. Ах, какой же я у себя молодец и лапочка, мои дороги были убоги, но по сравнению с тем, что творилось в соседних землях, их можно было считать брусчаткой Красной площади.
Надо же, как я успел соскучиться по этому месту, никогда бы не подумал. Меня встречали, обнимали, целовали, жали руку, а к груди графини и баронессы я прижимался вообще с особым трепетом. Правда, народ немного удивился, когда я выпустил из повозок целый женский батальон имени Олафа Кемгербальда. Да уж, жильцами замок обогатился. Сам Лисий стоял весь в строительных лесах, в нем шла глобальная реконструкция и ремонт, а замок, вернее жалкое подобие мощи баронов в Касприве, я вообще приказал снести до основания, на его месте будет возводиться по новому проекту будущий красавец, лебедь, жемчужина этого мира — моя новая резиденция. Его прообразом стал Нойшванштайн, баварский замок, фотографии которого еще в прошлой жизни часто были на рабочем столе моего монитора. Но по самым приблизительным и оптимистичным подсчетом конструкторов-гномов и рабочих из нанятых артелей, эта стройка затянется лет на десять. А уж сумма, которую я буду вынужден вывалить за него, вообще по местным меркам заоблачная, переходящая шесть нулей в золоте. Но, надеюсь, посильная мне, особенно с расчетом на десятилетие.
Пока же я по-прежнему обретался в Лисьем, где уже более чем в половине помещений оборудованы приличные санузлы и ванные комнаты, по местным меркам, просто неслыханное чудо чудное, диво дивное. Как доложил мне сквайр Энтеми, слуги боялись
Хотя с личной гигиеной, ваннами и рукомойниками уже обращались свободно, вопрос, я думаю, лишь во времени.
И как бы мне не хотелось с головой окунуться в свои дела и проекты, но первые два дня все, что я делал, это пытался снять с себя мою Ви. Ох, и отчитала она меня, я вам хочу сказать! По полной, с потрясанием пальчиком и топаньем ножкой, все прям серьезно и без насмешек, мол, такой-сякой, где шлялся? Кто разрешал выходить без спроса? Где твой носовой платок и почему без шапки? Такая милая и родная, я искренне ее потискал в объятьях, выслушал все ее замечания и пожелания, гулял с ней, а перед сном даже читал местные сказки из библиотеки графини. Моя маленькая юная леди заметно подросла и набралась хороших манер, превращаясь из несуразного утенка в белую пушистую птичку. Также вечерами устраивал посиделки с сэром Дако, ведя долгие научные беседы, внося корректировки и уточнения по той или иной схеме, узору заклинания, уточняя некоторые общие черты и основы. Да, у меня всегда была под рукой его библиотека, чем я и пользовался, ежедневно выкраивая для своего обучения иногда минуты, иногда часы, но мощь вычислителя «Мака» и сухих книжных слов никогда не заменит мне живой диалог с учителем, не одно десятилетие практиковавшим искусство магии. Как говорится, опыт не пропьешь. Есть вещи, казалось бы, в простейших мелочах, из которых складывалась иной раз потрясающая многогранная мозаика.
Как же я рад, что зима кончилась, унылое время безделья в этих краях, когда на полгода вся жизнь замирает в ожидании оттепели. Мой Рингмар ожил в считанные дни, закипая, словно котел. Это будет мой первый полноценный год в роли барона, и пусть в том году уже сделано немало, но в этом я собираюсь вообще задействовать как людей, так и свой потенциал по полной программе.
Первым делом закипела стройка корпуса легионеров, здесь я не скупился, опять привлекая к стройке две артели, работающие посменно, не прекращая работы даже с заходом солнца. К осени я рассчитывал закончить постройку хотя бы трех казарменных корпусов, где разместилось бы общим числом до двухсот человек рядового состава и один корпус офицерского состава. Пока же Гарич познакомил меня с отобранными под его руководством ветеранами, которым уже в скором времени предстоит стать первыми наставниками легиона. Здесь уже мне пришлось потратить время на беседы с отобранным составом, так как представления об армии у нас разнились, и кардинально. Что мне нужно и чего я хочу? Во-первых, поставить во главу угла незыблемый постулат порядка. Служивый народ, что здесь, на службе у баронов, что при дворе короля, не имеет как такового понимания, что есть устав и какова его важность. Нет какой-то стандартизированной системы построения, будь то выход на марше, или учебная муштра, или, не приведи Господь, война. Нет, понятно, что здесь прекрасно знают о том, как сомкнуть щиты, выставить шеренгу, произвести обходной маневр, но при всем при этом это не дружный единый механизм, а всего лишь опыт, пришедший в ходе горьких проб и ошибок. Даже я, не ушедший в воинском деле дальше юношеских мечтаний и зубовного скрежета срочной службы, и то навскидку мог перечислить за десяток только оборонительных тактических построений. То есть мне предстояло учить ученых, благо в моем случае мне не нужно выслушивать упреки от стариков, так как в здешней иерархии даже такой сопляк, как я, при должном титуле мог чудить, как ему вздумается, лишь бы монетой звонкой платил за свои причуды. Ну да, ну да, «сено-солома», смотреть на меня будут, как на Петра с его потешными полками, а что делать? Мне почему-то думается, что будет все гораздо сложней. Уже сейчас я со своими ветеранами столкнулся лбами при вдалбливании и пояснении для них устава. Люди совершенно не понимают, почему нельзя пить на службе, с их точки зрения, нельзя только нажираться до поросячьего визга, а вот выпить нормальному солдату для поднятия боевого духа — так это самое оно. На этой почве я собственноручно с ходу расстался сразу с тремя инструкторами, которые уже при знакомстве со мной были слегка навеселе, подобный контингент мне не нужен.
Устав легиона, устав караульной службы, правила, формы обращения, даже табель званий и должностные инструкции с правами и обязанностями каждого от рядового до начальника корпуса мне пришлось выводить самому, а также шаг за шагом в личных беседах вкладывать их значение в головы солдат, нанятых в будущий командный состав. Поверьте, это не только муторная волокита, это, прежде всего, та кость, на которой впоследствии будет держаться плоть и кровь будущей армии. Кто кормит солдат? Кто лечит солдат? Кто одевает солдат? Кто учит солдат? Куда пойдет солдат? Что ему делать, а что нет? Все это должно регулироваться и контролироваться ежеминутно и каждодневно. Я писал, и писал, и писал, и писал, а потом говорил, говорил, говорил и орал, требуя и приказывая, так что слюни летели дальше, чем вижу. Да уж вымотали меня здешние воители, варвары проклятые, в конце концов я собрал их всех в строй и заставил подписать всех желающих контракт, по которому я обязался им платить и драть в хвост и гриву. Снимая шкуру кнутом до костей и мяса за невыполнение моих требований, что в конце привело к тому, что из шестидесяти первоначальных конкурсантов у меня осталось только восемь человек! Всего восемь человек! От такого положения дел хотелось сесть и разреветься, а потом напиться и застрелиться. Но деваться некуда, засучив рукава, стал работать с тем, что есть, благо надежда все же была, чем черт не шутит, может, и выйдет еще у Данилы-мастера каменный цветок?
После трехнедельного курса молодого бойца среди оставшихся я приказал разбивать неподалеку от полигона и строящегося корпуса палаточный городок, завозя первые три десятка добровольцев на прохождение службы в качестве легионера.
Отбор проводил лично, сам выдвигаясь на невольничий рынок, где долго ходил по загону с осужденными. Да уж, выбор тут с моим приходом теперь был незавидным, введенное мной в том году законодательство практически полностью убрало весь более или менее приличный контингент, оставляя лишь совсем пропащих, прегрешения которых были тяжелы и грозили в любом случае смертной казнью. Пришлось плюнуть на все моральные устои и тупо ткнуть пальцем в самых молодых и более или менее здоровых, несмотря на то, кто они там, насильники или убийцы.