Сборник рассказов Survarium

Филиппов Вадим

– Да как же, Дмитрич? Мы его не оставим, как никак, но с нами он пошел.

– А я говорю нечего вам тут больше делать-то, - отрезал старик.
– Ступайте в Лагерь. А мы с ним как-то, да перезимуем.

– Перезимуем?
– переспросил парень.

– Не скоро он встанет, если вообще пойдет-то. Может, как в себя придет, так дове­ду-то его до ваших, если пожелает.

– Дмитрич...

– Я все сказал. Нечем вы ему не поможете-то, а мне в тягость будете. Ступайте.

Музыкант отвернулся к Лесу, и стал вглядываться вглубь, меж стволов.

– Посмотри на него... холодный, мрачный, неприветливый. Как ты живешь тут? Мор­гнешь некстати, и он уже пожирает тебя с потрохами. Опаснее противника нет. Звери, аномалии... все это лишь его оружие.

Он - страшнее всего. Страшнее всех их вместе взятых. Это враг без лица... да, именно, что без лица. С ним не стать друг перед дру­гом, не посмотреть в глаза... Он вроде и тут, но одновременно и нет. Но всегда опасен... всегда держит тебя в напряжении, в ожидании, что вот-вот и будет удар... звери, везде... отовсюду... а может аномалии? Налетит Пыль и ни одной живой души не останется... Нет, назад, к хуторам. Забрать только вещи.

Старик взял парня за плечо и развернул к себе:

– Миша, помни, Лес - это жизнь, новая и непонятная...
– старик ушел в дом, но тут же вернулся, неся что-то в руках.

Это была стеклянная банка, в которой лежала Лоза свернувшаяся комом.

– Возьми его, - дед протянул банку.

– Зачем?

– Я не знаю, что это. Но это не растение уж точно. Во всяком случае, больше-то не растение.

Парень взял банку.

– Артефакт ... «Клубок», - он внимательно вращал банку в руках, осматривая его со всех сторон.

– Новая жизнь, парень. Новая и непонятная.

Вячеслав Настобурский

Выжить

Он бежал, не надеясь продержаться долго и тем более убежать. Слишком мало сил, мало бегал раньше, хотя рано или поздно любого чемпиона по бегу догнали бы. У чело­века не столь много упорства, если он не уверен в своих силах, а бродяга в них уверен не был.

Ноги отяжелели, словно налились свинцом, уже стали оскальзываться в мокрой тра­ве, грязи. Внутри резкой болью отдавалось сердце, каждым ударом как таймером отни­мая одну секунду жизни, одну небольшую часть силы. Легкие горели, будто он нырнул на долгое время, дыхание вырывалось с хрипом, и было уже плевать, что правильнее при беге дышать носом. Рот вопреки забившемуся в угол от страха здравому смыслу отчаянно рвал воздух. Глаза заполнила рябь, как воду, если в нее бросить камешек.

Они не отставали, наоборот, сокращали дистанцию. Может они были сильнее от природы, может им помогало большее число конечностей, но факт оставался фактом: минуты через три шансов совсем не останется. А будут ли у него силы бежать через эти минуты? А сражаться? Смысла в этом давно уже нет, с первой секунды встречи с тва­рями, но человек - упрямое существо, он будет цеплять за жизнь, когда уже все предре­шено, когда нет уже никакой надежды, он будет все равно пытаться выжить и может это ему удастся. В данной ситуации шансов тоже не было, но бродяга гнал себя вперед, не смотря на все приближающееся рычание, топот и ощущение того, что в любой момент тебя разорвут на части. Смерть будет быстрой, может даже не мучительной, но когда ему везло? Скорее всего, его ранят, а затем долго будут есть живьем, пока он не сойдет с ума или не застрелиться.

Хотя из чего он застрелиться? На плече, изрядно мешая битьем по руке висел ста­ренький ТОЗ-122, в кобуре на правом бедре покоился ТТ, правда всего с тремя патро­нами. На ТОЗ было три десятка, но стрелял он из карабина плохо, птицу на лету не собьешь, а мчащие позади твари носились быстрее птиц. Сейчас оружие было скорее лишним грузом, чем средством защиты.

Страх застилал разум, все еще давал немного сил, оттягивал смерть. Сердце, бившее под подбородок, перестало чувствоваться, ноги слегка полегчали, но когда очередная волна адреналина сойдет, все это движущее мясо будет перевариваться в мутировавших желудках. Силы заканчивались, время последнего рывка еще не наступило, но скоро, очень скоро наступит. Неожиданно захотелось остановиться, прилечь, и будь что будет, но безумно, до одури хотелось жить. А жизнь сейчас возможна только при беге, при этой пародии на «кошки-мышки» со смертельным исходом, ибо при попытке состро­ить из себя героя боевика, кладущего тысячи противников штабелями, смерть наступит быстрее, неизбежнее. Что он может, вот если бы их было вполовину меньше, тогда не было смысла бежать, может даже при драке обошлось без ранений, но проклятых тварей тринадцать - чертова дюжина!
– и нет другого пути.

А так многообещающе все начиналось, сказал бы в каком-нибудь фильме. « А так глупо провести жизнь и глупо умереть...», подумал, было, бродяга, и тут же начал за­пинаться, останавливать бег. Разум вдруг проснулся, начал отчаянно голосить: «Беги, продолжай, авось выживешь!», но страх сковал, из глубин головы вылезла кровожад­ность, глупое желание продать свою жизнь подороже. Из-за деревьев начали появляться черные силуэты, торжествующе взвыли звериные глотки и бродяга ощутил вновь дикое желание жить. А жить - значит бежать.

Проклиная свою трусость, он снова побежал, чуть быстрее, чем раньше. Он глянул в глаза смерти, и ему это зрелище не понравилось, значит надо подольше его избегать.

Надо жить, пытаться вырвать свою жизнь из-под косы костлявой...

* * *

Бродяга с трудом пошевелился, разминая затекшие мышцы. Руки, всю ночь сжи­мавшие карабин закоченели и отказывались слушаться, голова болела от твердого сука, служившего подушкой - да уж, сон на дереве это вам не кровать и даже не голая земля. Хотя на дереве все-таки лучше, чем идти в темноте, а тем более ночевать. Здешние му­танты по деревьям пока не лазают, хотя в Бразилии, говорят, есть такие. Что ж, каждой стране свои твари, свои аномалии и артефакты.

Он сполз с дерева, огляделся, поставил рюкзак у корней, сел рядом, не отпуская ка­рабина. Это наверху ты в безопасности, можно ни на что не обращать внимание, а внизу каждый куст может обернуться смертью. Да что куст, слабый ветерок вполне может быть последним, к тому же вполне не радостным. Вокруг кустов не было - огромное поле, на котором всего два дерева. Земля словно выкошена, на самом деле просто ниче­го не растет здесь очень давно, кроме деревьев, но они жутко скрючены, будто какой-то великан неуклюже вылепил их из пластилина. Говорят, по ночам тут бродят призраки, завывают, уводят в чащобу незадачливых прохожих, что ведьмы проводят шабаши, что тут полно аномалий, буквально яблоку негде упасть. Все это было неправда, но в поле все равно страшновато, и вовсе не из-за слухов. Тут куда не плюнь - везде страшное, покрытое ужасающими историями место. Хотя это и впрямь гиблое место, не хорошее. Единственный плюс - тут не ходят звери, но может здесь газы какие-нибудь из-под зем­ли идут, так что надолго по-любому нежелательно оставаться.

Не спуская взгляда с окрестностей, бродяга вытащил из рюкзака консерву, фляж­ку, позавтракал, используя вилку перочинного ножа. Воды оставалось мало, пришлось удостоиться двумя небольшими глотками. Скорее бы добраться до лагеря, там есть хоть и дорогая, но вкусная, чистая вода, главное, что ее там много. Его финансов хватит на две литровые бутылки, еще можно продать патроны СП-6 коробку которых он недавно нашел в кустах. Иногда ему везет, но очень редко.

Вот вчера бродяга повстречал группу каких-то неплохо вооруженных бойцов, при­шлось прятаться, ждать, пока они уйдут, столько времени потерял. Сумерки настигли его неподалеку от этого поля, но он почему - то он решил, что лучше журавль в небе, чем ночевать на дереве в лесу. Там могли гости с другого дерева пожаловать, бродяги здесь свирепые, в каждом видят бандита, хотя сами стали ими. Может ему в очередной раз повезло, а может, оставшись в лесу, он бы нашел что-нибудь редкое, или помог бы какому-нибудь крутому клану, который его принял бы в свои, по слухам, не голодные ряды. В кланах жилось неплохо, особенно в военных, у которых были свои склады с во­оружением и припасами. Неплох так же клан из чисто опытных бродяг: такие стреляют в разы хуже и еле сводят концы с концами, зато легко проходят среди ловушек, справля­ются со зверьем.