Сборник рассказов
Шрифт:
– Я умираю, побудьте еще со мной недолго, - тут его начали душить приступы кашля, а потом слова его перешли в бессвязные стоны.
– Нет я все таки пойду, - сжав все лицо в какой-то непереносимой мучительной гримасе, выдавила из себя Аня.
О знал бы кто-нибудь что творилось на душе ее. Какие штормы, какие бури, сотрясали изнутри всю ее, как что-то резало всю ее, и в то же время возносилась в бесконечном самоотвержении для блага любимого. Да, она знала какое лекарство могло бы помочь Анатолию, знала что и стоит оно не малые деньги и продается в аптеке. И вот когда шли они еще к подъезду, качаясь из стороны в сторону как пьяные, сначала с ужасом отвергла она эту мысль, но вот теперь чувствуя в темноте, рядом с собой умирающего любимого, даже не человека а целый мир, маленькое окошечко в который разорвал и растоптал
Потом долго шла она, петляя по темным улицам, несколько раз падала в сугробы, но вновь вставала и шла, как Христос шел на Голгофу. И вот вышла она на большую улицу, всю залитую светом фонарей, в свете которых проезжали иногда брички, да еще изредка автомобили, проходили, падающих с черного неба маленьких снежных осколков и люди...
Анечка остановилась у стены, опустила голову и все повторяла: "Я вернусь, обязательно вернусь Толечка, ты только дождись меня, ты только не умирай, Толечка, Толечка, я помню о тебе, ради любви..."
Вот дохнуло на нее перегаром; тошнотворной вонищей в которой смешалось и вино и водка и табак и пот и еще черт знает что. Она испуганно вскинула глаза и увидела склонившуюся прямо над собой огромную тушу. Лица она не видела, только какой-то бесформенный блин, в тени фонаря; только огромная туша - груда зловонной плоти, обтянутой преющей кожей, даже одежда, покрытая мокрыми дырами прела, когда это существо стало издавать какие-то звуки, Аня чуть не задохнулась от нахлынувших на нее зловоний, ей сделалось тошно с трудом сдерживала она рвоту. А тут огромная, рыхлая рука стало жадно ощупывать ее... Потом ее схватили за руку и потащили куда-то, а дальше был какой-то кошмар, трухлявая, жадная плоть терзала ее; и вонь, и духота; ей казалось что она тонет в каком-то вязком болоте, не было сил дышать, не было сил двинуться, она все падала в какую-то пропасть и только один лучик был в этом аду - она вспоминала картину, тот чудный закат над дивным золоченым морем, маленькую хижину на его берегу и она девушка, которая сидит на его пороге держа в руках не букет цветов, а малыша, совсем еще маленького, он слабо шевелит маленькими своими ручонками и проводя нежно по ее лицо шепчет: "Мама, мама..."; а вот и лодка мелькает среди волн, все ближе, ближе и она уже видит Анатолия который встал в лодке под парусом и машет ей приветливо рукой, она машет ему в ответ, а потом переводит взгляд на полотна которые стоят у крыльца, там чудные виды и моря и гор и наконец ее портрет, она с распущенными длинными волосами стоит среди цветов на поле по которому бегут тени от облаков, в руках она держит младенца, а за спиной ее поднимаются к самому небу горные вершины, с меховыми белыми шапками... Вот она поднимает глаза и видит и поля и горы и дали, бескрайние, залитые светом уходящего солнца дали и она улыбается ибо видит что Анатолий уже идет к ней открыв свои объятия...
Она очнулась у стены перегнутого подъезда из глубин которого несло водкой и помоями, она не помнила как оказалась здесь, обнаружила что одежда на ней помята, не застегнута, а кое-где и вовсе разорвана. Она запустила руку в карман и обнаружила кипу банкнот, достала, с отвращением стало было пересчитывать эти масленые, мятые бумажки, но у нее слишком сильно дрожали руки и она засунула их обратно в карман и бросилась бежать.
– Скорее, скорее в аптеку! Толечка я спасу тебя!
Вновь она была на большой улице, теперь пустынной; ночь уходила, было раннее утро, небо из ярко-черного стало темно серым, и снегопад прекратился и лишь отдельные запоздалые снежинки лениво кружась падали в сером, промерзлом воздухе.
Вот аптека; дверь оказалась запертой, но Аня долго барабанила в нее и кричала что-то отчаянное, потом она бежала дальше, еще несколько раз падала и наконец нашла аптеку которая работала в ночную смену. Пьяный продавец и двое его собутыльников с удивлением уставились на вбежавшую, растрепанную, страшную Аню. Она выбросила на витрину всю пачку банкнот, и выпалила название лекарств которые требовались.
Пьяный продавец пересчитал деньги, быстро сунул их в ящик, и передал Ане несколько коробочек. Она с жадностью схватила их, рассовала по карманам и с сияющим лицом выбежала из аптеки, и вновь побежала по улице.
– Я спасу тебя Толечка. Ты только подожди милый, сейчас я приду, повторяла она, бросилась какими-то темными подворотнями, пробежала, одну улицу, другую и вдруг в ужасе остановилась и схватилась за раскалывающуюся голову. Только теперь поняла она что забыла в каком подъезде оставила умирающего Анатолия, попыталась вспомнить и тут же поняла что это бесполезно, ночью она двигалась в каком-то бреду, в душе ее ведь бушевали бури и не до того ей было чтобы запоминать дорогу, она бежала тогда наугад, куда вынесут ее ноги и не подумала как будет возвращаться. Теперь она бросилась в один подъезд, в другой, в третий...
* * *
О город Петра, поднявшийся из топких болот на берегу холодного древнего моря, среди твоих, темных улиц, среди гранита и мертвых окон под безжалостным свинцовым небом, затерялся одинокий, пронзительный крик:
– Толечка!!!
О сколько боли было в этом крике, сколько отчаяния... он повторился еще раз, потом еще, все страшнее, все отчаяние с каждым разом. А потом перерос не в человечий, но в звериный вой, казалось одинокая, огромная волчица, умирала среди стен домов.
Спустя полчаса на гранитную набережную Невы вышла одинокая фигурка, холодный ветер трепал ее волосы, а в покрасневших глазах горела адским пламенем нестерпимая мука, лицо стало совсем серым, а в волосах появилась проседь. Под ее ногами, черные ледяные и тяжелые волны, словно исполинские молоты били по граниту, но бессильны были его сокрушить. Анечка посмотрела на низкое, беспросветное небо и прошептала так тихо что только ветер ее слышал:
– Это время такое холодное, зимнее, а до весны еще так далеко... так далеко... Как холодно мне здесь и нет никого рядом кто бы мог согреть и утешить... это не место для меня и не время для меня... прощайте же и простите если можете...
И с этим словами она шагнула в черную ледяную бездну, из которой мгновенье спустя поднялась черная волна и в бессильной ярости дала пощечину гранитному берегу.
15.04.97
ЕРЕТИК
Альберт никогда не знал своих родителей. А виной тому был закон, гласящий, что каждый рожденный в светлейшем круге Рая забирается от родителей в духовную академию, а Альберт был рожден именно в этом, светлейшем круге.
Духовной академией назывались несколько массивных зданий, со всех сторон окруженных неприступными стенами, выход за которые для учащихся был строжайше запрещен. Детей выводили на прогулки по небольшому внутреннему дворику.
Однажды на такой прогулке маленький Альберт задумался - "а есть ли что-нибудь за этими стенами? И если есть то что?"
Так он и спросил у воспитателя их группы.
Тот нахмурился и ответил уклончиво:
– Придет время и ты все узнаешь.
Но Альберт был упрямым мальчишкой и все приставал к нему с расспросами, пока раздосадованный воспитатель не ответил:
– Раз ты такой упрямый, я расскажу, хоть и не положено это знать таким малышам, как ты. За стенами - внешние круги нашего Рая, их называют рабочими уровнями. Тебе никогда не надо будет ходить в них, это удел простых, рабочих жителей нашего Рая; ты же рожден в светлейшем круге, а значит, и жить тебе в нем. Вырастешь - будешь судьей, будешь судить неверных и оступившихся. Дело это благое, так что учись, старайся, набирайся знаний.