Сборник рассказов
Шрифт:
– А быть может, мне просто сейчас очень-очень захотелось, чтобы ты был на самом деле, чтобы ты спас всех нас и даже меня от этого безумия. Мне просто так захотелось этого, что я действительно поверил в тебя... Но, быть может, это опять только самообман, просто слабость - просто то прекрасное, недостижимое, как вершина, вздымающейся над всем миром горы, которая лишь мираж для слабых сердец... Но господи, господи, как хотел бы я чтобы был ты на самом деле, чтобы спас всех нас раз уж мы сами слишком для этого слабы, и я надеюсь, что мы еще встретимся, любимая...
* * *
Он прошел у кровавой стены "Электры" и затерялся среди бетона. Там его ждала сфера, у которой он разделся и, взглянув на прощанье на нежное сентябрьское солнце, живущее за окном, сказал:
– Закрой меня до последнего дня этого мира... там, а аду и в одиночестве, я все же буду с тобой, человечество, любимое мое!
12.08.97 - 19.08.97
P. S. Если человек по настоящему любит, хоть всю свою родину, хоть одну только девушку, его ничто не должно пугать: ни боль, ни расстояния... А если это пугает его, то значит - это не любовь, а лишь какой-то самообман. Только высшая любовь - высшее самоотречение во благо любимого и отличает нас от животных.
ГРАНИТНЫЕ БЕРЕГА
There's No Time For Us
There's No Place For Us
QUEEN "Who Wants To Live Forever"
Холоден, заполнен пронизывающими до костей ветрами, месяц ноябрь. Небо затянуто низкими, быстро летящими, свинцово-серыми тучами, из которых целыми днями падает к размокшей, покрытой холодной грязью земле, серая, пробирающая дрожью, пелена дождя. Природа словно бы умирает в это время года: птицы, которые так искренне заливаются трелями весной давно уже улетели куда-то далеко, в жаркие страны, молчаливы черные дубравы, негде нет ярких цветов, и лишь кое-где на покрытых густыми каплями ветвях, дрожат в холодных порывах, почерневшие листья, им осталось жить совсем немного, слабо-слабо держаться они, и каждый ледяной порыв может сорвать их и бросить на черный ковер сложенный из мокрых и истлевших тел их братьев...
О город Петра!
– ты поднявшийся, гранитными стенами и гранитными берегами, из топи русских болот, как холоден, как темен ты в это время года! Все-все одето в холодный, твердый гранит: и набережные, и стены домов, и небо, и воздух, и волны которые с тяжелым гневным рокотом обрушиваются на твои берега, словно бы пытаясь сокрушить их...
* * *
Пронзительно завыл где-то меж узко сдвинутыми крышами ветхих, старых домишек, где-то меж их покрытыми, грязно-темными отеками, серых стен, ветер. В серовато-промозглом воздухе пролетела с гранитного ледяного неба, разорванная бумажка, она печально прошелестела что-то в воздухе и пала в грязь, которую, казалось, размазал по всей улице, неравномерными, местами слишком жирными и глубокими, мазками, какой-то безумный художник. Пустынна была эта улица, иногда лишь скрипнет где-нибудь дверь, да мелькнет за грязным окном бледное и расплывчатое лицо, окруженное тьмой. Иногда ледяные порывы приносили откуда-то издалека, быть может из другого мира, шум людской толпы, но так эти голоса были далеки что казались лишь каким-то призрачным мертвенным шепотом вплетенным в вой ветра. И ветер уносил эти голоса куда-то дальше по улице, где серый воздух сгущался и стены домов расплывались в зябком мареве.
В этом сером морозном и вязком воздухе неожиданно резко застучали удары каблучков, они, словно острые копья, пронзали болотное марево. А вскоре из зяби вынырнула и фигурка: девушка среднего роста, одетая в темно-зеленое старое пальтишко, запачканное кое-где в грязи, тесно-русые ее волосы убраны были в аккуратную, полную косу, спускающуюся до плеч, а бледное личико выглядело уставшим, изнеможенным даже, она жалась к стенам домов, стараясь обходить грязь, но это ей не вполне удавалось грязь была повсюду.
Вдруг от стены, навстречу девушке выступила высокая фигура. Это был человек - быть может юноша лет двадцати, а может и тридцатилетний мужчина, трудно было определить это с точностью - лицо его было покрыто налетами грязи и копоти; заросшие двухнедельной щетиной щеки; волосы длинные спутанные, словно бы облитые какими-то помоями; одет он был в какое-то рванье, насквозь пропитанное грязью, местами разорванное, в разрывах видно было бело-синее, тощее, замерзающее тело. Вообще обликом своим он скорее походил на кошмарное видение, на мертвеца восставшего из могилы, потому девушка и испугалась и отдернулась от него и наверное бросилась бы бежать прочь, приняв его за какого-нибудь безумца или насильника, если бы не его голос...
Голос этот был мягок и очень печален, негромок, спокоен и тепел словно дыхание весны; только услышав первые звуки, не поняв даже слов, почувствовала она как сердце ее словно бы охватило мягкая волна сотканная из вечернего заката, когда золотисто-бордовый, жаркий солнечный диск, опускается за край небосвода. Потому она остановилась и внимательно взглянула на этого человека.
– Извините я вас кажется напугал, - говорил он, - простите ради бога, не хотел... Хотя знаю мой облик сейчас не может вызывать ничего кроме отвращения, ведь я похож на кошмарный сон не так ли?... Ох, девушка, знаете ли у меня есть картина, я совсем недавно нарисовал ее... старался... Хотите покажу вам, если вам понравиться, если захотите купить я продам, совсем не за дорого, сколько денег дадите столько и возьму, мне бы, хлебушка покушать, я так давно ничего не ел... Не помню уже сколько.
– Вы голодны...
– проговорила девушка, и жалость к этому голодному художнику вдруг разом охватила всю ее сущность, она неуверенно подошла к нему, вглядываясь в его глаза. О какими были удивительными были его глаза - на этом грязном, изнеможенном лице, на этой серой улице, во всем этом огромном гранитном городе, они были необычайно ясны, глубоки, жгучи и печальны. "Господи, как же они печальны!" - вспыхнуло в ее голове.
– Как вас зовут?
– спросила она.
– Анатолий, - ответил юноша, который смотрел теперь на личико девушки. Лицо ее вовсе не было лицом красавицы - нет, худенькое, бледненькое личико, которое однако притягивало к себе взгляд словно некий могучий магнит. Какая-то внутренняя сокрытая еще сила переполняла ее и нечто огромное и прекрасное рвалось из каждой ее черточки, рвалось вверх и что-то пламенное охватывало душу от одного только взгляда на нее.
– А меня зовут Аня, - произнесла она.
– Вы знаете Анатолий, у меня нет денег, но если хотите я могу вас накормить, пойдемте ко мне домой...
– Да, право я был бы очень вам благодарен, но только перед этим позвольте все-таки показать вам мою картину, если она вам понравиться так забирайте, да-да непременно возьмите ее Аня, обязательно возьмите... Вы очень хорошая, добрая, я вижу это. Пойдемте, прощу за мной.
Он направился в какой-то узкий проход, словно ножом прорезанным меж стенами домов. Аня последовала за ним, сердце ее переполнено было жалостью к этому доброму человеку - о как ясно чувствовала она что он добрый!
– Вы где-то здесь живете?
– спросила она неуверенно когда они вышли в совершенно жуткий двор, окруженный со всех сторон серыми, перекошенными стенами домов без окон: тот проход по которому прошли они был единственным ведущим в это место. Аня вздрогнула - ей неожиданно представилось что вздумай кто этот проход замуровать и они навек останутся погребенными меж этими стенами, как в гробнице. Какую ту жуть наводило на сердце это место: стены домов, испещренные выбоинами, смерзшиеся груды мусора у стен, и еще бесформенный обрывки одежды разбросанные повсюду, словно бы разорвало в этом дворе кого-то на части.