Сборник рассказов
Шрифт:
– Я не знаю...
– И я не знаю... Когда нас выселяли, он стал уже другим: мрачным, тоскливым, а сейчас, нет... не знаю... он потемнел от горя, от тоски. Я пришла ему поклонится, но заходить не стану...
– Почему?
Она быстро поклонилась дому и повернулась ко мне, приблизила, вдруг, свое морщинистое лицо и зашептала:
– Это уже не тот дом в котором я жила... он стал совсем иным... годы... годы...
Закружилось это слово и тут увидел я, что глаза старушки стали совсем черными - без зрачков - только темнота кружилась в них и слышался посвист далекого ветра.
– Годы... годы...
Я отшатнулся, и тут весь мир закружился вокруг меня, дом взвился вверх стал чем-то, чего не смог я запомнить, так как никогда раньше не видел ничего подобного...
Сумерки... Окружили, засвистели ветром, темнотою; предо мной стояли двое: женщина и мужчина и что-то спрашивали.
Поздний вечер! Ветер, покрытая грязью улица, слякоть с неба...
– Извините, мы просто проходили мимо. Вы к стене прислонились и медленно-медленно оседали...
– рассказывала женщина.
– Что?
– в растерянности спросил я и резко обернулся: там возвышался черный дом... Я попытался отойти и тут только почувствовал, как замерз; все тело ломило от холода, конечности почти не слушались...
– Может, скорую вызвать?
– предложил мужчина.
– Я сам врач... Но расскажите, как все было. Вы видели, как я пришел сюда?
– Да нет, мы только мимо проходили, увидели вот, как вы по стене оседали.
– Но почему уже темно?
– Так десятый час.
– Я же с утра вышел, где же я все это время был... сумасшествие какое-то...
Мужчина и женщина переглянулись, кажется собрались уходить.
– Подождите... только еще один вопрос: когда погода испортилась?
– Да недели три назад.
– отвечал мужчина.
– Как, а сегодня... ведь с утра все в солнце да в синеве было; лужы, как весной золотились...
– Вы извините - мы спешим.
– Хорошо, только скажите: во сколько же испортилась?
– Да, что же вы... врач - ха!
– усмехнулся уже проходя мимо мужчина.
– С утра сегодня метет и не лучика солнечного не было.
"Быть может, я все еще у себя в квартире: лежу в кровати, в бреду; умираю и нет никого рядом; никто из этого бреда не вытащит... Нет, я же чувствую, что это не сон... Чувствую холод, ветер, но ведь и тот солнечный свет я тоже чувствовал, как наяву... И опять придется идти туда в темени."
В моем мерзлом положении, лучше, наверное было бы пойти домой, улечься в теплую кровать, да и погреться хоть до утра. Но я не мог уйти от дома - я был как ребенок, который ищет в лесу что-то сказочное, что и пугает его и завораживает, зовя к себе...
Вот узенькая улочка, от которой заворачивала черная арка во внутренний дворик. Вот и сама черная арка - тогда я знал, что из тьмы смотрит на меня что-то, но на этот раз шел быстро - сжав зубы продирался сквозь воющую темноту.
"Так ладно.
– думал я.
– Что хочешь делай: пугай, дуй, вой - а к Сашке я все равно сегодня пройду!"
Вот и внутренний дворик - над гнившими пнями повисло слабое, синеватое свечение, но я не останавливаясь, прошел прямо через него, почувствовал на мгновенье весенний, цветущий запах и вот уже вбежал в черную пасть подъезда над которым светился квадратный глаз - на этот раз без зрачка. По лестнице поднимался быстро и на пролете между третьем и четвертым этажами вновь уткнулся ногой во что-то рыхлое...
В стенах жалобно завыл ветер, а я почувствовал, как по штанине моей, а потом по пальто быстро поползло... нет, скорее покатилось что-то. Если лечь и прокатить по своему голому телу килограммовый ледяной шар, то испытаете то, что испытал тогда я. Но, ведь я был в пальто - холод прожигал через одежду.
Не знаю, как тогда не закричал... не знаю. Я дернул к этому руками, желая столкнуть, но руки прошли сквозь воздух... холодного шара, словно бы и не было; зато телу стало тепло...
Уже потом, когда все закончилось, я размышлял: "Зачем дом сначала напугал меня словами той древней старушки, морозил меня целый день, а потом, вдруг отогрел этим холодным шаром... Нет - не знаю - я не дом, я человек... Возможно, и в нем жили какие-то изменчивые чувства, быть может, и он страдал..."
Тогда же сверху, из тьмы услышал я кашель: долгий, надрывный, захлебывающийся.
– Эй - это доктор!
– негромко крикнул я взбегая по ступеням; просто, уже приноровился бегать в этой черноте... На пролете между четвертым и пятом этажами споткнулся о железную банку; с грохотом покатилась она, а потом неожиданно остановилась...
– Это я - Сергей.
– говорил я, рывками приближаясь к источнику кашля.
– Саша, ты?
За запястье меня обхватила мягкая ладошка - она была теплая и липкая, тогда я сразу понял, что это кровь - в воздухе пахло кровью; с каждым, сотрясающим его тело рывком, вырывались все новые и новые, пропитанные кровью порывы.
– Саша.
– прошептал я, становясь перед ним, невидимым на колени.
– Ты болен?.. Ну да, ясно, конечно, что болен... Так я и знал... Что же брат твой? Что же он нас не вызовет?.. Что же он тебя опять в темноту выставил?
Кашель прервался и раздалось шипенье - как в ночном кошмаре! Но я не отдернулся, я приблизился к источнику этого шипенья; пытаясь понять, то, что он хотел мне понять...
Мое ухо коснулось его теплых, липких губ и ворвался в меня жаркий вихрь, от которого испарина у меня на лбу выступила. С трудом мне удалось разобрать вот что:
– Не смейте... не смейте ничего говорить про моего брата... Он лучше вас всех вместе взятых... когда вы хотите помочь другим вы думаете только о благе для своей души... вы лицемеры... Я не куда отсюда не уйду... не уйду... слышите... Ваш мир холодный, и мне эта чернота милее ваших улиц... ваших лиц, которых так много... Я люблю своего брата... одного его люблю... Что вы доктор... Вы бабушку излечить не смогли, не сможете и меня...
"Не иначе, как от брата понабрался!"
– Вот что: Саша - твоя бабушка уже совсем старенькая была. Болезнь в запущенной форме, но и ее можно было спасти, если бы она только согласилась поехать в больницу...