Сборник рассказов
Шрифт:
– В отделение!
– гаркнул милиционер, осмотрев меня своими большими, как ложки, глазами.
Через десять минут, промесив липкую помойную грязь, мы очутились в прокуренном, покосившемся помещении, плотно набитом людьми. На стенах висели плакаты. За толстой, невысокой перегородкой, вроде перил, были милиционеры, по другую сторону мы - граждане. Нас соединяли какая-то дверца, похожая на калитку, и то, что все мы, в большинстве, были пьяны так, что еле держались на ногах.
Ретивый, полутрезвенький милиционер подряд штрафовал граждан
Меня перепугал гроб, стоящий в углу. Но оказалось, что какой-то здоровый милиционер, еле выводя буквы, составлял о нем акт. Рядом стояла, тоже под хмельком, ядовитая старушка в платочке.
– Не будешь, мать, спекулировать гробами, - приговаривал милиционер. Другой раз задумаешься.
Наконец очередь дошла до меня.
– К этому нужно вызвать начальника милиции, - гаркнул задержавший меня служивый.
Скоро вышел сухонький, маленький человечек в форме офицера. Он тоже был пьян.
Пошептавшись с моим милиционером, он подошел ко мне.
– Почему вы облеваны?
– спросил он.
– Это не блевотина, а кровь, товарищ начальник, - ответил я.
– Не врите, что я, не вижу, - пошатываясь, сказал начальник.
– Если бы была кровь, мы бы вас еще месяц назад задержали.
– Я подрался с кошкой, - тихо, как в церкви, проговорил я.
– У меня были с ней метафизические разногласия. Кто переживет друг друга.
– Не хулиганьте, гражданин, - рявкнуло начальство.
– Отвечайте, почему вы облевались, где не положено, и не в том месте перешли улицу?!!
– По рылу бы ему дать, - ухнул розово-упитанный милиционер у меня под ухом.
– Не самовольничайте, Быков, - оборвал его начальник.
– Платите штраф, гражданин, и точка.
– Сколько?
– Ну... на четвертинку... полтора рубля то есть.
Я сунул ему в руку два рубля и повернулся к выходу.
– Гражданин, держите квитанцию, - раздался мне вслед хриплый, надрывный голос.
– У нас тут не частная лавочка.
И кто-то сунул мне в руку конфетную бумажку. Потрепанный, я выскочил на улицу.
– В конце концов, должен же я знать, когда умру, - завопил я перед самим собой.
– Я больше этого не вынесу. Я должен знать: умру я или не умру.
Но тут счастливая, устремленная мысль осенила меня. Вприпрыжку, по самым лужам, стараясь забрызгать себя грязью, чтобы скрыть следы крови, я побежал к трамваю...
Через полчаса я был у букинистического магазина. С каким-то неопределенным чувством, смутно надеясь найти какое-нибудь завалящее пособие по предсказанию будущего, я зашел внутрь.
– У вас есть черная магия?
– спросил я продавщицу.
Она подняла на меня глаза и, увидев мое перепачканное в крови и грязи лицо, пискнула и, кажется, обмочилась.
Истерически, не обращая на нее внимания, я начал копаться в книгах. Случайно мне подвернулся справочник по диагностике для фельдшеров Курской области.
Разобравшись в нужном разделе, я пробежал глазами страницу и вскрикнул: против моего симптома, который шепнул мне на ухо Собачкин, вместо зловещего слова "рак" стояло слово: "запор". Ошалев от радости и еще не веря своему счастью, дрожа от нетерпения и страха, бормоча: "Все равно не поверю, все равно не может быть, чтоб так везло", я стал рыться в толстых академических справочниках. И везде против моего симптома стояло радостное, сияющее слово: "запор".
Шатаясь, я отошел в сторону. Продавщица, забившись в угол, расширенными от ужаса глазами смотрела на меня и бормотала, очевидно в качестве молитвы, слова песенки: "Ах, хорошо на белом свете жить..."
– Теперь я готов все простить Собачкину, - ликовал я, выйдя на улицу.
Но после первого приступа радости пережитые страхи и тревоги дали реакцию: я готов был долго, целыми днями, плакать.
Измученный, ввалился я домой.
– На кого ты похож!
– заорала жена.
Сначала слегка припугнув ее тем, что у меня мог быть рак, рассказал я ей, как тяжело я это перенес и как открыл, что ошибся.
– Пожалей меня, я убил беременную кошку, - заскулил я, упав в ее руки.
– Теперь меня замучает совесть.
– Только и всего. Какая ерунда, - бодро провозгласила жена.
– Ну сделал глупость, другой раз так делать не будешь.
– Везде ужасы, - лепетал я.
– Одному дяде с нашей работы хулиганы отрезали ухо...
– А тебе-то что, - прервала жена.
– Если только это дядя, а не тетя, и она внимательно посмотрела на меня.
– Конечно, дядя. Большой такой, - покраснев, увильнул я.
Жена принесла ведро воды.
– Я не вернул раздатчице лишние деньги; у нее детишки, они будут голодные, - не выдержав, горько всхлипнул я.
– А вот это ты молодец, - обрадовалась жена.
– Не зря страдал, что болел раком. Сколько же она тебе передала?
– Десять рублей, - опять покраснел я и, не переставая всхлипывать, мельком подумал, с каким удовольствием я пропью завтра оставшиеся пятнадцать рублей.
– Ну все хорошо, что хорошо кончается, - заключила жена.
– А ведь намучился ты так потому, что тебя Бог за меня наказал. Не хотел принести мне сегодня утреннюю любовь...
– Я больше не буду, - еще горше заплакал я.
– То-то, милок, слушайся меня впредь, - окончила жена и стала меня отмывать. Временами, умиленный, как поросенок, наслаждаясь своим спасением, я целовал ее голые руки.
Сморчок
Сморчок возрос где-то между Тридцать шестой и Сороковой улицей. По нему - или, скорее, около него - ходили бесчисленные толпы людей, свежеоскаленные, бодрые, скрыто депрессивные, а в общем, нормальные люди.
Еще до рождения в его досознании отпечатались следующие клише: