Сборник "След зомби"
Шрифт:
– Заходят, когда меня нет, потопчутся, вещи с места на место подвигают… Ерунда, Тим, не обращай внимания.
– Хорошенькое дело – не обращай… Вы не «нюхали», что это за люди?
– Не-а. Мне это не интересно… – И Тим увидел: действительно не интересно. Рябцев больше не сенс. Может быть, он уже и способность «принюхиваться» утратил.
– Владимир Владимирович, вы только не обижайтесь. Может быть, вам этот вопрос покажется оскорбительным, но… Люди из моей группы в один голос твердят, что все более или менее способные биоэнергетики выполняют какие-то задания «органов». И что вообще
Рябцев улыбнулся Тиму, мягко, по-отечески.
– Тимочка, сынок, – сказал он. – А ты вообще представляешь, что в нашей стране что-то новое можно было сделать без визы КГБ? Если бы я с ними не договорился, если бы у меня в «органах» не работали старые друзья – не было бы никакого «Центра».
– И как же вы договорились? – проронил Тим сквозь зубы.
– Ты пойми, сынок, главное. С того момента, как Джуна начала лечить Брежнева, «органы» сообразили, что это дело очень удобное для них. Они начали создавать моду на экстрасенсов. А кого лечили и развлекали тогдашние сенсы? Якобы подпольно? В каких домах бывали?
Тим задумался. «Что ж, правдоподобно, – решил он. – Но почему именно сенсы? С тем же успехом можно было создать моду на психотерапию… А вот и нет. Конечно же! В Советской России практически не было психологов. И никто толком не представлял, на что они способны. А вот экстрасенс, кудесник, маг… Тем более что на него клиенты сами летят, как мухи на дерьмо, – и заманивать не надо».
– Они работали с самым трудным контингентом, – продолжал Рябцев, вторя мыслям Тима. – Ведь люди искусства и науки – очень сложный народ для «органов», Тима. Даже такие запуганные, как в Советском Союзе, все равно это люди выдающиеся, требующие особого к себе отношения. Ведь депортировали и сажали только самых непреклонных. Тех, кто не поддавался внушению, программированию. Которое именно сенсы и проводили втихаря… Ты мне веришь, Тима? – Стараюсь.
– Вот ты и поверь, что ничего дурного нами сделано не было. Например, Лапшин не отдал тебя. А тебя очень просили. Но он сказал – нет никакого смысла, бесперспективен. Хотя ты был лучший. А Лапшин сказал – плохой, интереса не представляет. Пережил в детстве психическую травму, активным биоэнергетиком стать никогда не сможет.
Тим резко сжал челюсти и прокусил насквозь сигаретный фильтр.
– Хорошо, – сказал он. – Допустим. Спасибо. И все-таки чем занимались те сенсы, которых Лапшин э-э… отдал?
– Да все тем же, сынок. Приняли в свои руки старые зоны влияния. Те, где работали сенсы прежней формации. Которые уже состарились, или просто устали, или расшатали себе нервишки. Подобрали их клиентуру. Твои однокашники не сделали больше зла, чем было уже сделано к тому моменту, Тима. А самое главное – то, что мы знали: скоро все это станет никому не нужно и их отпустят. И они смогут заниматься исключительно добрыми и нужными делами.
– Кого отпустят, Владимир Владимирович?! Что может измениться в этой стране?!
– Но ведь уже меняется, Тима!
– Да ничего не меняется!!! – заорал Тим. – Вы что, не понимаете, на хрена взялась вся эта «перестройка энд новое мышление»?! Да это же обман! Горбачев просто хочет на нашем горбу
Рябцев ждал продолжения, довольно потирая руки. Тим залпом проглотил чашку остывшего чая и сказал уже спокойнее:
– Сталинские репрессии, хрущевская кукуруза, теперь брежневская стагнация. Мы ничего не знали бы об этом, если бы каждому новому царьку не приходилось оправдывать смещение прежней верхушки. Я одного не понимаю: почему никто не хочет этого признавать вслух?
– Люди не хотят ощущать себя баранами… Послушай, Тима…
– Но они же и есть бараны!!! – рявкнул Тим. – А, да что я тут перед вами… – Он чуть не сказал «бисер мечу», но удержался. С Рябцевым было сложно говорить. С одной стороны, он нес в себе все те черты поколения «родителей», которые Тим ненавидел. И в то же время, наверное, в силу своих шизоидных откровений свыше Рябцев очень многое видел в истинном свете. Стыдно было его обижать.
– Ты меня послушай, – сказал Рябцев. – Хорошо, насчет баранов давай оставим. Но вот насчет Горбачева ты прав. Только одного не учитываешь. Вот ты сказал про волну народного гнева. Все правильно. Горбачев не рассчитал, понимаешь? Эта волна сметет и его самого, и все, что есть в нашей стране дурного. Так что я обещаю тебе, Тима, что очень скоро здесь все изменится. Через год-два, не больше.
– Допустим, вы правы. Хотелось бы. Но мне столько не продержаться, Владимир Владимирович.
– Ты должен, Тим.
– Да никому я ничего не должен!
– А Мать-Земля? Она на тебя надеется, я знаю.
– Тьфу! – Тим отвернулся. Некоторое время он глубоко дышал, пробуя восстановить душевное равновесие. – Как все получилось с Эфой? – спросил он наконец.
– С Фаиной? Мы вызвали Черта на встречу. И договорились.
Тим откинулся назад и заложил руки за голову. У Рябцева ему всегда хотелось принять открытую к контакту позу. Рядом с этим человеком он ощущал себя в тепле и безопасности. Тим не питал иллюзий – невооруженным взглядом было видно, что вот с этой мягкой располагающей улыбкой Рябцев и убьет, если надо. Человек с кошачьей грацией мощного, тяжелого, будто каменного тела. Дружественный и ласковый. Убьет запросто кого угодно. Кроме Тима Костенко. И, пожалуй, Полынина. Конечно, не нарочно убьет – защищаясь. Но факт остается фактом.
– И кто же такой Черт?
– Он, Тимочка, представился нам сотрудником «шестерки» КГБ. Это их оперативно-техническое управление. Как его… Хананов. Александр Михайлович Хананов. Хочешь, я дам тебе его адрес?
– Ну уж нет! – выдохнул Тим, не задумываясь.
– Напрасно. В общем, он освободил ее. И стер ей память. И дал слово, что больше такого не повторится. Ни с кем, никогда.
Тим недоверчиво прищурился.
– Как это вы его так?..
– Оказалось несложно. Микроволновый генератор, который держал Эфу, работал на строго определенной частоте. Если ты вычислил эту частоту, то сможешь определить и направление и по этому же лучу послать ответный удар. Мы пригрозили, что разнесем вдребезги его аппаратуру.