Сборник статей и интервью 2003г (v1.1)

Кагарлицкий Борис Юльевич

–  Че Гевара - личность яркая и вместе с тем одиозная.

«Сонет» в своей рекламной политике в общем-то не стремился использовать какие-либо советские или революционные символы. Но Че Гевара удачно вписался в ту философию, которую нам хотелось донести до нашей аудитории. Используя его портрет, мы хотели сказать: «Сонет» делает революционное по своей новизне предложение.

Мы полагаем, что наши абоненты - люди, воспринимающие революционную героику ассоциативно, а посему уверены, что ничем не оскорбили и не обидели ни личность Че Гевары, ни память о нем.

То, что наши расчеты верны, доказывает и успешность этой рекламной кампании. Только за первые три недели этой кампании подключения по новому тарифу составили 25% от общего объема продаж. Анастасия МАРКОВИЧ

ВОССТАНИЕ СРЕДНЕГО КЛАССА

Название: Восстание среднего класса Издательство: Ультра.Культура Год издания: 2003 Эта книга написана одним из вдохновителей российского движения антиглобалистов, социологом и политологом Борисом Кагарлицким. Книга - исследование. Главный объект исследования - глобализация. На глазах автора мир интегрируется и превращается в единую живую материю. Он становить еще более тесным и близким. И две стороны процесса глобализации все более отчетливо вырисовываются. Одна сторона принадлежит миру корпораций, другая интернационалу трудового населения. Понимая всю неотвратимость происходящего, наблюдая как старые формы управления и сдерживания, уже давно не выдерживающие нагрузки, заменяются новыми. Осознавая, что новый мир, навязанный сверху, оказывается еще более бесчеловечнее старого. Автор задается вопросом, а есть ли альтернатива? Какой мир придет на место нынешнего? И не стоит ли доверить процесс глобализации другим силам, а не мировой бюрократии и ТНК? Социолог и политолог Борис Кагарлицкий в своей книге собрал огромное количество личных наблюдений. В роли хладнокровного судьи он смотрит и анализирует антиобщественный характер «глобализации сверху», выгодной элитам, и противопоставляет ей проект «глобализации снизу». Но что станет толчком к глобализации снизу? Марксизм? Пролетарии? Либералы? Ответом должно стать - восстание среднего класса! Доказывая это на новейшем материале автор показывает как героями в борьбе за глобальную демократию становятся: хакеры, герои мультфильмов. Как и почему возникают биржевые кризисы, экологические и антиглобалистские выступления. Легкость стиля и популярность изложения делает книгу обязательной для всех интересующихся будущим. «Восстание среднего класса» - Борис Кагарлицкий, Издана: 30.06.2003. Отрывки из книги «Восстание среднего класса»: Опорой стабильности глобальной системы становится не только обещанное благосостояние среднего класса, но и его культурная интеграция. Это культура стандартизированного разнообразия. В начале 1990-х одна российская фирма рекламировала себя словами: «При всем богатстве выбора иной альтернативы нет». Это, в сущности, принцип всей культурной политики рубежа ХХ и XXI веков. Перед нами принципиально новое явление. Английский превращается в современный эквивалент латыни - язык, знание которого становится глобально необходимым требованием социальной жизни и условием доступа к информации. Люди, живущие в Лондоне, Дели, Москве и Буэнос-Айресе, оказываются удивительно похожи друг на друга.

Они потребляют товары одних и тех же торговых марок. Они засоряют родные языки одними и теми же новообразованиями. Они смотрят одни и те же фильмы, слушают одинаковую музыку. Их дети играют в одни и те же игрушки! Игрушки! Волны организованных эпидемий прокатываются по планете, заставляя детей поочередно требовать от родителей то новых платьев для Барби, то пластиковых черепашек-мутантов, то полную коллекцию покемонов. В 1995 году в Йоханнесбурге, войдя в дом одного из своих знакомых, я заглянул в детскую комнату и оцепенел: она практически не отличалась от комнаты моего сына в Москве. Не только игрушки, но и постеры на стенах были те же самые! Музыкальная культура, растиражированная MTV, формирует однотипные вкусы у каждого нового поколения, невзирая на географические различия. Разумеется, десятка лучших клипов в Лондоне будет не та же, что в Москве, а московская разойдется с подобранной в Киеве, но клипы, из которых будут составлены все эти рейтинги, на половину, а то и на две трети будут одни и те же. Важным инструментом культурной стандартизации становится компьютер. С того момента, как Microsoft внедрил Windows в качестве мировой операционной системы, миллионы людей стали пользоваться одними и теми же программами, узнавая одинаковые значки на экранах мониторов. Единый язык символов сохраняется, несмотря на то, что программы переводятся на десятки языков. После того как программы переводятся с английского на другие языки, они становятся «своими», окончательно усваиваются миллионами пользователей, превращаясь в часть их собственной культуры. Операционные системы и Интернет определенным образом организуют досуг, работу и даже мышление, заставляя бессчетное число людей по всей планете ежедневно проделывать одну и ту же последовательность операций, причем совершенно добровольно. Развитая система электронных развлечений обеспечивает, на первый взгляд, надежный и эффективный механизм ухода от реальности. Компьютерные игры, телевизионные шоу и лживые новости создают многовариантный, но по-своему целостный мир иллюзорных псевдособытий. В свою очередь шоу-бизнес превращается в одну из наиболее прибыльных отраслей экономики, насквозь пронизанную духом капиталистического накопления и рыночного соревнования. Глобальные коммуникации придают ему новое измерение, делают его всепроникающим и агрессивным. На искусстве всегда делали деньги. Пьесы Шекспира привлекали толпу не меньше, чем голливудские блокбастеры. Да и драматурги, писавшие для тогдашней лондонской публики, в большинстве своем были весьма далеки от уровня Шекспира. Но даже второсортный автор или актер той эпохи должен был завоевывать публику самостоятельно, опираясь только на свои способности. Современный шоу-бизнес обогатил создателей зрелищ, но одновременно поставил их в зависимость от технологии и капитала. Без денег нельзя снять фильм, но главное, его невозможно показать публике, не имея поддержки инвесторов. Совершенно бездарные авторы и посредственные исполнители могут быть «раскручены» с помощью мощной рекламной компании, посредственные актеры превращаются в «звезд», а по-настоящему талантливые исполнители могут быть привлечены для разыгрывания бездарного сценария. Более того, бездарный певец или актер на роль звезды подходит больше, нежели талантливый. Они удобнее, ими легче управлять. Чем меньше у звезды настоящих творческих данных, тем более она зависит от продюсера, от рекламы, от организации, гарантирующей «кумиру публики» его популярность и доходы. Успех приходит туда, где есть деньги. Персонаж шоу-бизнеса превращается в предпринимателя. И продает он уже не себя, не свой талант, а свое имя. Его имя превращается в бренд точно так же, как любой другой бренд, продвигаемый на рынок рекламными кампаниями. Актеры, режиссеры, писатели продают свой бренд. Но сделать это самостоятельно они не в силах. Потому что, как бы ни были они богаты и знамениты, их успех полностью предопределен их взаимоотношениями с капиталом, контролирующим систему глобальных коммуникаций. Отсюда отнюдь не следует, что искусство, стоящее за брендом, обязательно плохо, пошло или банально. Оно может быть и банальным, и новаторским, бездарным или талантливым. По большому счету, это для шоу-бизнеса не важно, и не это определяет успех бренда. Маркетинговые кампании в свою очередь далеко не всегда удачны. Можно вложить деньги в раскрутку бренда и прогореть. Но успех или поражение подобной кампании к качеству творческого «продукта» не имеет никакого отношения. Главное - выйти на рынок в нужное время и найти там свою «нишу». Персонаж шоу-бизнеса теряет право на самостоятельность. Человек становится придатком к своему бренду. Он обязан его обслуживать. У него не может быть ни личной жизни, ни индивидуальности, которые противоречили бы требованиям бренда. Если в прежние времена творческая личность считалась образцом независимости и свободы, то персонаж шоу-бизнеса становится предельно обезличенным. Не человек злоупотребляет местом, занимаемым им в обществе, а место употребляет человека, его занявшего. Переход от искусства к шоу-бизнесу означает превращение творца из «неотчужденной личности» в существо, воплощающее принцип тотального отчуждения. Однако пустота персонажа не должна быть заметна публике. Ее скрывают за экстравагантностью, роскошью, внешними признаками интеллектуальности. В свою очередь персонаж шоу-бизнеса превращается в культурную норму для среднего класса, ходячий образец. Точно так же, как реклама закладывает нормы потребительского поведения, шоу-бизнес и окружающая его квазитворческая среда создают нормы и стереотипы поведения культурного. Формируя нормы для среднего класса, капитал одновременно провозглашает эти нормы общезначимыми. Им вынуждена следовать сама элита. Положение обязывает - элиты оказываются жертвой собственной пропаганды. Они начинают сами подражать среднему классу, воспроизводя его поведение, вкусы и предрассудки. Принцы крови надевают джинсы и бегают по дискотекам. Хозяева крупных компаний бессмысленно тратят время, просматривая идиотские блокбастеры. Толковая и пошлая роскошь шоу-бизнеса остается достоянием иллюстрированных журналов, в то время как элита все менее способна окружать себя изысканной и утонченной роскошью аристократического быта. Богатство больше не связано с красотой. Увы, чем более всеобщей становится норма, тем труднее ее поддерживать. Повторение одних и тех же слов и поступков становится обременительным. А главное, требования жизни и «общепринятые правила» все более расходятся. Чем больше обнаруживается проблем у среднего класса, тем менее он соответствует собственной «норме». Люди начинают вести себя непредсказуемо. Происходит разложение «нормы». Культура нового среднего класса - нечто среднее между «массовой культурой» 1960-х и традиционной «высокой культурой». Точнее, это соединение того и другого, это нечто, возникающее при их соприкосновении, на их границе. Эта культура уже не удовлетворяется примитивными поделками и убогими суррогатами. Она требует «уровня» точно так же, как новый средний класс требует уважения к себе. Но при всем том она не перестает быть массовой, общедоступной и легкой в употреблении. Отсюда, например, фантастический успех книг Дж. К.Ролинг (J.K. Rowling) про Гарри Поттера и других подобных произведений. Они представляют собой общедоступное чтение, не лишенное, однако, определенного литературного уровня. Оно не ставит перед вами серьезных вопросов, не заставляет мучиться размышлениями о смысле жизни. Но давать его своим детям и тратить на него свое время - не стыдно. Среди левых критиков глобализации распространено мнение, будто культурный процесс, контролируемый крупными корпорациями, представляет собой как бы «улицу с односторонним движением», где все обречены двигаться по правилам Голливуда. На самом деле это не совсем так. Скорее можно говорить о двустороннем движении, но по очень странной улице, где на одной стороне имеется пять полос, а на другой - всего одна, да и по ней движение разрешено лишь в четные дни… И все же встречные культурные течения, безусловно, здесь встречаются. Время от времени они даже овладевают массами и, соответственно, потребительским рынком. Развлечения, предназначенные для нового среднего класса, претендуют на разнообразие. В противном случае система не способна выполнить собственные обещания. Она предлагает постоянное обновление и динамизм, которые невозможно даже симулировать простым воспроизведением однотипной серийной продукции. Поэтому в сфере культуры постоянно допускаются различные «уклоны», нестандартные решения (чего в «классическом» варианте «масскульта» не может быть). Другое дело, что подобное разнообразие должно лишь поддерживать и укреплять общую динамику стандартизации. Идеи и образы, возникшие в 1960-е годы в недрах контркультуры, в 1980-90-х осваиваются и перерабатываются новой массовой культурой. Мануэл Кастелс (Manuel Castells) писал, что компьютерная революция стала возможна в Калифорнии благодаря культурному перевороту, устроенному молодыми радикалами 60-х годов. Однако таким же точно образом господствующая система переваривала весь социальный и культурный материал великого антисистемного бунта. Формирование нового среднего класса было бы, в культурном отношении, невозможно, если бы поколение 60-х не дало западному обществу фантастический импульс обновления. Система переваривает не только идеи и образы, она использует и людей, превращая неудавшихся революционеров в удачливых менеджеров и благополучных интеллектуалов. Техника воспроизводится, образы тиражируются, а содержание выворачивается наизнанку. Музыка протеста становится шоу-бизнесом. Альтернативный стиль - господствующей модой, почти униформой. Индивидуальное противостояние общественным требованиям - конформистским индивидуализмом. Это культурная реставрация, которая, как и всякая успешная реставрация, не отрицает достижения революции, а по-своему опирается на них. Ключевым моментом культурной реставрации становится реабилитация потребления. Бунт 60-х годов основывался на осуждении «консумеризма», критике «потребительского общества», в котором, как в болоте, потонули революционные идеалы европейского рабочего движения. Реставрация 80-х предполагала возврат к потреблению, но теперь уже - эстетизированному, разнообразному и индивидуализированному. Потребительская культура должна была одновременно стать и культурой самоутверждения. Приобретение товаров из механического действия превращалось в символическое самоутверждение личности. Многочисленные «бренды» должны были придать потреблению дифференцированный характер. Каждый «бренд» формировал собственную символику и эстетику, мало связанную с товаром как таковым, но принципиально важную для самооценки покупателя. Реклама превратилась в разновидность искусства, привлекающего в свои ряды художественные таланты и усваивавшего самые передовые эстетические идеи. Для культурной реставрации 1980-х очень показателен феномен журнала «Wired»: радикальный стиль, порожденный революцией 60-х годов, оказывается здесь поставлен на службу консервативной политике. Это одна из характерных черт «калифорнийской модели», по которой строилось информационное общество 90-х. Радикальная культура или, по крайней мере, ее элементы успешно интегрируются в буржуазный, консервативный проект, придавая ему динамизм и видимость «прогрессивности». Отныне стиль заменяет содержание. Идея коллективного социального освобождения (social emancipation) заменена радостью индивидуального самоутверждения (self-satisfaction). Другое дело, что, пытаясь опереться на антисистемные образы и традиции, система втягивается в рискованную игру. Классический консерватизм принципиально отвергал все подозрительное, все, в чем хоть как-то проявлялось критическое сознание. Неоконсервативная реставрация заигрывает с образами, порожденными критическим сознанием, ставит их себе на службу и тем самым частично легитимизирует нонконформизм. Разумеется, контролируемый нонконформизм сам по себе угрозой для общества не является. Он лишь придает жизни вкус разнообразия. Но граница допустимого может быть нарушена стихийно и неожиданно. Особенно заметно это становится в Восточной Европе конца 90-х годов. Радикальный стиль, экспортированный из стран «центра» в страны «периферии» вместе с другими атрибутами новой культуры среднего класса, начинает там понемногу наполняться радикальным содержанием. Происходит это в значительной мере стихийно. Восточноевропейские общества, не пережившие революции 60-х годов, приобщаясь к культуре западного среднего класса, становятся восприимчивыми и к тому комплексу идей, представлений и чувств, которые дали ей первоначальный импульс. Уже в 1970-е годы официальное искусство в «коммунистических» странах делается все более формальным и бездушным, а все живое становится в той или иной степени оппозиционным, однако в то же время понемногу теряет связь с питавшей его ранее культурной и идейной традицией. Поиски новых идей оказались не более результативны, чем поиски новой эстетики. Это была отчаянная попытка советских людей перестать быть советскими, не становясь ничем иным. Культурный кризис 90-х годов часто описывается в экономических категориях: не было инвестиций в кинематограф, субсидии театрам стали нищенскими, крупномасштабные выставки стали редкостью и т.д. Но разразившийся кризис идентичности был гораздо страшнее, чем нехватка денег. И острота этого кризиса оказалась прямо пропорциональна усилиям самой творческой интеллигенции прикончить советскую традицию - единственную, какая у нее была. Этот фанатизм разрушения (возможно, последнее, что осталось живым из всей революционной культуры) оказался не просто наиболее сильным эмоциональным началом, но и стал единственной объединяющей идеей, тем самым сделав невозможным появление любых других творческих идей. Предполагалось, что идеалы свободного рынка автоматически породят новую культуру. Но такие наивные представления могли возникнуть только у советских людей, лишенных рыночного опыта, а потому не осознававших, что рынок и буржуазность враждебны культуре в принципе (именно поэтому все волны обновления западной культуры в XIX-XX веках так или иначе строились на антибуржуазности). Распад советской культуры означал и конец антисоветской оппозиции в культуре. Интерес к андеграунду 70-х и 80-х годов начал стремительно улетучиваться, по мере того как эти культурные явления переставали быть андеграундом (это в равной степени относится и к «новому авангарду» с полулегальными художественными выставками и к самиздатским романам). Дело не в том, что эти произведения искусства были плохи - многие из них как раз были хороши. Но они выполняли определенную политико-культурную функцию, которая исчезла вместе с советскими порядками. Исключением является рок-культура 70-х и 80-х, которая продолжала развиваться и будучи легализованной. Большие деньги сыграли здесь такую же разлагающую роль, как и на Западе. Рок-идолы 80-х (такие, как Андрей Макаревич) к 90-м коррумпировались и превратились в образцы снобизма и безнадежной буржуазности, герои начала 90-х (будь то «Алиса», «ДДТ» или «Любэ») тоже скомпрометировали себя, зачастую утратив способность к новаторству. Но их с поразительной быстротой сменяли новые лица и имена. В данном случае картина мало отличается от общемировой. Шоу-бизнес способен коммерчески осваивать контркультуру и одновременно разрушать ее (в работах Тома Франка* дано блистательное описание этого процесса). Но в то же время, теряя одних героев, контркультура тут же порождает других, которых она, скорее всего, тоже в скором времени утратит. Существует питательная среда, способная воспроизводиться и порождать все новых и новых творческих лидеров, для самоутверждения которых, по крайней мере, на первом этапе, необходимо декларативно бросить вызов как официальным нормам, так и «продавшимся» и «развратившимся» представителям прошлого поколения. Этот перманентный бунт является формой существования контркультурной среды: ее полное поглощение не выгодно даже шоу-бизнесу, ибо сам он не способен порождать новые творческие идеи. Почему именно музыкальная контркультура сохранилась и развивается на фоне кризиса и распада всего советского (от подцензурного кинематографа до самиздатовской литературы)? Скорее всего потому, что она никогда не была полностью и органично связана с советской традицией. Ее возникновение приходится на начало 70-х и никак не связано с продолжением или возрождением революционного импульса. Она возникла под влиянием западного рок-н-рола, была импортирована вместе с мини-юбками, джинсами и другими проявлениями западного протеста 1978-72 годов. Антибуржуазный смысл этого протеста оставался скрыт для большинства восточноевропейской молодежи, но обаяние стиля было неудержимо. Антибуржуазность заменялась упрощенным и порой весьма дешевым нонконформизмом, направленным уже против собственной консервативной бюрократии. Таким образом, «русский рок» с самого начала нашел и собственное, вполне органичное оправдание, и собственного врага. Он вполне прижился на российской (или украинской) почве, но показательно, что никогда не определял себя как часть советской или даже антисоветской культуры. Он просто развивался в это время и на этой территории. После того как восточноевропейское культурное пространство «раскрылось» для западных веяний, оно в кратчайшие сроки начало обретать характерные черты провинциальности, восторженно воспринимаемой частью общества как доказательство модернизации и «приобщения к цивилизованному миру». Однако вместе с западными культурными стандартами на Восток были занесены и вирусы культурного радикализма. Спустя 10-15 лет обнаружилось, что эти вирусы попали на исключительно благодатную почву. Эту книгу можно заказать на нашем сайте (по России, кроме Москвы) или приобрести по адресу: Книжный магазин "Фаланстер" Б. Козихинский пер., 10, 5044795

http://www.falanster.ru Обмен денег на книги С 11 до 20, кроме вс.

СПЕРВА НАЧИНАЕТСЯ АНТИТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ ОПЕРАЦИЯ, ПОТОМ ПОЯВЛЯЮТСЯ И ТЕРРОРИСТЫ

Cовременная российская реальность дает нам массу повседневной информации. Мы уже знаем, что такое «пояс шахида», как вести себя в опасной ситуации. Сообщения о взрывах и террористах-самоубийцах приходят уже не только с Ближнего Востока.

Москве еще далеко до Палестины. Взрывы еще не стали у нас еженедельным событием. Тем более стоит задуматься о том, откуда взялись террористы-самоубийцы. Это явление, пришедшее к нам с Ближнего Востока, вовсе не имеет глубоких исторических или культурных корней. Оно порождено событиями последних лет, когда вторая палестинская интифада, начавшаяся с бросания камней в танки, постепенно переросла в террористическую кампанию против мирных израильтян.

Контртеррористические операции израильской армии начались до того, как появились террористы-самоубийцы. На протяжении двух десятилетий израильские элиты видели главную опасность в левых палестинских организациях. Эти организации были светскими, включали в себя сравнительно умеренных деятелей и (как показал опыт Осло) готовы были вести переговоры. Однако переговорный процесс был сорван. Умеренные и левые палестинские группы разгромлены. Результатом было не прекращение сопротивления, а бурный рост экстремистских групп. Забавным образом, но, судя по сообщениям западной прессы, именно «Хамас» в свое время пользовалась симпатиями израильских спецслужб, которые видели в ней альтернативу светскому национализму. «Хамас» казалась наименьшим злом. Сегодня эта политика обернулась бесчисленными жертвами, а главное - углублением политического тупика, из которого ни та, ни другая сторона не могут выбраться.

Наша история пугающе похожа. Политический переговорный процесс, начатый в Хасавюрте, был сорван - так же как и в Осло. Российские власти сделали все возможное, чтобы записать в террористы всех умеренных чеченских лидеров, с которыми можно было договариваться. Отечественное правосудие до сих пор охотится за Закаевым в Лондоне, хотя хорошо известно, что его единственная на сегодня политическая цель - добиться начала мирных переговоров. Именно наши спецслужбы в прошлом помогли Шамилю Басаеву набраться боевого опыта в Абхазии.

Обида, бессилие, озлобление и желание отомстить порождают ненависть такого накала, что ни собственная жизнь, ни жизнь невинных людей уже не имеют никакой ценности. Самоубийство становится самым эффективным способом возмездия. Объект нападения уже не важен.

Показательно, что во время московских нападений последних дней службы безопасности сработали четко и профессионально. Но предотвратить взрывы и гибель людей все равно не смогли, ибо при столкновении с таким типом террора профессионализм спецслужб уже не является достаточным для того, чтобы защитить общество. И опыт Израиля это тоже подтверждает.

Остановить террор должны сами чеченцы и палестинцы. Больше этого сделать некому. Но для того, чтобы это произошло, люди должны получить надежду. Терроризм порождается безнадежностью. Борьба с терроризмом - это борьба за мирное урегулирование, уважающее интересы и достоинство обеих сторон.

СВАЛКА У БОРОВИЦКИХ ВОРОТ

Одни хотят конвертировать деньги во власть. Другие - наоборот В России с 90-х годов сложилась традиция ждать драматических событий в августе. И путч 1991 года, и дефолт 1998-го, и гибель подводной лодки «Курск» пришлись на этот месяц. Июль, напротив, принято считать временем относительно спокойным, когда новостей нет и журналисты могут спокойно идти в отпуска. Неизвестно, что принесет нам будущий август, но июль явно не стал с точки зрения новостей пустым месяцем. Главное, что сегодня заботит российскую элиту, - это очередное обострение борьбы группировок на самом верху. Первый звоночек - арест Платона Лебедева и вызов на допрос в Генеральную прокуратуру лидера нефтяной компании ЮКОС Михаила Ходорковского и его правой руки Леонида Невзлина - далеко не последняя неприятность, которая грозит обрушиться на головы олигархов в ближайшем будущем. Ходорковский прокомментировал произошедшее так: «Реальная позиция, насколько я понимаю, вырабатывается в настоящее время. Но это касается отдельных людей». Именно так! Интересы «отдельных людей» как раз и составляют суть российской политики. И мы даже знаем большую часть этих «отдельных людей» по именам. «Отдельные люди» собираются в группировки. Но в последнее время эти группировки становятся все менее устойчивыми. Мы привыкли делить отечественную элиту на прибывших с Путиным новых людей, пресловутых «питерских чекистов», и «старых» олигархов, поднявшихся еще при Ельцине и получивших прозвище «семья». Между тем подобное деление становится все более условным. Далеко не все, кто поднялся за последние три года, успели поработать в «органах». С другой стороны, с «семьей» тоже происходят перемены. «Биологическая» семья Бориса Ельцина уже не играет прежней консолидирующей роли. Возникшие под ее крылом олигархи теперь каждый за себя. Абрамович не поддерживает Ходорковского. Александр Волошин за годы пребывания на руководящей работе в администрации президента превратился в самостоятельную фигуру. Премьер-министр Касьянов такой фигурой понемногу становится. Пока прокуратура разбирается с олигархами, в правительстве свои разборки. В отставку ушел еще один человек из «семейной» команды, главный «пиарщик» Белого дома Алексей Волин. Теперь главным начальником в информационных вопросах становится Алексей Горшков, в прошлом сотрудничавший с ЮКОСом, между прочим… Каждая группа имеет свои планы и цели. Каждая пытается выстроить свои отношения с президентом и «питерскими», которые в результате тоже утратили единство. Войны кланов не хочет никто. Несчастье, однако, в том, что планы одних противоречат планам других. И предвыборный сезон обостряет столкновения. Сейчас делят места в Государственной думе, гарантируя себе лоббистские возможности. В 2004 году ставки повысятся: будут разыгрывать влияние на Кремль. Нашим элитам есть что делить: на кону власть и собственность в России. Создается впечатление, что президент взялся наконец за борьбу с олигархами. Обнищавшее за 90-е годы большинство российских граждан подобную новость теоретически должно одобрить. В олигархах люди видят если не виновников своих бед, то по крайней мере тех, кто на этих бедах нажился. Увы, борьба с олигархами не означает конца олигархии, а столкновение людей из окружения президента с лидерами крупнейших компаний вовсе не свидетельствует об изменении курса. Наоборот, это очередное доказательство того, что в России все остается по-старому. Никаких структурных реформ, ограничивающих экономическую власть олигархии, в Кремле не предлагают. О национализации речи не идет. В российском руководстве не обсуждаются даже такие умеренные варианты, как выплата владельцами компаний компенсации за собственность, которую они приобрели в начале 90-х годов за 1-2% ее рыночной стоимости, или введение природной ренты, предлагаемой оппозиционным экономистом Сергеем Глазьевым. Шаги в этом направлении действительно могли бы свидетельствовать о начале борьбы с олигархией. Но подобного не может быть, ибо вопрос касается, по справедливой оценке Ходорковского, не системы, а отдельных лиц. Если бы речь шла о национализации, нужно было бы готовить соответствующие законопроекты и вносить их в Думу, где у Кремля есть большинство. Тактика «наездов» преследует иные цели. Падение курса акций, а в перспективе и бегство кого-то из нынешних олигархов - идеальные условия для того, чтобы некоторые компании могли сменить хозяев. «Питерские чекисты», наступая на позиции «семьи», отнюдь не заинтересованы в том, чтобы менять систему. Напротив, они сами хотят занять ключевые позиции в этой системе. К тому же, нападая на одних олигархов, они заручаются поддержкой других. Эти альянсы неустойчивы. Роли ежедневно меняются. Договоренности нарушаются. «Чекисты» используют свои политические позиции, чтобы добраться до экономических командных высот. В начале 90-х это называлось «конвертировать власть в собственность». Мечта «питерских», опоздавших к первичному дележу, - повторить подобную операцию снова. Начинается «война всех против всех». Президент пока формально оказывается над схваткой. Никто не решается впрямую напасть на него, ибо это означает превращение в мишень, удобную для обстрела со всех сторон сразу. Но в отличие от Бориса Ельцина, который был мастером «сдержек и противовесов», нынешний хозяин Кремля слишком любит порядок и слишком чужд импровизации, чтобы управлять подобным хаотическим процессом. Президент в этой ситуации оказывается не участником схватки и даже не арбитром, а призом. Взять в 2004 году под контроль Кремль, не меняя его обитателя, - главная стратегическая цель всех соперничающих команд. Для среднего же гражданина подобная «битва титанов» останется в лучшем случае картинкой в телевизоре. Если, конечно, увлекшись, борющиеся стороны не разрушат ту самую систему, которую и те и другие хотят сохранить.

"Родная газета" №12

ПРЕДПРИНИМАТЕЛИ «ЗАБИЛИ СТРЕЛКУ» АДМИНИСТРАЦИИ

Чтобы «перетереть» общественный договор

Российский союз промышленников и предпринимателей предложил исполнительной власти подписать общественный договор. Сразу вспоминаются многочисленные трактаты, написанные на эту тему просветителями XVIII века. Однако не стоит ждать, что призрак Жан-Жака Руссо в скором времени появится в коридорах Кремля. Договор, о котором идет речь, не имеет ничего общего с тем, что проповедовали просветители. Больше того, перед нами нечто прямо противоположное привычным представлениям об общественном договоре. В прежние времена считалось, что общественный договор заключается между властью и народом, элитами и массами. Народ обязуется признавать право своих правителей на господство над ним, но за это правящая группа обещает ограничить свое всевластие, считаться с правами населения и уважать его достоинство. В сегодняшней России предлагается заключить договор между олигархией, держащей в своих руках власть экономическую, и чиновничеством, контролирующим механизмы политического контроля. Легко догадаться, против кого направлен этот пакт о ненападении - против всех остальных. О том, чтобы считаться с общественным мнением или учитывать интересы большинства граждан, авторы проекта не упомянули даже риторически. Интересны и предлагаемые условия договора. Чиновники обещают не брать взяток, не преследовать бизнесменов за нарушения, совершенные в ходе приватизации (срок давности для хозяйственных преступлений предлагается сократить до трех лет), а бизнесмены обещают стать прозрачными и честно платить налоги. С точки зрения правовой это выглядит анекдотично. Две стороны обязуются друг перед другом делать то, что они и так должны делать по закону. И создается впечатление, что закон ни для тех ни для других не имеет никакой ценности. Высокие договаривающиеся стороны, похоже, живут не по законам, а «по понятиям». И если на вас «наехали», ваша «крыша» (в данном случае сам РСПП) должна «забить стрелку» напавшей на вас «банде» (в данном случае - кремлевской администрации) и «перетереть вопрос», договорившись «по понятиям» о взаимных уступках. Или, по выражению известного экономиста Евгения Ясина, «установить правила, назвать их законом и договориться о том, что все этот закон будут соблюдать». То есть опять же если нет договоренности, то и закон соблюдать не стоит. Создание правового государства не может быть предметом торга. Ибо закон заставит отвечать за свои действия не только друг перед другом, но и перед обществом. Главное, чего добивается бизнес-сообщество, - это гарантии того, что итоги приватизации не могут быть пересмотрены. Как ни парадоксально, правовое государство таких гарантий дать не может. В конце концов, если население демократическим путем выберет парламент, который в полном соответствии с парламентскими процедурами примет закон о национализации, олигархи рискуют потерять свою собственность. Прецеденты уже имели место, и не только в России и Латинской Америке, но также во Франции, в Австрии, Великобритании и других цивилизованных странах. После того как прокуратура начала «нападение» на ЮКОС и некоторые другие компании, лидеры бизнеса заявили, что отныне не защищен никто, что в стране, где прокурор может «наехать» на руководство крупной корпорации, лейтенант милиции может отнять квартиру у рядового гражданина. Как ни странно, обладатели дешевых квартир ничуть не испугались. Более того, социологические опросы показывают, что большинство граждан как раз высказывается за пересмотр результатов приватизации. И не просто потому, что это соответствует представлениям людей о социальной справедливости, а еще и потому, что без этого невозможно достичь элементарной экономической эффективности. Но олигархические структуры в принципе находятся вне конкуренции, а потому бессмысленно ждать, пока «рынок все расставит на свои места». В западном обществе приход представителей прокуратуры в офисы крупных корпораций воспринимается как доказательство того, что закон един для всех, что демократия работает. Во время прошлогоднего скандала с компанией Enron в прессе США звучали постоянные призывы надеть на виновных «желтые пижамы», т.е. попросту отправить за решетку. Напротив, в России всякую попытку прокуратуры заняться делами бизнеса рассматривают как проявление нашей дикости и сетуют на то, как далеки мы еще от цивилизованного мира. По-своему оба тезиса верны. Если воруют все, власть может восстанавливать справедливость лишь выборочно. Следовательно, любая попытка восстановить справедливость сверху есть одновременно и произвол. Прокурорские работники могут выступать в роли Робин Гудов, да и то лишь по согласованию с вышестоящим начальством. Выход из этого положения не может быть найден за счет сговора элит. Положение изменится лишь тогда, когда закон действительно станет общеобязательным для всех, без малейшего исключения. Путь к торжеству закона лежит через смену элит и законодательно и юридически обоснованный пересмотр итогов приватизации. Другое дело, что достичь этой цели с помощью «наездов» так же невозможно, как невозможно установить справедливость с помощью бандитских разборок.

"Родная газета:" №13(13)

ДОКТОР ФРЕЙД ИДЕТ ЗА «КЛИНСКИМ»

До предстоящих в декабре выборов в Государственную Думу еще далеко, а партии уже начали рекламировать себя по телевидению. Ох, лучше бы они этого не делали…

Вообще-то забавно, когда клипы, прославляющие очередную политическую организацию, мелькают между рекламой женских прокладок и шампуня против перхоти. Поскольку же многие компании рекламируют не столько товар, сколько бренд, в голове несчастного телезрителя все спутывается. «Это - жизнь!» - кричит про себя Российская партия жизни. «Ты этого достойна!» - откликается косметика L'Oreal, Париж.

Разумеется от косметики, шампуня и женских прокладок пользы куда больше, нежели от российских политиков. Однако что есть, то есть. Если у политиков имеются деньги и они готовы на равных бороться с шампунем, остается лишь подводить итоги этого состязания.

Клипы центристских партий отличить друг от друга невозможно, как и сами эти партии. Они невнятны и безлики, что вполне выражает их политику. Чем отличается «Единая Россия» от Народной партии, сказать нельзя просто потому, что никто не запомнит их рекламных роликов. А если запомнит, то не сможет сказать, к кому что относится. У Аграрной партии все просто. Поля, трактора, крестьяне. Еще старинный монастырь на заднем плане (сельскохозяйственная техника, ясное дело, на переднем).