Сборник статей и интервью 2003г (v1.1)
Шрифт:
Предвзятость суда была столь явной, что этого не могли не признать даже соперники Мельникова. Стать в таких условиях мэром для Сергея Шмакова означало бы вызвать ненависть большинства горожан. Он благородно отказался, а за ним и остальные кандидаты.
Подведем итоги. Норильск остался без мэра, впервые в России профсоюзный лидер побеждает на выборах такого масштаба. Успех Мельникова стал возможен благодаря жесткой позиции, занятой его организацией в трудовом споре. Суть явления - страх-то пропал!
Парадоксальным образом решение суда, лишившее Мельникова победы, лишь усиливает его авторитет и влияние. Причем не только в Норильске. Приближаются парламентские выборы, на которых Мельников вполне может выставить свою кандидатуру. На севере России, куда в сталинские времена людей ссылали, влияние Компартии незначительно. Но, может быть, как раз поэтому внепартийные лидеры впервые за многие годы заявляют о себе как о самостоятельной политической силе именно здесь.
ЧЕРНАЯ МЕТКА ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА
Рейтинг Путина упал до 48%. К чему бы это?
В мае, пока простые люди праздновали, социологи преподнесли президенту Путину неприятный подарок. Рейтинг всенародно любимого Владимира Владимировича вдруг резко упал, составив примерно 48%.
Признаюсь, я совершенно не верил нашим социологическим службам, когда они «рисовали» президенту нерушимые 70%. Но по той же причине не верю я и в объявленное ныне «снижение популярности».
Путину ничто не мешало. Ни потонувшая подводная лодка, ни сгоревшая телебашня, ни затягивание войны в Чечне, ни приход американских войск в Среднюю Азию. Стрелы политической критики отскакивали от него, как теннисные мячики - от танка. Либеральные телекомментаторы выбивались из сил, безуспешно объясняя народу недостатки президента. А рейтинг стоял как скала. И вдруг ни с того ни с сего, на ровном месте, пошатнулся и резко пошел вниз. Как говорил великий Станиславский: не верю!
И все же к новым рейтингам стоило бы приглядеться. Цифра 48%, прозвучавшая по телевизору, наводит на размышления. Во-первых, это именно столько, сколько, по утверждениям независимых экспертов, на самом деле - без поправки на «административный ресурс» - получил Путин в 2000 году. Для широкой публики эта цифра ничего особенного не значит, но для самого президента и его окружения она знаковая.
Во-вторых, 48% - это ровно столько, сколько нужно, чтобы гарантированно устроить второй тур выборов. И, в-третьих, это очень удобный промежуточный результат за год до выборов. С этого уровня популярность может легко подняться на 3-4%, обеспечив победу в первом же туре, а может и сползти вниз, поставив под угрозу политическое будущее нашего героя.
Создается ощущение, что президента предупреждают: сейчас уже не 2000 год, времена изменились. Если кремлевский начальник будет хорошо себя вести, все обойдется. Будет плохо вести себя - получит второй тур. А если совсем нехорошо… тогда пусть на себя пеняет. Если у нас Ельцина за год с 6% подняли до всенародного избрания, то ведь таким же способом и опустить можно…
В общем, смысл послания ясен. Вопрос лишь в том, кто отправитель. Черную метку, разумеется, никто никогда не подписывает, но адресат всегда четко знает, откуда она исходит. Или, во всяком случае, откуда может исходить.
Падение рейтинга Путина в 2003 году происходит по тем же сценариям, что и его подъем три года назад. Тогда Путина сделал Березовский. Мы этого Борису Абрамовичу не забудем. Но Березовского в Москве уже давно нет, а из Лондона в такие игры не играют. Вернее, играть можно, только результата не будет.
Однако за прошедшие три года Путин достаточно нажил себе врагов и без Березовского. А политические технологии Бориса Абрамовича давно стали всеобщим достоянием. Коллективный Березовский пришел на смену своему индивидуальному прототипу.
Олигархи старого призыва хотят напомнить президенту, что перераспределение собственности и должностей среди его ленинградских друзей имеет свои границы. Военное руководство не может простить президенту невыполненных обещаний и обманутых надежд. А профессиональным политтехнологам просто необходимо, чтобы в стране была напряженность. Это их хлеб. В условиях стабильности они себя чувствуют как рыба, выброшенная из воды. В общем, всенародно избранного можно только пожалеть.
Хотя, если этот анализ верен, жалеть нам надо не президента, а самих себя. Ибо политические игры у нас в стране не всегда оказываются роковыми для играющих. А вот для подданных империи они неизбежно оборачиваются крупными неприятностями.
ИЗ СТЕНОГРАММЫ СЛУШАНИЙ МОЛОДЕЖНОЙ ДУМЫ РОССИИ ПО ПОЛИТИЧЕСКОМУ ЭКСТРЕМИЗМУ
Выступления экспертов Борис Кагарлицкий, директор Института проблем глобализации, кандидат политических наук. Закон об экстремизме - это политический инструмент, который направлен на решение каких угодно задач, но никоим образом не на противодействие экстремизму. Когда государство начинает вводить политические термины "экстремизм", "радикализм" в законодательство - это значит, что государство выходит за традиционные пределы уголовного права и вступает в сферу ограничения политических свобод в той или иной форме. Экстремизм - не предмет уголовного регулирования, а, скорее, предмет моральной, политологической, идеологической оценки. Что касается правового регулирования в чистом виде, то в любом уголовном кодексе в любой стране сказано, что не надо ходить по улицам и размахивать бомбами, что заложников захватывать нехорошо, что заговор с целью захвата власти - это преступление, за которое сажают в тюрьму. То есть, в любой стране, в любое время достаточно законов, по которым могут посадить на срок любого человека, совершающего политически мотивированные насильственные действия. Больше того, мотивированы эти действия политически или нет - это для закона не должно иметь никакого значения, потому что закон должен быть един для всех. Было уже сказано, по существу продолжается зачистка политического пространства в России. Причем эта зачистка важна потому, что в России политики как таковой нет. В России нет политической борьбы ни как борьбы идей, потому что политические партии в России собираются по элитному признаку, ни как борьбы классовых интересов в марксистском понимании, потому что вместо неё идет борьба группировок. Политики как представительства интересов общества тоже нет, потому что его интересы никому совершенно не интересны, по крайней мере, наверху, да и само общество не готово эти интересы отстаивать. Возникает поразительная ситуация, когда политики нет, а есть некое политическое пространство, на котором действуют такие квази-политические структуры, некие группы. Зачем нужна тогда дозачистка этого пространства? Она ведется именно для того, чтобы не допустить проникновение в политическое пространство политических сил. Ни левых, ни правых, ни центристских, вообще политических, поскольку важнейшей особенностью этого политического пространства является абсолютная деполитизация, деидеологизация и политическая беспочвенность действующих на нем игроков. Эти игроки в данном случае достаточно солидарны в том, чтобы никого другого не допустить, поэтому мы видим, как проходят не только законы об экстремизме, но как постоянно ужесточаются правила выборов, правила, связанные с действиями средств массовой информации. Т.е. задача состоит в том, чтобы не допустить никаких новичков. Ведь они должны пройти какой-то период становления. Они должны возникнуть в качестве политических движений на этом поле и полом развиться до такой степени, чтобы создать конкуренцию нынешнему начальству. Вот их и собираются "придушить, пока они ещё маленькие". А с другой стороны, есть более узкая задача, которая тоже решается. Эта задача состоит в отстаивании интересов господствующих групп, интересов власти. Она состоит в усилении контроля над политическим полем, все игроки заинтересованы в том, чтобы не допустить новичков, но некоторые игроки еще заинтересованы в том, чтобы контролировать других игроков. Кто заинтересован в контроле - ясно. Кремль и околокремлевские структуры. Причем в этом случае закон об экстремизме имеет очень любопытный аспект. Он, конечно, является инструментом политического шантажа. И не только по отношению, скажем, к каким-нибудь несчастным, которых будут выселять во имя исполнения закона о реформе ЖКХ, но и по отношению к тем или иным политикам, которые рискнут попытаться нажить политический капитал на использовании этих конфликтов, на том чтобы, выступить в защиту обиженных и разозленных граждан. Тут же политик попадает под категорию, если не экстремистов, то потакающих экстремистам, и против него можно принимать те или иные меры. А КПРФ на самом деле сильно висит на крючке, потому что разговоры о том, чтобы КПРФ объявить экстремистской организацией, ведутся в печати c 1993 года, т.е. с того момента как КПРФ снова легализовалась. По правилам нынешней государственной жизни КПРФ никогда не выиграет президентские выборы, но это тоже часть игры, т.е. это игра, в которой заранее уже известно, кто победит, и все остальные играют не за то, чтобы победить, а за какие-то другие цели. Когда политическое пространство абсолютно заперто, когда оно абсолютно неадекватно тому, что происходит в обществе, могут быть два направления развития событий. Первое предполагает возникновение каких-либо действительно экстремистских и подпольных организаций, т.е. именно такой ход событий, который может привести к возникновению организаций типа большевиков. Утверждение о том, что подобного рода нелегальные организации, пользующиеся массовой поддержкой, возникают в условиях диктатуры, не совсем верно. Как раз ситуация псевдодемократии представляется наиболее удобной средой для возникновения массовых радикальных оппозиционных организаций за пределами политического пространства - когда, с одной стороны, реального механизма демократического воздействия на власть нет, и все это прекрасно понимают, а, с другой стороны, власть принуждена изображать некоторую терпимость, некоторые признаки уважения к праву, даже некоторые элементы демократии должна стимулировать. Как в царской России - революционеров то в тюрьмы сажали, то в выборах позволяли участвовать. Но сейчас в России нет условий для возникновения политического подполья в какой-то ни было форме или массовых радикальных политических организаций, которые были бы способны бросить серьезный вызов власти. С другой стороны, есть вариант неполитических массовых протестных движений. Обычно эти движения, выражающие политический протест в гораздо большей степени, чем любая официально зарегистрированная партия, возникают стихийно и полустихийно, формально вне политического пространства. Но я пока не вижу возможности того, чтобы эти движения стали серьезным вызовом для политической системы по двум причинам. Во-первых, эти движения привязаны к конкретным событиям, они не могут стать общенациональными, серьезной проблемой для власти. Это то, что называется "single issue campaign". Речь идет об отдельных вспышках, всплесках, за которыми ничего, как правило, не следует. И второй фактор - это очень слабая скоординированность любых протестных выступлений в масштабах страны. Они не скоординированы ни идеологически, ни на уровне личных контактов, ни на уровне элементарного понимания участниками этих движений, что люди, протестующие по тому или иному поводу в другом городе, так или иначе с ними связаны: выступают против общего врага или затрагивают общие проблемы. Из такой мозаики нескоординированного протеста в перспективе может что-то вырасти, но пока это не прослеживается. Это положение может продолжаться очень долго, а может начать быстро ломаться, если станет меняться экономическая ситуация, если начнутся схватки и драки внутри элиты, если правящая верхушка не сможет договориться по какому-то существенному вопросу. И тогда она сама будет заинтересована в том, чтобы максимально подталкивать протестные выступления, и тогда именно сверху возможна дестабилизация ситуации в стране. А снизу социальный потенциал для дестабилизации объективно есть. Он не реализуется в силу того, что он не созрел для того, чтобы самоорганизоваться или выразиться политически. Но по уровню обиженности населения, по уровню угнетенности каких-то частей населения и если учесть уровень образования населения, потенциал для протеста существует и не хватает каких-то элементов, которые, если будут вообще спущены, то будут спущены сверху. В общем, "настоящих буйных мало". Реальная угроза экстремизма может исходить от российских элит, если они переругаются между собой и будут заинтересованы в дестабилизации ситуации, или если одна из конкурирующих групп будет использовать инструмент дестабилизации в качестве способа воздействия на своих противников. Будет так или нет - это зависит не от воли тех новых людей, а скорее всего от цены на нефть. Вопросы к экспертам. Дискуссия. Вопрос из зала Какие меры наказания могут применяться к людям, организациям, занимающимся экстремистской деятельностью? Борис Кагарлицкий Формальный ответ напрашивается. Меры должны быть действенными, предотвращающими распространение политического, и не только, экстремизма. Мы забыли о понятии религиозного экстремизма. У нас в стране это понятие увязывается с понятием исламский экстремизм. Вопрос в том, что понимается под экстремистской деятельностью. Закон - не место для политологических дискуссий. Экстремизм - политологическое понятие, причем дискуссионное. Понятие экстремистской деятельности - из той же категории, что и понятие "антисоветской деятельности". Это словесный конструкт, который имеет четкое генетическое происхождение в ст.58 УК. Все основные понятия, категориальный аппарат, который используется в законе о противодействии экстремизму, в несколько измененной форме заимствованы из советского законодательства по борьбе с антисоветской деятельностью. Первое, что надо сделать - вывести из законодательного поля понятие экстремистской деятельности. Определение цели той или иной организации, как экстремистской - это дело политологов, журналистов, но не юристов. У юристов не имеется соответствующего категориального аппарата в рамках демократического подхода. Если взять тоталитарный подход, то это легко сделать. Понятие "религиозный экстремизм" - опасное оружие против мусульманской общины в России, потому что вбрасывание темы исламского экстремизма в общественное сознание носит четкую и ясную направленность. Большинство населения России смутно представляет себе, что такое "настоящий Ислам". Фразой о том, что экстремизм исламский не имеет ничего общего с "настоящим исламом", прикрываются перед тем, как начать зачищать всех мусульман как экстремистов - чтобы защитится идеологически: мол, это не разжигание межнациональной и межконфессиальной розни, а, наоборот, борьба с экстремизмом. Вопрос из зала Существует мнение, что региональная власть использует на выборах разного уровня местные экстремистские организации в качестве минус-групп, занимающихся применением "грязных" технологий. Бывает, под прикрытием правовых органов, выставляют кандидатов экстремистских организаций, работающих против оппозиции региональной власти. В данном случае экстремисты получают возможность действовать безнаказанно, так как их действия прикрываются властями. Согласны ли Вы, что закон нужен властям для контроля и использования экстремистских организаций? Борис Кагарлицкий Экстремистские группы существуют. Они используются властью. Это старая технология. Российские выборы состоят из подобных избирательных технологий. Но закон здесь не причем. Он не помешает ни власти, ни политтехнологам играть в подобные игры.
ВЗРЫВЫ В ЧЕЧНЕ ОТКРЫВАЮТ ПРЕДВЫБОРНЫЙ СЕЗОН В РОССИИ
У нынешней власти ахиллесова пята не одна, их, кажется, все четыре
Если в Чечне в очередной раз объявляют о «почти окончательном» установлении мира, значит, надо ждать стрельбы и взрывов.
Чем вызвано обострение ситуации в Чечне? На первый взгляд все понятно. Еще несколько месяцев назад московские чеченцы предупреждали, что главным итогом кадыровско-путинского референдума станут рост насилия и эскалация боевых действий. Перед референдумом жителям республики объясняли: если вы проголосуете за конституцию, прекратятся зачистки, с вами начнут наконец обращаться как с нормальными гражданами России. Люди хотели мира, и даже полевые командиры боевиков понимали, что насильственные акции во время референдума не будут популярны среди населения Чечни.
Референдум прошел весьма мирно. Но по принятии конституции зачистки и насилие над жителями не прекратились. Все шло обычным чередом. Кроме одного: чеченское общество в очередной раз почувствовало себя обманутым и обиженным.
В такой ситуации боевики просто обязаны были продемонстрировать свою силу. Под ружьем у Масхадова - примерно две тысячи человек, они вполне могут доставить российским войскам и администрации неприятности в любое время и в любой точке республики, тем более что еще тысяч десять составляет резерв, который может быть задействован для крупномасштабных акций.