Сборник статей и интервью 2006г.
Шрифт:
НЕ ОЧЕНЬ ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ЮБИЛЕЙ
15 лет - дата двусмысленная. С одной стороны, почти юбилейная. А с другой стороны, все-таки на настоящий юбилей не тянет. Недостаточно круглая, весомая, что ли.
Так и с годовщиной августовского путча 1991 года получается. Мало того, что дата так себе, но и повод двусмысленный. Отмечать вроде надо: важное историческое событие. И современное Российское государство родилось именно тогда, в августе 1991 года. Но как отмечать? И чему радоваться? Распаду Советского Союза? Началу рыночных реформ, разоривших две трети населения? Переходу всей полноты власти в руки Бориса Ельцина и его «ближнего круга»?
Но
Сам я тот переворот пропустил. Утром 19 августа мы с сыном гостили у друзей в Стокгольме, когда хозяин дома ворвался к нам в комнату и разбудил криком: «Борис, вставай, в Москве танки на улицах!»
Однако эти танки не выглядели грозно даже по телевизору, хотя западные корреспонденты всячески нагнетали драматизм. Дозвонившись до Москвы, я окончательно успокоился. «Полная чепуха, - флегматично объяснял мне депутат Моссовета Владимир Кондратов, которого я застал на рабочем месте.
– У солдат патронов нет, орудия танков не заряжены. В общем, не переворот, демонстрация военной техники. Дети на бронемашины залезают и кормят солдат мороженым. Никакой другой еды у военных все равно нет, не подвезли».
«Уже через два года у Белого дома снова были танки, и на этот раз все было серьезно» «А как же путчисты? Как их там называют? Госкомитет какой-то…»
«Трудно сказать. Скорее всего, их, бедолаг, расстреляют».
Ощущение полного абсурда сопровождало меня все последующие дни. Бросившись в агентство путешествий менять билеты, я застал пожилую шведскую даму, измученную нашествием русских.
«Все ваши меняют билеты и возвращаются домой, - рассказывала она.
– Шведское правительство ожидало, что будет множество запросов о политическом убежище, а пока нет ни одного. Вам повезло: вы попадете на корабль. Места уже кончаются».
В Хельсинки, куда мы прибыли на следующее утро, небольшая толпа русских и финнов галдела у советского посольства, требуя объяснить, куда подевался Михаил Горбачев. Мой измученный путешествием пятилетний сын Гоша присел поодаль и тут же попал в объектив фотографа из Helsingin Sanomat - на следующее утро его фото украшало первую страницу с подписью «маленький Кооша тоже протестует»…
На пограничном пункте совершенно одуревшие солдаты встречали людей, возвращающихся из Финляндии вопросом: «Объясните, черт возьми, что все-таки у нас происходит?»
В Москву я поспел уже к шапочному разбору. Хотя жалеть было не о чем. «Не переживай, ничего важного ты не пропустил!
– успокоил меня Кондратов.
– К тому же этот переворот явно не последний».
К сожалению, он был прав.
Однако если «недоворот», как его тут же назвали столичные остряки, и в самом деле был образцом беспомощности и бестолковости, то последствия его отнюдь не назовешь ничтожными. А самое главное: в процессе борьбы с неудачной попыткой государственного переворота, организованной несколькими растерявшимися советскими начальниками, произошел другой переворот - вполне удачный, эффективно и быстро проведенный.
Решение Ельцина перевести все органы власти на территории России из союзного подчинения в республиканское было откровенно неконституционным и само по себе являлось государственным переворотом, причем значительно более радикальным, чем все, что пытались сделать путчисты. В отличие от переворота ГКЧП переворот Ельцина завершился полным успехом, получив одобрение мирового сообщества и молчаливую поддержку российского населения, очумевшего от мелькавших с калейдоскопической скоростью событий. В свою очередь, прошедшая совершенно безнаказанно отмена советской Конституции в августе 1991 года была лишь первым шагом. За этим закономерно должна была последовать - уже в рамках Российской Федерации - новая волна антиконституционных решений, которые в конечном итоге завершились повторным, уже настоящим, а не понарошечным переворотом в 1993 году. Однако на фоне всеобщего ликования после провала попытки «тоталитарной реставрации» мало кто в августе 1991 года обращал внимание на подобные «мелочи».
Восторги по поводу торжества свободы сошли на нет почти сразу, когда начался рост цен, а на людей обрушился поток новой телевизионной и печатной пропаганды не менее интенсивный, чем в худшие тоталитарные времена. Свободы после провала августовского путча не стало больше. Напротив, ее начали понемногу, крупицу за крупицей, отбирать. Борьба за свободу была хорошим лозунгом в тот момент, когда нужно было мобилизовать массовую поддержку для проведения перемен. Теперь, когда перемены стали реальностью, новым хозяевам нужны были порядок и идеологический контроль.
Уже через два года у Белого дома снова были танки, и на этот раз все было серьезно.
События 1991 года знаменовали конец перестройки с ее надеждами на демократическое реформирование советского общества, положили конец двоевластию, существовавшему между Ельциным и Горбачевым на протяжении полутора лет. Рано или поздно это должно было произойти, и, в сущности, исход августовских событий мало для кого оказался сюрпризом. Однако крушение перестройки знаменовало и конец порожденного ею массового демократического движения. Для людей, выстраивавших в те дни «живое кольцо» вокруг Белого дома, это была, возможно, высшая точка их гражданского порыва, но в политическом смысле для движения это был крах. Идеология гражданского освобождения сменилась программой рыночной реформы, идея народовластия была заменена лозунгом «сильной президентской вертикали», а либеральные реформаторы, закрепившиеся в кремлевских коридорах, отныне видели в большинстве населения всего лишь досадную помеху на пути реализации своих планов. С их точки зрения вся эта огромная масса советской интеллигенции (а в значительной мере и рабочих - не надо забывать про шахтерские забастовки), сделав свое дело, оказывалась уже не более чем отработанным материалом.
Серьезные люди поделили между собой нефтяные прииски, газовые месторождения и металлургические комбинаты. Горняки получили закрытие шахт и регулярно повторяющиеся технологические катастрофы - новые собственники не стали вкладывать деньги в безопасность рабочих. Многочисленные инженеры и научные работники, составлявшие основную массу «живого кольца», скоро оказались выброшены на улицу - их институты и предприятия закрывались и сокращали персонал. Врачи, учителя, преподаватели вузов получили право работать и дальше - за грошовую зарплату. Многие, потеряв прежнее место в рушащейся советской системе, занялись бизнесом. Некоторые даже преуспели. Кое-кого убили. Значительная часть тех, кто добился успеха в начале 1990-х, разорились во время дефолта 1998 года.
В августе 1991 года у Белого дома собирались вместе люди, которые уже через полтора-два года стреляли друг в друга. Здесь были вместе Борис Ельцин и Руслан Хасбулатов, здесь был и Шамиль Басаев. Однако это единение не вызывает ностальгии. Оно было основано на изначальной лжи. Ведь только массами рядовых участников владели демократические иллюзии и идеалы. Основные игроки уже строили планы на будущее.
Это будущее наступило и сделалось нашим настоящим.
Если сегодня, спустя 15 лет, август 1991 года и заслуживает, чтобы его отмечали, то уж во всяком случае не в качестве народного праздника. Хотя забывать эту дату никак нельзя. События пятнадцатилетней давности должны послужить уроком: массовое движение, которое позволяет собой манипулировать, обречено на крах.