Все чисто для чистого взора,И царский венец, и суму,Суму нищеты и позора,Я все беспечально возьму.Пойду я в далекие рощи,В забытый хозяином сад,Где б ельник корявый и тощийВнезапно обрадовал взгляд.Там брошу лохмотья и лягуИ буду во сне королем,А люди увидят бродягуС бескровным, землистым лицом.Я знаю, что я зачарованЗаклятьем венца и сумы,И, если б я был коронован,Мне снились бы своды тюрьмы.
Да!
Мир хорош, как старец у порога...
Да! Мир хорош, как старец у порога,Что путника ведет во имя БогаВ заране предназначенный покой,А вечером, простой и благодушный,Приказывает дочери послушнойВойти к нему и стать его женой.Но кто же я, отступник богомольный,Обретший все и вечно недовольный,Сдружившийся с луной и тишиной?Мне это счастье — только указанье,Что мне не лжет мое воспоминанье,И пил я воду родины иной.
Какою музыкой мой слух взволнован...
Какою музыкой мой слух взволнован?Чьим странным обликом я зачарован?Душа прохладная, теперь опятьТы мне позволила желать и ждать.Душа просторная, как утром даль,Ты убаюкала мою печаль.Ее, любившую дорогу в храм,Сложу молитвенно к твоим ногам.Все, все, что искрилось в моей судьбе,Все, все пропетое, тебе, тебе!
Вечерний, медленный паук...
Вечерний, медленный паукВ траве сплетает паутину, —Надежды знак. Но, милый друг,Я взора на него не кину.Всю обольстительность надежд,Не жизнь, а только сон о жизни,Я оставляю для невежд,Для сонных евнухов и слизней.Мое «сегодня» на мечтуНе променяю я и знаю,Что муки ада предпочтуЛишь обещаемому раю, —Чтоб в час, когда могильный мракВольется в сомкнутые вежды,Не засмеялся мне червяк,Паучьи высосав надежды.
Нет тебя тревожней и капризней...
Нет тебя тревожней и капризней,Но тебе я предался давноОттого, что много, много жизнейТы умеешь волей слить в одно.И сегодня… Небо было серо,День прошел в томительном бреду,За окном, на мокром дерне сквера,Дети не играли в чехарду.Ты смотрела старые гравюры,Подпирая голову рукой,И смешно-нелепые фигурыПроходили скучной чередой.— «Посмотри, мой милый, видишь — птица,Вот и всадник, конь его так быстр,Но как странно хмурится и злитсяЭтот сановитый бургомистр!»А потом читала мне про принца,Был он нежен, набожен и чист,И рукав мой кончиком мизинцаТрогала, повертывая лист.Но когда дневные смолкли звукиИ взошла над городом луна,Ты внезапно заломила руки,Стала так мучительно бледна.Пред тобой смущенно и несмелоЯ молчал, мечтая об одном:Чтобы скрипка ласковая пелаИ тебе о рае золотом.
Надпись на книге
(Георгию Иванову)Милый мальчик, томный, томныйПомни — Хлои больше
нет.Хлоя сделалась нескромной,Ею славится балет.Пляшет нимфой, пляшет АйшейИ грассирует «Ca y est»,Будь смелей и подражай жеКавалеру де Грие.Пей вино, простись с тоскою,И заманчиво-легкоТы добудешь — прежде Хлою,А теперь Манон Леско.
Вилла Боргезе
Из камня серого Иссеченные, вазыИ купы царственные ясени, и бук,И от фонтанов ввысь летящие алмазы,И тихим вечером баюкаемый луг.Б аллеях сумрачных затерянные парыТак по-осеннему тревожны и бледны,Как будто полночью их мучают кошмары,Иль пеньем ангелов сжигают душу сны.Здесь принцы, грезили о крови и железе,А девы нежные о счасти в двоем,Здесь бледный кардинал пронзил себя ножом…Но дальше, призраки! Над виллою БоргезеСквозь тучи золотом блеснула вышина, —То учит забывать встающая луна,
Тразименское озеро
Зеленое, все в пенистых буграх,Как горсть воды, из океана взятой,Но пригоршней гиганта чуть разутой,Оно томится в плоских берегах.Не блещет плуг на мокрых бороздах,И медлен буйвол грузный и рогатый,Здесь темной думой удручен вожатый,Здесь зреет хлеб, но лавр уже зачах,Лишь иногда, наскучивши покоем,С кипеньем, гулом, гиканьем и воемОно своих не хочет берегов,Как будто вновь под ратью ГаннибалаВздохнули скалы, слышен визг шакалаИ трубный голос бешеных слонов.
На палатине
Измучен огненной жарой,Я лег за камнем на горе,И солнце плыло надо мной,И небо стало в серебре.Цветы склонялись с высотыНа мрамор брошенной плиты,Дышали нежно, и былаПлита горячая бела.И ящер средь зеленых трав,Как страшный и большой цветок,К лазури голову подняв,Смотрел и двинуться не мог.Ах, если б умер я в тот миг,Я твердо знаю, я б проникК богам, в Элизиум святой,И пил бы нектар золотой.А рай оставил бы для тех,Кто помнит ночь и верит в грех,Кто тайно каждому стеблюНе говорит свое «люблю».
Флоренция
О сердце, ты неблагодарно!Тебе — и розовый миндаль,И горы, вставшие над Арно,И запах трав, и в блеске даль.Но, тайновидец дней минувших,Твой взор мучительно следитРяды в бездонном потонувших,Тебе завещанных обид.Тебе нужны слова иные.Иная, страшная пора.… Вот грозно стала Синьория,И перед нею два костра.Один, как шкура леопарда,Разнообразен, вечно нов.Там гибнет «Леда» ЛеонардоСредь благовоний и шелков.Другой, зловещий и тяжелый,Как подобравшийся дракон,Шипит: «Вотще СавонароллойМой дом державный потрясен».Они ликуют, эти звери,А между них, потупя взгляд,Изгнанник бедный, Алигьери,Стопой неспешной сходит в Ад.