Тот дом был красная, слепая,Остроконечная стена,И только наверху, сверкая,Два узких виделись окна.Я дверь толкнул Мне ясно было,Здесь не откажут пришлецу,Так может мертвый лечь в могилу,Так может сын войти к отцу.Дрожал вверху под самым сводомНеясный остов корабля,Который плыл по бурным водамС надежным кормчим у руля.А снизу шум взносился многий,То пела за скамьей скамья,И был пред ними некто строгий,Читавший книгу бытия.И в тот же самый миг безмерностьМне в грудь плеснула, как волна,И понял я, что достоверностьТеперь навек обретена.Когда я вышел, увидалиМои глаза, что мир стал нем,Предметы мира убегали,Их будто не было совсем.И
только на заре слепящей,Где небом кончилась земля,Призывно реял уходящийФлаг неземного корабля.
Сентиментальное путешествие
IСеребром холодной зариОзаряется небосвод,Меж Стамбулом и СкутариПробирается пароход.Как дельфины, пляшут ладьи,И так радостно солоныМолодые губы твоиОт соленой свежей волны.Вот, как рыжая грива льва,Поднялись три большие скалы —Это Принцевы ОстроваВыступают из синей мглы.В море просветы янтаряИ кровавых. кораллов лес,Иль то розовая заряУтонула, сойдя с небес?Нет, то просто красных медузПроплывает огромный рой,Как сказал нам один француз, —Он ухаживал за тобой.Посмотри, он идет опятьИ целует руку твою…Но могу ли я ревновать, —Я, который слишком люблю?..Ведь всю ночь, пока ты спала,Ни на миг я не мог заснуть,Все смотрел, как дивно белаС царским кубком схожая грудь.И плывем мы древним путемПерелетных веселых птиц,Наяву, не во сне плывемК золотой стране небылиц.IIСеткой путанной мачт и рейИ домов, сбежавших с вершин,Поднялся перед нами Пирей,Корабельщик старый Афин.Паровоз упрямый, пыхти!Дребезжи и скрипи, вагон!Нам дано наконец прийтиПод давно родной небосклон.Покрывает июльский дождьЖемчугами твою вуаль,Тонкий абрис масличных рощНам бросает навстречу даль.Мы в Афинах. Бежим скорейПо тропинкам и по скалам:За оградою тополейВстал высокий мраморный храм,Храм Палладе. До этих порТы была не совсем моя.Брось в расселину луидор —И могучей станешь, как я.Ты поймешь, что страшного нетИ печального тоже нет,И в душе твоей вспыхнет светСамых вольных Божьих комет.Но мы станем одно вдвоемВ этот тихий вечерний час,И богиня с длинным копьемПовенчает для славы нас.IIIЧайки манят нас в Порт-Саид,Ветер зной из пустынь донес,Остается направо Крит,А налево милый Родос.Бот широкий Лессепсов мол,Ослепительные дома.Гул, как будто от роя пчел,И на пристани кутерьма.Дело важное здесь нам есть, —Без него был бы день наш пуст, —На террасе отеля сестьИ спросить печеных лангуст.Ничего нет в мире вкуснейРозоватого их хвоста,Если соком рейнских полейПряность легкая полита.Теплый вечер. Смолкает гам,И дома в прозрачной тени.По утихнувшим площадямМы с тобой проходим одни,Я рассказываю тебе,Овладев рукою твоей,О чудесной, как сон, судьбе,О твоей судьбе и моей.Вспоминаю, что в прошлом былМесяц черный, как черный ад,Мы расстались, и я манилЛишь стихами тебя назад.Только вспомнишь — и нет вокругТонких пальм, и фонтан не бьет;Чтобы ехать дальше на юг,Нас не ждет большой пароход.Петербургская злая ночь;Я один, и перо в руке,И никто не может помочьБезысходной моей тоске.Со стихами грустят листы,Может бьть ты их не прочтешь…Ах, зачем поверила тыВ человечью, скучную ложь?Я люблю, бессмертно люблюВсе, что пело в твоих словах,И скорблю, смертельно скорблюО твоих губах-лепестках.Яд любви и позор мечты!Обессилен, не знаю я —Что же сон? Жестокая тыИли нежная и моя?
Индюк
На утре памяти неверной,Я вспоминаю пестрый луг,Где царствовал высокомерный,Мной обожаемый индюк.Была в нем злоба и свобода,Был клюв его как пламя ал,И за мои четыре годаМеня он остро презирал.Ни шоколад, ни карамели,Ни ананасная водаМеня утешить не умелиВ сознаньи моего стыда.И вновь пришла беда большая,И стыд, и горе детских лет:Ты, обожаемая, злая —Мне гордо отвечаешь: «Нет!»Но все проходит в жизни зыбкой —Пройдет любовь, пройдет тоска,И вспомню я тебя с улыбкой,Как вспоминаю индюка!
Нет, ничего не изменилось...
Нет,
ничего не изменилосьВ природе бедной и простой,Все только дивно озарилосьНевыразимой красотой.Такой и явится наверноЛюдская немощная плоть,Когда ее из тьмы безмернойВ час судный воззовет Господь.Знай, друг мой гордый, друг мой нежный,С тобою лишь, с тобой одной,Рыжеволосой, белоснежной,Я стал на миг самим собой.Ты улыбнулась, дорогая,И ты не поняла сама,Как ты сияешь и какаяВокруг тебя сгустилась тьма.
Поэт ленив, хоть лебединый...
Поэт ленив, хоть лебединыйВ его душе не меркнет день,Алмазы, яхонты, рубиныСтихов ему рассыпать лень.Его закон — неутомимо,Как скряга, в памяти сбиратьУлыбки женщины любимой,Зеленый взор и неба гладь.Дремать Танкредом у Армиды,Ахиллом возле кораблей,Лелея детские обидыНа неосмысленных людей.Так будьте же благословенны,Слова жестокие любви,Рождающие огнь мгновенныйВ текущей нектаром крови!Он встал. Пегас вознесся быстрый,По ветру грива, и летит,И сыплются стихи, как искрыИз-под сверкающих копыт.
Ветла чернела на вершине...
Ветла чернела на вершине,Грачи топорщились слегка,В долине неба синей-синейПаслись, как овцы, облака.И ты с покорностью во взореСказала: «Влюблена я в вас» —Кругом трава была, как море,Послеполуденный был час.Я целовал посланья лета,Тень трав на розовых щеках,Благоуханный праздник светаНа бронзовых твоих кудрях.И ты казалась мне желанной,Как небывалая страна,Какой-то край обетованныйВосторгов, песен и вина.
С тобой мы связаны одною цепью...
С тобой мы связаны одною цепью,Ио я доволен и пою,Я небывалому великолепьюЖивую душу отдаю.А ты поглядываешь исподлобьяНа солнце, на меня, на всех,Для девичьего твоего незлобьяВселенная — пустой орех.И все-то споришь ты, и взоры строги,И неудачней с каждым днемЗамысловатые твои предлоги,Чтобы не быть со мной вдвоем.
Барабаны, гремите, а трубы, ревите, — а знамена везде взнесены...
Барабаны, гремите, а трубы, ревите, — а знамена везде взнесены.Со времен Македонца такой не бывало грозовой и чудесной войны.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Кровь лиловая немцев, голубая — французов, и славянская красная кровь.
Отрывки
1Я часто думаю о старости своей,О мудрости и о покое.2А я уже стою в саду иной земли,Среди кровавых роз и влажных лилий,И повествует мне гекзаметром ВиргилийО высшей радости земли.3Колокольные звоныИ зеленые клены,И летучие мыши.И Шекспир и ОвидийДля того, кто их слышит,Для того, кто их видит,Оттого все на светеИ грустит о поэте.4Я рад, что он уходит, чад угарный,Мне двадцать лет тому назад сознаньеЗастлавший, как туман кровавый очиСхватившемуся в ярости за нож;Что тело женщины меня не дразнит,Что слава женщины меня не ранит,Что я в ветвях не вижу рук воздетых,Не слышу вздохов в шорохе травы.Высокий дом Себе Господь построилНа рубеже Своих святых владенийС владеньями владыки-Люцифера…5Трагикомедией — названьем «Человек» —Был девятнадцатый смешной и страшный век,Век страшный потому, что в полном цвете силыСмотрел он на небо, как смотрят в глубь могилы,И потому смешной, что думал он найтиВ недостижимое доступные пути;Век героических надежд и совершений…
После стольких лет...
После стольких летЯ пришел назад,Но изгнанник я,И за мной следят.— Я ждала тебяСтолько долгих дней!Для любви моейРасстоянья нет.— В стороне чужойЖизнь прошла моя,Как умчалась жизнь,Не заметил я.— Жизнь моя былаСладостною мне,Я ждала тебя,Видела во сне.Смерть в дому моемИ в дому твоем, —Ничего, что смерть,Если мы вдвоем.
