Сборник стихов

Артюхович Юлия Васильевна

28 июня 1990 г. Кипр, Средиземное море

«У арабов — коровьи глаза…»

У арабов — коровьи глаза, Мухаммед превозносит корову! По его благоверному слову Виноградная зреет лоза. По правдивому слову пророка С неба льётся не дождь — молоко. Лишь идущему скажет дорога, Что до Мекки дойти нелегко. Совершится великое чудо, Коль к Аллаху взывают уста, Отзовётся его высота Нестихающим рёвом верблюда. Тьма кромешная выбрезжит свет, Воссияет заря-заряница. Не оставит в беде Мухаммед Тех, кто к истинной правде стремится. Устремляет себя на восток, На востоке рождается утро, Раскрывается

тихо и мудро Волоокого дня лепесток. По правдивому слову пророка С неба льётся не дождь — молоко. Лишь идущему скажет дорога, Что до Мекки дойти нелегко. До Медины дойти нелегко, Надо много отваги и риска, — То, что было когда-то так близко, Стало вдруг далеко-далеко…

29 июня 1990 г. Средиземное море

«Так тихо на сердце и на душе так тихо…»

Так тихо на сердце и на душе так тихо, Как будто в мире мир, не знающий вражды, Добро перемогло, добро попрало лихо, Широколиственные здравствуют сады. Плодами радуют зари рассветной щебет, Щебечут воробьи, льют неуёмный дождь… Давно всё ведают не на земле — на небе Благоухающая прозревает ночь. Купает не себя, своё купает чадо, Рассветную зарю крестит в святой воде, Прохладою широколиственного сада Новорождённый упивается младень. Он встанет на ноги, он свой возвысит голос, Он в возраст свой войдёт, он мудрость обретёт. Тогда униженный возрадуется колос, Воспрянет ото сна обманутый народ. Безмолвствующие обретут языки, Давно утраченные возвратят права, Поляжет под ноги взывающей ослихе С небесных луговин сошедшая трава. Животворящею увлажена росою, Трава на алчущих безмолвствует губах, А кто-то попирает, мнёт ногой босою Былого ужаса рассыпавшийся прах. Жарой умаянные веселит дороги, От давнего освобождает забытья, — Исчезнут лжеучители и лжепророки, Новорождённое возвысится дитя. Возвышенное возговорит слово Над всей-то, всей землёй, над всем материком, Чтоб златорогая расщедрилась корова, Сереброструйным раздождилась молоком.

3 июля 1990 г. Поезд Одесса-Москва

«Был я на Босфоре, плыл я по Босфору…»

Был я на Босфоре, плыл я по Босфору, Видел я воочью сказочный Царьград. Восходил тихонько на святую гору, Поднимался к блеску каменных палат. Я к Святой Софии свой приблизил посох, Боже мой, неужто я и вправду зрил Звёзд неугасимых золотое просо, Яблоки высоко поднятых светил?! Оглядал объятый дивным светом купол, Видел я сполохи сумрачной грозы, Сонными глазами долго-долго щупал Капельки сошедшей на землю росы. А роса — как утра воробьиный щебет, Щебетало утро сладкою росой, Прозревало утро на царьградском небе, Улыбалось кроткой, тихой бирюзой. Радугой — легко так — стыло над Босфором, Радуга — так зримо — подняла себя. Верую — ни коршун, верую — ни ворон Щупленького не обидит воробья. Не затмит прозревшей молодой лазури, Да восторжествует мир между людьми, Если даже море дружно голосует, Ратует за горечь попранной любви! Движется в объятья ласковых купальщиц, Катит прямо в ноги прыткую волну, Омывает утра розовые пальцы, Нежит в белой пене тонкую луну.

9 июля 1990 г. Н. Новгород

АНАТОЛИЙ ШАВКУТА. ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЮБВИ

«Мы в жизнь пришли с весёлыми глазами…»

Мы в жизнь пришли с весёлыми глазами, С надеждой честь и верность сохранить, С восторгом и счастливыми слезами, С вопросом вечным — быть или не быть. Казался мир огромным и прозрачным, Роса смеялась в травах на заре, И каждому из нас был предназначен, Был приготовлен праздник на земле. Сады цвели. Созвездия сияли. Снега сверкали на вершинах гор. Нас не страшили вёрсты расстояний, В глаза небес смотрели мы в упор. Сады цвели. Шумели в поле травы, Мы к цели шли, себя в пружину сжав. Строители неистовой державы — Прекрасной самой изо всех держав. Ах, как светло, как трепетно и нежно Любили нас подруги наших дней В садах любви, в долинах белоснежных, В мечтах великой родины моей.

ПОСЛЕ СМЕНЫ

Я к тебе в малиновом берете Приходил на розовой заре. Не припомню, хоть меня убейте, То ли в марте, то ли в октябре. Серебрились звёзды над домами, Полыхал оранжевый восток, Лёд ли был, трава ль под сапогами — Не припомню. Помню свой восторг. От зари волшебной, от сиянья, Тронувшего нежный небосвод, От любви, от страстного желанья В срок пустить химический завод. Ты на стук распахивала двери. Я входил, стремителен, высок. И смолкали люди, птицы, звери, Замирал неистовый восток.

«Прощай! Навеки твой…»

— Прощай! Навеки твой! — Прощай! Твоя навеки! От горя чуть живой. Опухли твои веки. — Прощай! Сумей забыть! — Прощай! Я буду помнить! Как трудно разлюбить, Другим себя заполнить. Как трудно отрубить Всё, что надежду полнит. — Прощай! Сумей забыть! — Прощай! Я буду помнить!

«Как радостно ты уходила…»

Как радостно ты уходила. Так ношу снимают с плеча. Горячее лето чадило, Потрескивая, как свеча. Как празднично ты уезжала, А я оставался один. Недвижные своды вокзала Обрушились: — Не уходи! Под матерный крик гармониста Прощались, почти не любя. Не мог я, как надо бы, — чисто Порадоваться за тебя. Гармонь гармониста визжала, Сиял светофор впереди, Прокисшие залы вокзала Ворочались: — Не уходи! Звезда над составом всходила. Душа моя билась, скорбя. Не мог я — ведь ты уходила! — Порадоваться за тебя.

«Слишком много давал обещаний…»

Слишком много давал обещаний, Слишком многим я верил всерьёз В этой чудной стране, обнищалой, Доводящей до крика и слёз. Понимаю, что в гуле событий Я надежду свою упустил. Не судите меня, не судите — Я себе ничего не простил.

«Я в жизнь играл…»

Я в жизнь играл. В разорванном сознаньи Смешались люди, даты, города. Придумал я высокое призванье, Свою судьбу придумал навсегда. Я в жизнь играл. Она мне отомстила. Я складывал волшебные слова, Не зная, что её слепая сила Всегда права. Всегда была права…

АНАТОЛИЙ ОБЪЕДКОВ. ГДЕ СИНЕВА НЕБЕС ЧУТЬ-ЧУТЬ ДРОЖИТ…

«Какие выдались денёчки…»

Какие выдались денёчки, — В прозрачной сини ангелочки Мелькают, с ними — серафимы… Идут по свету пилигримы, Глядят горячими глазами На мир, что ярок небесами, Спешат в распахнутые дали, Где облака собором встали.

СОСНЫ

Их зимний шум тревожит и пьянит, Он гул таит исчезнувших столетий, Он говорит, что мы одни на свете, И, как отшельник, дремлет древний Скит. Покорно в нём послушницы живут, Мечтая о разумной райской жизни. Хоть счастья нет в растерзанной отчизне, Но есть, возможно, в мире высший суд. Чего желать? Уходит быстро день, И сумерки сдавили наши плечи. Как хорошо, что наступает вечер, И нас накрыла снежных сосен тень…