Сборник юмора из сетей
Шрифт:
– Сэр, вы представились мне, и я позволил себе...
– Стой! Запомни: здесь говорю и спрашиваю я! Понял? Я...
– Окаянный Джильберт...
– невольно добавил пленник.
. . . . . . . . . . .
Андрей Миронов в костюме католического священника, воздев очи долу, подпрыгивает и поет:
Обрати внимание
На мои страдания!
Умерь мою страсть,
Окажи милость!
То-ло-ли-ло-ли-ло-ло!
( Это, видимо, Валера включил не "Папуаса из Гондураса", а другой исторический
. . . . . . . . . . .
– ...Надо спасать беднягу, а то скальп снимут!
– шепотом сказал Джакоб.
Виторган поднял голову и посмотрел на него.
– Ну, чего смотришь? Встал и пошел!
– Убьют ведь...
– А что, лучше если меня убьют? Или, может Лизавета пойдет? Иди, я прикрою.
Виторган подвигал желваками, плюнул, энергично встал и пошел. Дойдя до середины луга он остановился и как-то жалостно, беспомощьно оглянулся на Джакоба. В эту же секунду послышался тягучий звон.
Как неловко, в затмении умирает человек, пронзенный стрелой! Она вошла в него сзади, зазубренная, геральдически-отрешенная и не убила насмерть, а непоправимо ранила.
Вся жизнь позади, человек ощущает себя лишь продолженим тягостного пения стрелы. Он, не смея упасть даже на колени, страшится дотронуться до красного клюва стрелы, слабыми руками расстегивая камзол.
Последним напряжением он удерживает равновесие, стоя посреди потного зеленого луга.
Стрела указывает на его дрожащее тело и спереди и сзади.
Виторган упал навзничь и почувствовал стрелой строгое подталкивание земли, и уже чуть различимый красный клюв ринулся на небо...
( Валере делается не по себе - как-то эта сцена выпадает из телефильма; или во время сьемок по-настоящему ухлопали Виторгана? )
. . . . . . . . . . .
– Кто это?
– вскричала леди Елизабет, на скаку хватая Джакоба за руку.
Джакоб вгляделся в пыль. Там на обочине дороги, неподвижно сидел человек, одетый во все белое.
– А!
– сказал Джакоб, - знаю этого. Бхалтда.
– Индеец, что ли?
– Индиец.
– Откуда здесь индийцы? Здесь индейцы живут.
– А кто их разберет. Чучмеки тут живут...
Бхалтда, приветствуя путников, прижал руки к груди и встал, наклонив умотанную в белое тряпье голову.
– Бхалтда!
– закричал Джакоб, поравнявщись с индийцем, - видел Монтахью? Говори!
– Видел, сагиб. Езжай другой дорогой - Монтахью подпилил сегодня мост через Большой Каньон.
– Ты сам это видел?
– спросила леди Елизабет, порывисто дыша.
– Да, Мэм-сагиб.
– И что... здорово подпилил?
– озадаченно осведомился Джакоб.
– Пеший воин не проложит по этому мосту тропу.
Джакоб удрученно взглянул в сторону удаляющейся кареты, нахмурившись стегнул скакуна и помчался сквозь пыль. Леди Елизабет, строя индийцу глазки, помчалась за
– Ну, если соврал!...
– скрипя зубами, прокричал ей Кулакин, - шкуру спущу с индуса пархатого!
– Но как же мы проедем, Джакоб?
Джакоб Кулакин хмуро молчал, напряженно вглядываясь в даль. Там уже разворачивалась грандиозная панорама Большого каньона.
Питер Счахл высунулся из окна кареты и, кашляя, восторженно указал всадникам на отвесные рыжие скалы, мерцающие в дымном мареве. Показался мост.
– Но, милый, пора сворачивать!
– Не так страшен черт, как его малюют, - процедил Джакоб.
– Джакоб!
– Ну, что? Что "Джакоб"? Я уже тридцать лет Джакоб! Молчи, Лизабета!
Ветер свистел в ушах. Леди Елизабета, крича, тщилась нагнать Джакоба Кулакина, бесстрашно пришпоривающего скакуна.
Карета с грохотом въехала на мост, и он тотчас развалился.
Джакоб поднял коня на дыбы перед раскрывшейся бездной. Кони, попятясь, смотрели красными, косыми глазами на медленное падение обломков маста и кареты вниз, к переливающейся на солнце нитке Колорадо.
Там и сям на поверхности реки показались сверкающие розочки всплесков.
Только когда грохот затих, совершенно белая от ужаса леди Елизабет прошептала:
– О боже... Бедный Питер...
– Черт побери!
– вскричал красный как пион Джакоб, - индус оказался прав! Так я и думал!
– О боже... Джакоб, но почему ты решился ехать по этому мосту?
– Черт побери! Каррамба! Все, как-то думал, обойдется...
– О, как ты непредусмотрителен!
– Молчи, Лизабета! Не трави душу...
Путники спешились. Скакуны принялись щипать чаппораль, леди Елизабет стала собирать цветы и грибы. Джакоб сел на пень и наморщил лоб.
– Итак, - сказал он, подумав,- мы остались без кареты, без бедняги Питера, что еще хуже... впрочем, на всех карет не напасешся, а бедняга все-равно долго не протянул бы. Одна ты у меня осталась, Лизабета... И черт меня побери, если я знаю, что теперь делать!
– он в ярости вскочил.
– Лизабета!
Леди Елизабет грустно посмотрела на Джакоба Кулакина.
– Лизабета! Вперед!
. . . . . . . . . . .
Мрамалад остановился как вкопанный: ноги на ширине плеч, чуть согнуты, руки будто держат перед грудью стекло.
Громадная толпа индейцев, гикая, свистя и улюлюкая, опрометью бежала на него со всех сторон.
Мрамалад встречал их короткими ударами по морде. Индейцы валились с ног и начинали ползать по траве, как младенцы.
Для Мрамалада особенно удобны были набегающие на него сзади, этих он не оглядываясь хватал и перебрасывал через себя вперед, сшибая заодно троих-четверых набегающих спереди. Таким образом без особенного напряжения Мрамалад действует минут десять, никого, однако, не зашибая насмерть.