Сборник юмора из сетей
Шрифт:
Борменталь забарабанил пальцами по столу. Внезапно зазвонил телефон. Фомушкин поднял трубку, минуту слушал, после чего положил ее и сказал коротко:
– Швондер скончался.
Швондера хоронили в ясный солнечный день, нестерпимо пахнущий весной, несмотря на легкий морозец. В парке больницы, между бюстами великих ученых и памятником Преображенскому, накрытому белой простыней, чернела в снегу свежая могила; похоронный оркестр оглашал окрестности звуками траурного марша.
От коттеджа Швондера к могиле по парковой аллее медленно двигалась похоронная процессия. Впереди шагали Фомушкин и Дружков с орденами Ленина и Красной Звезды на бархатных подушечках. Следом ехал открытый грузовик с гробом, за которым шествовало население Дурынышей, а позади - кооператив "Фасс"
Колонна собак растянулась метров на триста.
Процессия приблизилась к могиле, грузовик остановился, гроб переместили на подставку. Траурный митинг начался.
Однако, то ли фигура Швондера не пользовалась любовью жителей Дурынышей, то ли из-за обилия собак, но в размеренный и скорбный сценарий траурной церемонии стали вплетаться посторонние нотки. Уже во время речи Фомушкина раздался откуда-то сзади возглас: "Собаке - собачья смерть!", как раз в тот момент, когда Фомушкин перечислял заслуги Швондера перед Советской властью. Кричавшего установить не удалось. Естественно, такой выпад не прошел незамеченным среди собак, отозвавшихся лаем, на секунду заглушившим медь траурного оркестра.
И далее, во время выступления представителя ветеранов - старика в полковничьей шинели - над толпою взметнулся плакат: "КГБ - цепной пес КПСС!", возникший в том месте, где стояли Марина Борменталь и доктор Самсонов. Кооператоры отреагировали соответственно.
Едва гроб опустили в могилу и поспешно забросали землей, как в открытом кузове грузовика оказался Дружков. Он был в модной импортной куртке черного цвета, его непокрытая рыжая шевелюра горела в солнечных лучах.
– Люди!
– обратился он к собравшимся.
– Не надо никого осуждать. Я тут недавно одну книгу прочел. Хорошая книга. Там написано: "Не судите да не судимы будете". Один человек сказал... Простите нас все, мы добра хотим. Запущена земля, конуры обветшали, пищи мало. Грыземся. Виноватых ищем. А собака - она всегда виноватая. Собака, как никто, вину свою чует. Злобство ее - от цепи да поводка. Вот сейчас цепь сняли, и собака радуется, старается для пользы общего дела. Веселой стала собака. У вас много чего было раньше, счеты у всех свои. А у нас только начинается. Мы никого не виним. Прошу - не пинайте собаку, она вам пользу принесет. Я хочу в знак примирения и в память о Швондере воссоздать в первоначальном виде памятник человеку, которым первым вывел собаку в люди, и памятник этой собаке. Катя, давай!
– Василий махнул рукой.
Катя, находящаяся у памятника, дернула за веревку, покрывало сползло с фигуры профессора, и собравшиеся увидели рядом с бронзовым Преображенским бронзовую собаку. На постаменте под старой надписью блестела золотом новая: "Полиграфу Шарикову от кооператива "Фасс".
Оркестр заиграл марш, и колонна собак торжественно двинулась мимо памятника.
Марина подошла к Дружкову.
– Василий, зачем вы это сделали? Вы хоть поинтересовались - кем был этот Полиграф?
– А кем он был?
– Сволочью, - сказала Марина.
– Жаль, конечно, - вздохнул Дружков.
– Лучше бы героем. Но ведь был? Куда от него денешься? Пускай стоит, напоминает, из кого мы вышли. А дальше - наше дело.
Облава была организована по всем правилам военного искусства. В понедельник утром платформа Дурыныши была закрыта, поезда следовали мимо без остановки, благодаря чему городские проводники, прибывающие в деревню за собаками-кооператорами, не смогли попасть к конторе, где с утра дожидались выхода на работу несколько сотен собак. В десять утра на площадь перед магазином, запруженную собаками, с двух сторон въехали два огромных крытых фургона санитарной службы - мрачные черные машины с крестами по бокам. Из них высыпали люди в стеганых ватных штанах и куртках, в рукавицах и шапках. У них в руках были сети и крючья.
Началось избиение.
Псов ловили сетями, подцепляли крючьями и забрасывали живым копошащимся окровавленным и стонущим клубком в открытые двери фургонов. Озверевшие от охоты санитары с матом и угрозами носились по площади, круша крючьями направо и налево.
Дружков, дотоле дозванивавшийся в город с вопросами - почему нет проводников - выскочил из офиса налегке, успев прихватить со стола первое, что подвернулось под руку, - бронзовую копию памятника Преображенскому с собакой, сделанную на заказ. За ним выбежала Катя. Размахивая увесистой статуэткой, Василий ринулся в гущу бойни, рыча от бессилия и ненависти, но был схвачен Заведеевым и двумя доброхотами. Его и Катю препроводили в поселковый Совет и там заперли под охраной до конца операции. Василий упал на пол и, царапая ногтями пол, бился об него головой, издавая нечеловеческие звуки. Катя рыдала.
– Собака - собака и есть, - изрек Пандурин, закуривая и укладывая на колени дробовик, прихваченный им из дома для пущей острастки.
Василий вдруг кинулся на него, норовя перекусить шею, но помощники Пандурина - сын его и зять - легко с ним справились, надавав тумаков, и связали свернутым в жгут транспарантом - длинной красной тряпкой с меловой надписью "Решения партии - одобряем!". Связанный Дружков, привалясь к стене, смотрел через окно, как погибают собаки.
Все было кончено в полчаса. Заваленные телами собак фургоны, тяжело развернувшись на площади, покинули деревню. Разгоряченные бойней жители разошлись. На площади остались лишь кровавые пятна и клочья шерсти.
Катю вытолкали из поселкового Совета, и она побрела в офис, где уже мародерствовали дурынышцы: растаскивали мебель, срывали со стен картины, разворовывали кухню.
Катя добралась до телефона, набрала номер и сквозь слезы проговорила:
– Доктора Борменталя, пожалуйста...
"...Финита ля комедия!" Циничный возглас российских интеллигентов со времен Лермонтова, когда сделать ничего не можешь, а каяться не привык. Но ведь виноват-то я, больше никто. Задумал создать человека естественного в неестественной обстановке. Будто забыл, что сам исхитрялся многие годы, стараясь сохранить хоть что-то в душе и не утонуть в этой мерзости. Иронией обзавелся, цинизмом, равнодушием... А тут взял доброго пса и пустил его на волю. Поверил словам: все, что не запрещено, - разрешено. Сам же разрешения ему не дал, тем более, не дали милые наши обыватели. Теперь псу каюк. Коллега Самсонов ходит гордый и изображает провидца. Выхода нет. Мы никогда не будем людьми, уже поздно. И не в правительстве дело, не в партиях, не в способе производства материальных благ. Очередной эксперимент провалился. Страна бездарных экспериментаторов. Благом для Василия будет снова сесть на цепь и ждать ежедневной похлебки.
Единственный плюс от всего - новенькая операционная. И никелированная табличка на стене: "Здесь 25 декабря 1990 года родился Василий Генрихович Дружков". Здесь родился, здесь и помрет... Это самое гуманное, что я могу для него сделать.
Но кто же сделает это для меня? Похоже, Господь лишь точит свой скальпель.
"Все остались при своих" - сказала Дарья. Неправда. Василий остался при чужих. Надо вернуть его к своим и всю жизнь искупать перед ним вину. Как он будет смотреть на меня? А Алена?.. Лучше не думать.
А я уже было размечтался вслед за ним. Как из десятиэтажной клиники будут стройными рядами выходить спасители Отечества. Прямо из-под моего скальпеля. И доллары рекой... Гнусно жить на этом свете, господа!
ЭПИЛОГ
Протокол задержания
Мною, участковым дурынышского поселкового Совета старшим лейтенантом Заведеевым В.С. задержана по обвинению в совершении взлома поселкового Совета учащаяся дурынышской школы Борменталь А.Д., по ее показаниям, для освобождения содержащейся там собаки, подозреваемой в бешенстве. Попытка выпуска на волю бешеной собаки была пресечена жителем деревни Дурыныши Пандуриным Ф.Г., который доставил гр.Борменталь А.Д. в отделение. Бешеная собака по кличке Дружок застрелена Пандуриным Ф.Г. при попытке к бегству на автомобиле марки "Мерседес", принадлежавшем расформированному постановлением исполкома кооперативу "Фасс".