Сборник.Том 4

Азимов Айзек

Не слишком сильно я прикасался и к тебе. Ты тоже не доверял всему, что связано с Империей. Это свойственно в наши дни большинству людей, и это является важным фактором упадка Империи. А ещё ты гордился психоисторией, самим этим понятием, гордился тем, что именно ты первым её придумал. Ты бы не отказался от её практического воплощения. Это ещё больше польстило бы твоему тщеславию.

Селдон нахмурился и проговорил:

— Прошу прощения, мистер робот, но я и не подозревал, что я такой жуткий гордец.

— Никакой ты не жуткий гордец, — мягко успокоил его Дэниел. — Ты прекрасно понимаешь, что быть человеком, движимым гордыней, и некрасиво, и бесполезно, поэтому стараешься подавлять в себе подобные порывы, но столь же успешно

можно отрицать, что тобой движет твоё сердце. Ни с тем, ни с другим ничего нельзя поделать. Как бы ты ни прятал от себя свою гордыню ради своего собственного спокойствия, от меня ты её спрятать не можешь. А мне только и пришлось легонько усилить твою гордость, и ты тут же согласился на всё, лишь бы укрыться от Демерзеля, хотя ни за что бы не согласился за мгновение до того, как я осторожно поманипулировал с твоим сознанием. И над психоисторией ты согласился работать с такой готовностью, над какой за мгновение до того просто посмеялся бы. Больше я ничего менять не стал, и ты в конце кондов разгадал мою сущность. Если бы я предвидел такую возможность, я бы положил конец твоим мыслям, но пределы предвидения, как видишь, ограничены. Но теперь я не жалею, что проиграл, потому что приведенные тобой доводы неоспоримы, и важно, что ты знаешь, кто я такой. А я помогу тебе, чем могу. А эмоции, дорогой мой Селдон, — могучий движитель людских поступков, гораздо более могучий, чем думают о них люди, и ты не можешь даже представить себе, сколь многого можно добиться легким прикосновением к ним и как мне не хочется этого делать.

Селдон всё ещё тяжело дышал, пытаясь представить себя человеком, движимым гордыней. Это ему было не по нраву.

— Не хочется? Почему?

— Потому что тут очень легко хватить через край. Мне нужно было помешать Рейчел установить в Империи феодальную анархию. Я мог бы действовать резко, но тогда пролилось бы море крови. Мужчины есть мужчины, и сэтчемские генералы в этом смысле не исключение. Почти все среди них мужчины. На самом деле, совсем нетрудно посеять в мыслях любого мужчины протест и пробудить скрытый страх перед женщинами. Тут дело в биологии, и мне как роботу это не до конца понятно. Так что мне пришлось всего-навсего усилить вышеупомянутые чувства для того, чтобы нарушить её планы. Перестарайся я хоть капельку, я бы зашёл слишком далеко и не добился бы того, чего хотел, — бескровного переворота. Я хотел только одного: чтобы сэтчемская армия сдалась без сопротивления, когда высадились мои солдаты. — Дэниел помолчал, словно старался получше подобрать слова, и продолжил: — Мне не хотелось бы вдаваться в математическое описание моего позитронного мозга. Это не до конца доступно моему пониманию. Может быть, ты даже лучше меня сумел бы в этом разобраться, если бы обдумал всё получше. Как бы то ни было, мной руководят Три Закона Роботехники, которые обычно передаются словами — вернее, передавались когда-то, давным-давно. Они таковы:

1. Робот не может причинить вред человеку или, за счёт бездействия, позволить, чтобы человеку был причинен вред.

2. Робот должен подчиняться приказам человека, если они не противоречат Первому Закону.

3. Робот должен защищать себя, за исключением тех случаев, когда это противоречит Первому и Второму Законам.

Но у меня был друг… двадцать тысяч лет назад. Другой робот. Не такой, как я. Его бы ты не принял за человека, и вот уж у кого были ментальные способности! Я был его учеником.

И ему казалось, что должен существовать ещё один закон, более общий, чем остальные три. Он называл его Нулевым Законом, поскольку ноль идёт прежде единицы. Тот, по его мнению, должен был звучать так:

0. Робот не может причинить вред человечеству или, за счёт бездействия, позволить, чтобы человечеству был нанесен вред.

Тогда Первый Закон должен читаться так:

1. Робот не может причинить вред человеку или, за счёт бездействия, позволить, чтобы человеку был нанесен вред, за исключением тех случаев, когда это противоречит Нулевому Закону.

Таким образом интерпретировались и остальные два Закона. Понимаешь?

Дэниел ждал ответа, и Селдон ответил:

— Понимаю.

Дэниел продолжал:

— Беда в том, Гэри, что человек перед тобой или нет, понять просто. Проще простого. Так же просто понять, что принесет вред человеку, а что нет, — довольно легко, по крайней мере. Но что такое человечество? О чём мы говорим, когда говорим о человечестве? И как можно определить, что принесет человечеству вред? Как можно понять, от чего человечеству будет лучше, а от чего хуже? Робот, который первым выдвинул Нулевой Закон, умер — то есть перестал существовать, — потому что оказался втянутым в действия, которые, как он полагал, спасут человечество, но только полагал, а уверен в этом не был. Уходя из жизни, он передал заботу о Галактике мне.

С тех пор я не оставлял попыток. Вмешивался как можно осторожнее, надеясь, что люди сами могут судить о том, что хорошо, а что дурно. Они могли рисковать, я — нет. Они могли промахиваться, я — нет. Они могли безотчётно приносить вред другим, я не мог. Соверши я что-либо подобное, я бы самоуничтожился. В Нулевом Законе нет ссылок на бессознательный вред.

Но порой я вынужден предпринимать те или иные действия. То, что я до сих пор функционирую, говорит о том, что действия мои во все времена были умеренными и точными. Однако с тех пор, как Империя начала двигаться по пути упадка и гибели, мне приходится вмешиваться всё чаще, и вот уже несколько десятилетий подряд я вынужден играть роль Демерзеля и пытаться направлять деятельность правительства таким образом, чтобы оттянуть неминуемую гибель… и всё-таки, как видишь, я до сих пор функционирую.

Когда ты произнес доклад на Математическом конгрессе, я сразу понял, что психоистория — тот инструмент, с помощью которого можно было бы решить, что хорошо для человечества, а что — нет. С её помощью мы могли бы принимать более осмысленные решения. Я бы даже отошёл в сторону и позволил людям принимать решения самостоятельно, и снова ограничился бы вмешательством только в самых крайних случаях. И я сделал так, чтобы Клеон как можно быстрее узнал о твоём выступлении и вызвал тебя к себе. Затем, когда я услышал, как ты расписываешься в собственной беспомощности и бесполезности психоистории, я был вынужден что-то предпринять для того, чтобы так или иначе заставить тебя попытаться. Понимаешь, Гэри?

— Да, Дэниел, понимаю, — искренне ответил Селдон.

— В те редкие дни, когда мы сумеем видеться, я должен для тебя остаться Челвиком. Я предоставлю тебе всю имеющуюся у меня информацию, всё, что тебе будет нужно. Как Демерзель, я буду тебя защищать, как делал до сих пор. А имя Дэниел тебе лучше забыть.

— Обещаю, — с готовностью откликнулся Селдон. — Мне так нужна твоя помощь, так неужели я стану рушить твою репутацию?

— Всё верно, — устало улыбнулся Дэниел. — В конце концов, ты достаточно жаден для того, чтобы получить всю награду за психоисторию целиком. Ты ни за что никому не расскажешь — никогда, — что тебе понадобилась помощь робота.

— Я не… — промямлил Селдон и покраснел.

— Не спорь. Я сказал правду, даже если ты её старательно скрываешь от самого себя. И это так важно, что я позволю себе немного усилить это твоё чувство — совсем немного, только ради того, чтобы ты никогда не смог заговорить обо мне с другими людьми. Тебе даже и в голову не придёт, что ты на такое способен.

— Видимо, Дорс знает… — пробормотал Селдон.

— Она знает, кто я такой, но она тоже не может говорить обо мне с другими. Теперь, когда вы оба знаете правду обо мне, между собой можете говорить про меня свободно, но только между собой. — Дэниел поднялся. — Гэри, мне пора приниматься за дела. Скоро тебя и Дорс доставят обратно, в Имперский сектор.