Сборник
Шрифт:
Улыбка хмыкнул:
— Видно, часто ему в подворотне прилетает!
— Оно и заметно! — поддержала Кошка.
Мик продолжал:
— …Адреналин? Повысился. Удовлетворение? Есть — если ты мазохист. Жизненный тонус? Нулевой. И что мы имеем в итоге?
— А в итоге мы имеем тебя, Мик, и твои «Зарницы»! — сообщил вновь объявившийся Шустрик. — Будь здоров! Хорошо, что тебя по жизни никто как следует не удовлетворяет!
— А ты зачем на Игры ездишь, Арнольдик?
Арнольд подумал, повел могучим плечом.
— Здесь можно побыть совсем другим человеком.
— А
Мик поскреб волосатую шею.
— В свое время знакомые мне такой диагноз и ставили. А потом мне в голову пришла такая интересная мысль: а может, мы-то нормальные, а вокруг одни психи?
— Жить, — сказал Шустрик глубокомысленно, — нужно играя и играть живя.
— Ну совсем-то другим не получается… — с сомнением заметила Кошка.
— Да? — сказал Улыбка. — У меня, например, по жизни очень скверный характер. Просто стервозный.
— У тебя? — неподдельно изумилась Кошка. Улыбка был из тех редких капитанов, которые в случае проигрыша не обзывают свою команду козлами и идиотами, не напрягают демонстрацией своей власти и излишней опекой. Кошка поглядела на потолок, подумала и перегнувшись через стол, спросила:
— А веришь, что я по жизни очень закомплексованная и нерешительная девушка?
Улыбка, подавшийся ей навстречу, беззвучно засмеялся — в полумраке блеснули белые ровные зубы:
— Что девушка — верю!
Кошка перехватила взгляд Арнольда на их сцепленные руки и внутренне ощетинилась — пьяный Арнольд начинал язвить все, на чем фокусировался его взгляд. Но Арнольд, на удивление, промолчал. Выступил обнявший Кошку за плечи Мик:
— Ох, народ, за что же я вас так люблю? Ведь я же вижу в всего несколько раз в году!
— За то и любишь, — сказала Кошка.
И вот они лежали мордой в землю — кто молча, кто вполне внятно матерясь — попасть на «сковородку» после хорошего получасового броска безо всяких происшествий по «надежной» улыбкинской карте…
Кошка лежала там, где ее застал возглас Улыбки — спрятав под себя руки, натянув на голову воротник куртки и одним глазом поглядывая на братьев-сталкеров. Шустрик вертелся, действительно как уж на сковородке, непрерывно ругая Мика, так их уевшего, и время от времени зверски шипел на пытавшегося поднять голову Лоха. Арнольд лежал молча и монументально. Улыбку, упавшего первым, не было видно из-за его мерно дышащей груди… Могло быть и хуже — в конце концов, лежишь на сухой земле, на листьях, черт подери, опять яичники застудишь… И ради того, чтобы полежать мордой в землю на заброшенном комбинате в окружении здоровенных придурков, платишь такие деньги, кидаешь дитя родное, едешь черте куда, наплевав на работу и личную жизнь, и…
— Подъем! — сказал Улыбка, и Кошка одним прыжком оказалась на ногах.
— Все живы? — осведомился севший Арнольд Улыбка, морщась, разглядывал «сковородку» — выжженный круг травы.
— У меня правая рука поджарилась. У Лоха — левое ухо…
— А че?
— Башкой вертеть не будешь, вот че! — разъяснил Шустрик.
— …рекомендую перевязать. А у Шустрика… — Шустрик,
— …обгорело причинное место…
— Кошка, перевяжи! — немедленно сказал Шустрик, расстегивая пряжку ремня. Кошка наклонила голову и стала смотреть с подчеркнутым интересом. Пальцы Шустрика двигались все медленнее…
— Тоже ерзал, как уж на сковородке, — проворчал Улыбка. — Ладно, задница у тебя обгорела.
Лох безуспешно пытался обмотать ухо и краснел от натуги и Арнольд, все еще сидевший на земле, некоторое время наблюдал за ним, потом сжалился:
— Подь сюда, скаут… — и щедрой рукой намотал Лоху на голову белоснежный чепчик. Держась за поясницу, Шустрик бродил вокруг, охами и вздохами демонстрируя свои страдания. Улыбка, орудуя зубами и левой рукой, ловко перематывал правую. Когда она догадалась подойти, осталось только закрепить бинт. Завязать узелок. Кошка осталась стоять рядом — Улыбка вопросительно вскинул глаза, отразившие небо бабьего лета.
— А я, значит, нигде не обгорела?
Улыбка посмотрел на «сковородку».
— Ты — и Арнольд — были на границе круга, — сказал спокойно. — Если хочешь обгореть, в следующий раз падай удачней — в центр.
— Извини, — сказала Кошка, чувствуя себя глупо.
— Нет проблем.
— Эй, Кошка, недовольна? — крикнул Шустрик. — Хочешь, задницами махнемся?
— Мне своя больше нравится.
— И мне тоже, — охотно согласился Шустрик.
Кошка решила не уточнять, о какой из двух возможных идет речь.
— Ну ни хрена себе Мик дает! — восхищался Шустрик. Вертолет кружил над ними уже минут десять, словно пес на поводке: заметят, считай себя покойником. — Вот, где наши сотенки!
— А если в винт камнем? — предложил Лох.
— А если по ушам? — вопросил Шустрик.
Кошка покосилась на Улыбку — тот, казалось, дремал, прикрыв лицо локтем. Сорвала травинку и сосредоточенно пощекотала подбородок капитана. Тот отмахнулся лениво — раз, другой — потом угол его рта пополз вверх и, не раскрывая глаз, Улыбка попытался перехватить кошкины пальцы — та едва успела отдернуть руку. Шустрик наблюдал за ними, положив подбородок на сложенные друг на друга кулаки. Вздохнул:
— Чисто дети!
И немедленно уполз щекотать уснувшего Арнольда.
Извини, Улыбка, — проныл Арнольд. Он сидел, прислонившись спиной к стене и уныло смотрел на свои длинные вытянутые ноги. Четверо стояли перед ним и хмуро взирали на них же. Ноги до колен были заляпаны синей краской Арнольд вломился в «ведьмин студень».
— Так, — сказал Улыбка и, вскинув руку, посмотрел на часы. — Ноги до колен парализованы. Если за полчаса не доставим к костоправу, Арнольд загнется.
Кошка поглядела на кислые рожи сталкеров. Возвращаться ни кому не хотелось — Игра всего ничего, а тащить на себе громадного Арнольда, да еще с риском попасть в ловушку или напороться на полицейских и загреметь на несколько часов в тюрьму или мертвятник… Шустрик присел было на край стены, но увидев обращенные на него взгляды, подскочил, как ужаленный, хватаясь за тощую задницу.