Сборник
Шрифт:
— Ты всех баб так не любишь? Или только мне… честь такая?
— А ты что думала — всех умнее, да? — сказал он, почти касаясь губами ее уха. — Всех круче, да? Ты у меня на этой игре из мертвятника не вылезешь! Поняла?
Локоть пошел еще выше. Кошка поняла. Поняла только сейчас — плевать ему на Игру. Плевать ему на все — кроме нее и себя. Он и на Игру приехал, наверное, только из-за нее… Что-то доказать — ей, а в первую очередь себе…
И с силой выбросив через плечо руку, вцепилась когтями ему в шею.
Когда он наконец поднялся.
— Ну, — сказала она, едва шевеля онемевшими губами, — ну, иди сюда. Иди.
Пот и кровь с рассеченной брови стекали на глаза, но она старалась не моргать, потому что боялась пропустить, когда он шагнет вперед. От скачущего в горле сердца и хриплого дыхания он как будто качался, казался то ближе, то дальше… Он шагнул, и она сделала шаг в сторону — длинный осторожный стелющийся шаг, удивившись мимолетно, что подкашивающиеся ноги еще ее слушаются. Они кружили и кружили — Ланс говорил что-то, но Кошка уже не слушала и только повторяла тихо и неспешно, одним дыханием, словно гипнотизируя себя или его: иди, иди…
Ланс услышал первым. Его взгляд метнулся влево-вправо, он выпрямился, отступая и медленно выдохнул — облегченно? — Кошка, не веря, не спешила повернуть голову, но наконец услышала тоже. Шаги и голоса приближались из-за угла вывернули ее парни.
— Ого, Кош… — возопил Шустрик и смолк, уставившись на застывшую в полуприседе Кошку с кирпичом в руке. Парень, стоявший напротив, отшагнул еще раз, сказал оживленно:
— Ну привет!
Шустрик шагнул мимо:
— Кошка… ты что?
Арнольд медленно опустил на землю сумку и посмотрел на Улыбку. Тот, едва взглянув на Ланса, наблюдал за Кошкой. Ланс хмыкнул, развел руками:
— Вот… хотел вашу Кошку в плен взять. Бешеная она у вас какая-то!..
Капитан опустил глаза, разглядывая землю под ногами. Шустрик повернулся к Лансу.
— В плен? В плен, да?
Арнольд прошел мимо, осторожно положил руку на кошкино плечо — и она только сейчас ощутила судорогу, сковавшую ее плечи и руки, и осторожно вздохнула. Все еще глядя в землю. Улыбка задумчиво сделал шаг, другой, и вдруг молча кинулся на Ланса. Кошка еще успела услышать чей-то вскрик, как Арнольд круто развернул ее в противоположную сторону и, прижимая к твердому боку, потащил за собой, приговаривая:
— Идем, Кошка, идем, котеночек… Все хорошо, да, котенок?
Увел за угол цеха, усадил, пожал плечо, не зная, что сказать. Пробормотал неловко:
— Схожу посмотрю, ладно?
Кошка тупо взглянула на мгновенно появившегося перед ней Шустрика. Сев перед ней на корточки, тот суетливо искал что-то в карманах.
— Вот с-сука… на, затянись… — он сунул в левую руку Кошки сигарету — та выпала. Шустрик тут же достал другую, прикурил от своей и осторожно вставил в распухшие губы Кошки. Кошка послушно затянулась, закашлялась, взяла сигарету трясущимися
— Ну все-все, отпусти его…
Кошка с недоумением взглянула на свою руку, как на чужую, и кирпич тупо ухнул в землю. Шустрик метнулся до угла, постоял, вытянув шею. Вернувшись, вновь сел на корточки.
— Он что, больной, да? Ненормальный?
Кошка сморщилась, облизала соленые губы.
— Нет, — сказала — ему или себе. — Он нормальный. Вполне. На Игре мы такие, какими хотим быть. Какими разрешаем себе быть. Крутой мужик Ланс, которому когда-то — сама не помня когда и где перебежала дорогу Кошка, и который не смог ни себе ни ей этого простить. Если он и болен, то только мной…
Она подняла глаза и стала смотреть на небо, чтобы не смотреть на подошедшего Улыбку. Он сидел перед ней на корточках и молчал. Хорошо, что он ничего не говорил и не дотрагивался до нее — потому что бы тогда она постыдно и безудержно разрыдалась…
— Пошли, — наконец сказал Улыбка. — Шустрик нашел Золотой Шар.
— Ну что, будем брать? — деловито спросил Шустрик. — Вчетвером мы его вмиг замочим…
— Погоди.
— Да чего годить? Говорят, эти ученые психи на подходе, а они собираются рвать Шар к чертям собачьим…
— Подожди, — сказал Кошка. — Так нельзя.
— Что нельзя? Как?
— Нельзя брать его грязными руками. Шустрик. Вот представь — замочишь ты этого бедного парня, придешь к нему, весь такой крутой и… шустрый и скажешь: «Хочу!» И представь — только представь — что он тебе выдаст?
Шустрик смотрел на нее, сморщившись, и мрачнел прямо на глазах. Похоже, представлял.
— Если бы я его первой нашла, я бы, наверное, тоже начала всех отстреливать…
Шустрик хмуро посмотрел на Улыбку.
— Знаешь, — спокойно сказал он. — А ведь она права.
Заматерившись длинно и цветисто, Шустрик сплюнул:
— Вечно вы… всю Игру обломали! Какую Игру! Раз в жизни, нет, раз в жизни, а тут вы… ну что вылупились? Пойду хоть науку не подпущу!
Ругаясь и поскальзываясь на осыпавшихся камнях. Шустрик выбрался наружу. Было слышно, как не скрываясь, он идет вниз, покрикивая на ходу:
— Эй, братан, не стреляй, разговор есть!
Кошка с Улыбкой переглянулись. Вот за это я тебя и люблю, думала она. Арнольд длинно вздохнул и молча полез наружу.
— Ну что, пошли? — негромко спросил Улыбка. Как-то очень нерешительно. И так же нерешительно протянул руку.
Светлане довелось прочитать кучу дамских романов и вволю похихикать над историями о любви и страсти безумной и прочими женскими мечтаниями…
Прикосновение пальцев было как удар. Как взрыв. Только мгновение назад они были врозь — а через миг, ошеломленные вместе, рядом, сплетенные объятиями, прикосновениями, поцелуями, и не было места словам, только бессмысленному шепоту, губам, рукам, шелесту одежды…